Времеубежище - Георги Господинов

которую я тайно был влюблен, всегда отдавала предпочтение Португалии. А я — Испании, чтобы быть поближе к ней. У Португалии не было других соседей, и это географическое положение спасало меня от неминуемой ревности. Сейчас я отдаю себе отчет, что девочке Португалия очень подходила.

Что мы о ней знали? Что она находится на самом краю Европы, что с одной стороны прижата океаном. Абсолютно неприметная страна. Может, девочка выбирала ее из-за названия, которое напоминало болгарское слово «портокал», то есть «апельсин». Я был убежден, что эти фрукты растут только в Португалии и, поскольку расстояние слишком велико, редко попадают в мою страну. Кто-то их съедает в пути, так как не может устоять перед искушением, может быть сами перевозчики. Я не обвинял их, так как и сам бы не устоял.

Портокалия Португалова — так я называл девочку. В памяти осталось только это имя.

5

В отличие от Испании и Португалии, ШВЕЦИИ, например, было очень трудно выбрать себе счастливое время для возвращения в прошлое, так как в ее истории случалось мало несчастливых десятилетий, что давало довольно широкие возможности.

Да, можно было спокойно исключить первые пятнадцать лет XX века из-за безработицы, случившейся в результате резкого роста численности населения, который историки объясняют появлением вакцин и усиленным употреблением картофеля.

Позднее — после двух больших войн и хорошо проплаченного нейтралитета — все встало на свои места. То, что разрушило континент, благоприятно сказалось на стране. Все нуждались в качественной шведской стали и запчастях для машин, особенно во время войны. Это объясняло тот факт, что накануне референдума в Швеции, первой из всех стран, появилось движение, связанное непосредственно с сороковыми. Оно быстро набирало популярность. Кто-то обнародовал отрывки из дневника Астрид Линдгрен, где указывалось обычное рождественское меню военных лет. Для праздничного стола предлагались: окорок весом в три с половиной килограмма, паштет домашнего приготовления, телячьи отбивные, копченый угорь, деликатес из мяса оленя. Перечислялись и семейные подарки на Рождество 1944 года: «спортивный костюм, лыжные ботинки, вязаный кардиган, белый шерстяной шарф, две пары кальсон (каждый год дарю ему такие), запонки, брюки на каждый день, цепочка для моих часов, книги, плиссированная серая юбка, кофта темно-синего цвета, носки, пазл, книги, очень хороший будильник, щетка для мытья, поросенок из марципана…»

Не знаю почему, но этот поросенок особенно впечатлил как меня, так и шведских журналистов. «Швеция — не марципановый поросенок во время войны!» — скандировали противники этого движения. Конечно, никто не спорил насчет достатка и благоденствия, но куда девать чувство вины? Разве может человек наслаждаться сытостью и счастьем посреди преисподней. В конце концов, по данным социологического исследования, сороковые получили не слишком высокий процент голосов, что автоматически отсылало их на пятое или шестое место, практически лишая шансов на успех. Но тот факт, что неожиданно появился призрак военных лет как возможность, уже сам по себе был достаточно тревожным.

По мнению аналитиков, высокий процент сторонников возвращения в пятидесятые, которых, согласно всем исследованиям, было большинство, объяснялся именно подъемом в предыдущее десятилетие и неловкостью, вызванной желанием выбрать военный период. Но пятидесятые в любом случае были сильным десятилетием. СМИ вспомнили, как на фоне разрушенной, обескровленной Европы Швеция после войны была мощной страной с нетронутыми ресурсами и производством. Жизнь становилась все более уютной. «У нас была полуавтоматическая стиральная машина, появился первый телевизор и во-от такой холодильник», — говорила одна женщина в телепередаче, разводя руки в стороны как можно шире. Ей было около семидесяти, выглядела она ухоженной. Камера переместилась на мужчину рядом с ней — поджарого высокого краснолицего старика, который тут же принялся рассказывать о «вольво-амазон», первой модели выпуска 1957 года, черной со светло-серой крышей — изящная работа… Он продемонстрировал прямо в камеру черно-белую фотографию, на которой был запечатлен со своей спутницей — оба улыбались и выглядели счастливыми. Я засмотрелся на автомобиль — он напоминал отцовскую «Варшаву», которая являлась точной копией «победы». Крепкие, немного неуклюжие машины пятидесятых, устойчивые, словно танки, и почти с таким же расходом бензина.

Другим бесспорным козырем в поддержку пятидесятых была, разумеется, «ИКЕА». Да, именно тогда издали первый каталог и открыли первый магазин. Вероятно, важнейшим достижением стала идея выкручивать ножки стола из крышки, чтобы уместить в багажнике и дома снова собрать. Вот они, пятидесятые — практичные, здоровые, дешевые, немножко суровые и простые.

Серьезную конкуренцию им составили семидесятые. С одной стороны — пятидесятые, с другой — семидесятые, несмотря на экономический кризис. В семидесятых изначально было что-то глубоко скандинавское. В этом и последующем десятилетиях кроме железного занавеса, мир все так же раздваивался, когда дело касалось вопроса, который вставал перед каждым мужчиной: блондинка или брюнетка (иногда рыжая) из ABBA. Их называли именно так, а не Агнетой или Ани-Фрид (Фридой). Мне тогда было десять, и меня никто не спрашивал, но я тайно, как и большинство мужчин, отдавал предпочтение блондинке. Хотя также знал, что это банально и правильнее будет выбрать брюнетку. По крайней мере, на словах. Но в любом случае, ABBA была северной, светлой, шведской, танцующей, блестящей и белой.

Именно такие вещи, как ABBA и кресло «Поэнг», изобретение «ИКЕИ» того же периода, в корне меняют времена, а вовсе не валовой внутренний продукт или экспорт древесины или стали. В конце концов, несмотря на кризис и смены правительства, несмотря на рост цен нефти и новый кризис, несмотря на все это, танцующая королева поздних семидесятых обогнала «вольво» 1957 года вместе с огромным холодильником и полуавтоматической стиральной машинкой. Романтика заключалась уже не в холодильнике, людям хотелось танцевать, и новая сентиментальность разливалась над северными водами. Так что после референдума Швеция проснулась в 1977 году.

Никого не удивил тот факт, что и ДАНИЯ тоже выбрала семидесятые, хотя до самого конца на повестке дня стояли и девяностые. Наверно, семидесятые и правда по духу были скандинавскими. Они напоминали усыпанные похожими на сахар блестками новогодние открытки, которые мы облизывали, пока никто не видел.

«В семидесятые мы все стали наслаждаться жизнью», — растолковала мне одна приятельница-датчанка. Помнится, я ее спросил: «А что ты скажешь о шестидесятых? Разве не тогда появились все удовольствия?» Моя приятельница немного помолчала, а потом сказала: «Ты прав, но в то время мы еще не знали, что с ними делать. Я забеременела, не желая этого, родила, отец ребенка исчез, я возненавидела ребенка. Потом оставила его со своими родителями и уехала в Москву. Новую жизнь выдержала всего год. Всякие Евтушенко взывали на стадионах, какие-то Ахмадулины, шестидесятники…