Дом Цепей - Стивен Эриксон

На четвертый день пути, в пятой деревне они нашли на практически пустой рыночной площади фургон торговца, и Торвальду удалось выменять на горсть серебра старинный меч, очень тяжелый и с закругленным клинком. Купец предлагал также куски тканей, но готовой одежды у него не нашлось. Рукоять меча отвалилась после нескольких пробных взмахов.

— Нужно найти резчика по дереву, — сказал Торвальд после длинной и сложной тирады проклятий. — Они снова брели по дороге; солнце яростно светило с безоблачного неба. Лес стал еще более редким, низким и пыльным. Им хорошо были видны справа мутные волны Отатаральского моря, а слева — бесконечные холмы песочного цвета. — Клянусь, купец понимал малазанский хотя бы как я. Просто не желал признаваться.

Карса пожал плечами: — Малазанские солдаты в Генабарисе говорили, что Семь Городов готовы поднять бунт против оккупантов. Вот почему Теблоры не завоевывают. Лучше, когда враг остается на своих землях — тогда можно снова и снова грабить его.

— Это не путь империй, — покачал головой дарудж. — Обладание и контроль, вот чего жаждут некоторые люди. Не сомневаюсь, малазане изобрели многочисленные оправдания завоевательным войнам. Всем хорошо известно: Семь Городов были крысиной дырой кровной мести и междоусобиц, здесь почти весь народ страдал и голодал под пятой жирных воевод и развращенных королей-жрецов. А вот после малазанского завоевания эти негодяи или разбежались, или окончили жизнь на колах у городских стен. Дикие племена больше не спускаются с холмов, чтобы сеять разорение и нести гибель более цивилизованным сородичам. Тирания жречества расшатана, о человеческих жертвоприношениях больше не вспоминают. Конечно, торговцы никогда не были так богаты, а дороги более безопасны. Как-никак, отличные поводы для мятежа.

Карса долго смотрел на Торвальда, потом сказал: — Да, я вижу, почему ты можешь быть прав.

Дарудж расплылся в улыбке: — Ты учишься, друг.

— Уроки цивилизации.

— Точно. Мало смысла искать причину тому, что люди делают и что думают. Злоба — самый упорный сорняк, она везде находит почву для корней. Она сама себя кормит.

— Словами.

— Именно словами. Выскажи мнение, высказывай его как можно чаще — и вскоре все будут говорить тебе то же самое, мнение станет убеждением. Его станут питать безрассудным гневом и защищать оружием. Тогда слова станут бесполезны, и тебе придется сражаться за жизнь или умирать.

Карса фыркнул: — Я бы сказал, сражаться даже за гранью смерти.

— И верно. Поколение за поколением.

— Все люди в Даруджистане такие, как ты?

— Более или менее. Назойливые ублюдки. Мы обожаем споры, то есть никогда не доводим дело до стадии, когда слова бесполезны. Мы любим слова, Карса, как ты любишь резать головы, собирать уши и языки. Пройдись по любой улице любого района, и каждый встречный выскажет тебе особое мнение по любому вопросу. Даже по вопросу возможного завоевания малазанами. Я вот подумал в тот миг, когда акула подавилась телом Борруга… Полагаю, если Даруджистан когда-нибудь станет частью Малазанской империи, империя будет такой акулой, а Город — телом Борруга. Мы заставим подавиться проглотившего нас зверя.

— Акула так и не задохнулась.

— Потому что Борруг был мертв и ничего не мог сказать.

— Интересное различие.

— Еще бы! Мы, даруджи, тонкий народ.

Они подходили к следующему селению, не похожему на прочие. Им пришлось огибать длинную, хотя и низкую стену. В центре виднелись три высоких здания; рядом был загон, полных жалобно блеющих на жаре коз.

— Лучше бы было выпустить их на пастбище, — заметил Торвальд.

— А может, их собираются забить.

— Сразу всех?

Карса принюхался: — Чую лошадей.

— Ни одной не вижу.

Дорога подвела к стене и сузилась. Через канаву вел полуразрушенный мост. Карса и Торвальд перешли его, миновали арку и оказались на главной улице.

Вокруг никого не было видно. Ничего необычного — все селяне прятались, заметив Теблора, хотя раньше они не запирали накрепко и двери и окна.

Карса вытащил кровомеч. — Мы попали в засаду, — промолвил он.

Торвальд вздохнул. — Думаю, ты прав.

По пути он обернул основание своего клинка кожаным ремнем, нашедшимся в мешке — не вполне удачная попытка сделать меч пригодным для использования. Дарудж вытянул скимитар из потрепанных деревянных ножен.

На дальнем конце улицы, около больших домов, скапливались всадники. Дюжина, потом две, потом три. Тела с ног до головы покрыты просторными темно-синими одеждами, лица замотаны. Короткие кривые луки. Зазубренные стрелы были направлены на путников.

Стук копыт за спиной заставил их повернуться: еще двадцать конников выехало из-под арки. Некоторые держали луки, у других были копья.

Карса оскалился. — И сильны эти крошечные луки? — спросил он даруджа.

— Достаточно сильны, чтобы пробить кольчугу, — сказал Торвальд, опуская меч. — А на нас вообще никаких доспехов.

Год назад Карса атаковал бы без сомнений. Сегодня он просто вложил меч в петли за спиной.

Всадники спешивались. Некоторые доставали кандалы и цепи.

— Сбереги Беру, — простонал Торвальд. — Только не снова!

Карса пожал плечами.

Ни один из них не протестовал, когда на руки и ноги одевали кандалы. С Карсой вышла заминка — когда им все же удалось нацепить на него «браслеты», они оказались столь тесными, что врезались в кожу до крови.

Торвальд сказал по-малазански: — Их нужно переменить, или он потеряет руки и ноги.

— Вряд ли это нас озаботит, — крикнул знакомый голос со стороны большого здания. Силгар в сопровождении Дамиска показался на пыльной улице. — Ты потеряешь конечности, Карса Орлонг, и это сделает тебя безопасным. Конечно, от такого раба пользы мало, но я готов претерпеть убытки.

— Так ты платишь за спасение никчемной жизни? — удивился Торвальд.

— А как же! Расплата. За гибель каждого моего человека. За арест. За многочисленные унижения, которые я все и не упомню. Эти ареки вряд ли чувствуют себя здесь как дома, так что торопятся уехать.

Карса уже не чувствовал рук и ног. Когда один из ареков толкнул его, он пошатнулся и упал. По виску ударила тяжелая дубинка. Теблора вдруг обуял гнев. Он вырвал цепь из руки арека и хлестнул его по лицу. Мужчина завизжал.

Остальные наскочили, размахивая дубинками, сделанными из туго сплетенных черных волос. Они били Карсу, пока он не упал наземь без чувств.

* * *

Когда он очнутся, стояла ночь. Он был привязан к волокушам, и длинноногие тощие лошади тащили их куда-то. Лицо Карсы стало сплошным синяком, глаза открывались с трудом; он прикусил язык, больно задевавший за сколотые зубы. Теблор поглядел на руки. Они стали синими, а ногти — почти черными. Ступни казались бесчувственными обрубками.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});