Тимьян и клевер - Ролдугина Софья Валерьевна

«Сам справлюсь. Иначе выйдет, что без колдовства я ничего не стою».

– Гм… Благодарю за содействие, господа. Но не могли бы вы теперь ненадолго оставить меня наедине с больным?

Доктор оглянулся на Оскара Линча, словно испрашивая разрешения. Тот неопределённо пожал плечами, а затем подал голос – впервые с самого начала:

– Мы все должны выйти?

Прозвучало это сухо и одновременно звонко, словно ледяную пластинку надломили в сильный мороз. Киллиан почти сразу же кивнул, изображая непоколебимую уверенность:

– Именно.

– Вы ведь не врач, – задумчиво продолжил Оскар.

– Нет.

Он пересёк спальню и остановился вплотную к Киллиану – на расстоянии, которое даже близкие друзья вряд ли сочли бы приличным. И теперь выяснилось, что за толстыми стёклами нелепых очков скрыты тёмные, красивые глаза… очень умные глаза.

– Вы правда сумеете спасти моего брата, мистер Флаэрти?

Оскар не угрожал, в отличие от своего дяди. Но тихий, почти бесцветный голос намекал на такой характер, что Киллиана пробрало ознобом.

– Сумею. Не сомневайтесь, мистер Линч.

– Тогда действуйте, – кивнул он. – Доктор, микстуру вы можете закончить и в своём кабинете. Долли, ступай пока и займись другим делом.

– Мистер Линч… – начал было возражать О’Пэрри высоким, дребезжащим голосом, но Оскару хватило взгляда, чтобы это пресечь.

Последней спальню покинула служанка, прихватив с собою одну из ламп. Киллиан остался в душном полумраке наедине с тяжело больным мужчиной, однако сразу почувствовал себя легче и свободней. Сперва он обошёл комнату по периметру, выискивая подозрительные предметы. Но помещение как будто бы нарочно освободили от всего лишнего – ни украшений, ни коллекционного фарфора, ни туалетных принадлежностей, ни игральных карт, ни милых сувениров. Кроме, собственно, кровати, здесь находился только стол, где доктор смешивал лекарства, и небольшой комод. Над комодом висели дагерротипы в похожих рамах – овальных, инкрустированных розоватым перламутром и лишь слегка отличающихся по размеру. Обыскав по очереди ящики комода и заглянув для верности под столешницу, Киллиан аккуратно снял портреты и осмотрел обратную сторону. На самом большом из них ему сперва померещился зловещий знак – нечто вроде переплетения рун, но почти сразу выяснилось, что это просто дарственная надпись, сделанная неразборчивым, витиеватым почерком:

«…Я хотела бы увидеть тебя взрослым. Но буду счастлива тем, что ты запомнишь меня молодой».

На этом дагерротипе были запечатлены двое – измождённая, некрасивая женщина в тёмных одеждах и мальчик в матросском костюмчике. Размытое изображение не позволяло различить ни черты лица, ни детали наряда, и оставалось только гадать, кого запечатлела давным-давно рука неведомого мастера. На другом портрете мальчик выглядел уже старше и носил скучные серые брюки с рубашкой и жилетом. На третьем – юноша стоял, придерживая за поводья норовистого коня, и улыбался…

«Уильям Далтон, – осознал вдруг Киллиан, хотя на измождённого страдальца в постели тот жизнерадостный и несколько пухлый молодой человек походил разве что формой бровей и губ. – Тогда женщина… – Он осторожно обвёл контуры фигуры на первом дагерротипе. – Его мать?» 

С ребёнком или с полнокровным юношей с третьего портрета женщина не имела ничего общего. А вот нынешний Уильям, исхудавший почти до костей, мог бы сойти за её близнеца.

«Скорее всего, она умерла, – пронеслось у Киллиана в голове, а следующая мысль, логичная и естественная, оставила неприятное ощущение: – Может, это всё же редкая наследственная болезнь?»

Если бы он оказался прав, то вылечить Уильяма было бы невозможно ни за семь, ни за семьдесят семь дней.

И тогда Этайнин лишилась бы глаз.

«Не позволю, – подумал он спокойно, хотя вместо желудка у него по ощущениям вдруг появился холодный склизкий комок. – У меня уйма времени. Целая неделя. Я справлюсь».

Несмотря на всю свою решительность, Киллиан не сумел отыскать ни намёка на то, что наследника Далтонов околдовали. Ни знака, начертанного под кроватью в пыли, ни завязанного узлом корешка под перинами, ни ржавого ножа, ни ядовитых трав в изголовье, ни лошадиного копыта в тайнике под полом. Уильям ни разу не проснулся. Только однажды пробормотал в забытьи: «Как же горько, горько… Убери!» – и сразу же умолк, погружаясь ещё глубже в беспамятство.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Уже перед самым уходом Киллиан припомнил всё, что слышал от компаньона и других колдунов, и срезал прядь волос больного, а затем покинул наконец душную спальню.

Оскар Линч поджидал снаружи.

– Вы закончили? – осведомился он. В руках у него был поднос, на котором стоял графин с питьём – горячим, судя по пару.

– Да, пожалуй. Собираюсь вернуться завтра, около одиннадцати, – безмятежно ответил Киллиан. Конверт с прядью волос жёг карман – к счастью, лишь в переносном смысле.

– Тогда я велю слугам проводить вас… Впрочем, постойте. – Оскар шагнул в спальню и через полминуты вернулся уже без графина. – Настой всё равно должен остыть, доктор О’Пэрри велел подавать его чуть тёплым. Я сам вас провожу.

– Не стоит, я…

– Дом старинный, – мягко улыбнулся Оскар и взял его под руку, точно девицу, крепко стиснув пальцами предплечье. Хватка оказалась что стальные клещи. – Некоторые коридоры кончаются тупиками. Вы можете заблудиться с непривычки.

Уж что-что, а отличать приказы от вежливых предложений Киллиан умел – спасибо компаньону. А потому сопротивляться не стал. Проводник его шёл молча, вопреки ожиданиям, и не пытался даже ради приличия завести светскую беседу.

Это наводило на тревожные мысли.

«Либо я ему не нравлюсь, потому что похож на шарлатана, – раздумывал Киллиан. – Неприятно, однако вполне ожидаемо. Не в первый раз такое происходит… Либо он очень не хочет, чтобы я перебросился словечком-другим со слугами. А значит, надо сделать в точности наоборот».

Уже за воротами Оскар наконец-то отпустил его, оставив – разумеется, случайно – пару синяков на память. Прощаясь, он поинтересовался, когда-де «мистера Флаэрти» ждать назавтра, и затем скрылся во внутреннем дворе, направляясь явно не к той двери, через которую вывел гостя.

Хотя на слежку ничто даже и не намекало, сперва Киллиан всё равно направился в противоположную сторону от обычного своего маршрута, а затем резко свернул с дороги, перемахнул через невысокую ограду и пробежал сквозь полузаросший сад. С другой стороны ограда оказалась повыше, зато и квартал – победнее, с более плотно примыкающими друг к другу домами. Затеряться там и сбить с толку погоню сумел бы и ребёнок.

Попетляв немного, Киллиан вернулся опять к владениям Далтонов и принялся наблюдать издали. Через мучительных полтора часа, когда терпение почти иссякло, он наконец дождался: из калитки вышла молодая, очень усталая женщина лет тридцати в коричневом платье служанки и с огромной корзиной, постояла немного на месте, глазея на туман над городом, зевнула в плечо, а затем поплелась вниз по улице в сторону рынка.

Время было довольно позднее для торговли – половина второго, и многие прилавки пустовали. Те продавцы, что ещё оставались на местах, явно собирались уже сворачиваться. Зато скупые хозяйки могли ухватить пучок зелени подешевле, фунт-другой овощей, которые назавтра станут уже вялыми, или слегка заветренную рыбу. Служанке Далтонов, судя по кислому выражению лица, вряд ли нравилось подобное скряжничество. Но корзину она наполняла сноровисто, да и продавцов знала. Многие приветливо здоровались с нею или шутили – знать, привыкли видеть её в такое время.

Дождавшись, пока служанка закончит делать покупки и побредёт обратно к дому, Киллиан свернул на боковой проулок – и выскочил аккурат перед нею.

Разумеется, чуть не сбил её с ног.

Разумеется, заставил выронить корзину.

Разумеется, рассыпался в извинениях и, словно бы припомнив, что бедная женщина работает на Далтонов, представился, рассказал об утреннем своём визите и предложил помощь.