Статуи никогда не смеются - Франчиск Мунтяну

Клара не смотрит на него. Носком она чертит невидимые линии на досках.

— Я поплыву с вами, почему же нет? — поспешно отвечает Герасим. Он берет ее за руку и тащит к воде. — Прыгаем?..

Переплыть Муреш летом ничего не стоит. Вода спокойная, послушная. Если ты сильный и умеешь бороться с течением, даже плыть не нужно, можно перейти.

Песок у крепости гораздо более горячий, чем доски плавучей пристани. Одно удовольствие лежать неподвижно, растянувшись на заготовленных самой природой пуховиках, таких мягких и ласковых. Особенно славно, когда дует теплый ветерок…

Смеркается. Волны приносят слабый запах ила. Тонкие ветки ив ударяются одна о другую, едва слышно шелестят листья, качаются хрупкие сережки. Клара и Герасим сидят рядом. Герасим набрал горсть песка и смотрит, как он сыплется, бежит струйками между пальцами, забавляется этим, словно ребенок.

— Как тебя зовут? — спрашивает он, не поднимая глаз.

Струйки песка серебрятся на солнце. Герасим и не подозревает, почему ответ следует не сразу.

— Анна.

Он повторяет имя, как будто хочет привыкнуть к нему:

— Анна… Анна…

Песок такой мелкий, что даже не чувствуешь, как он скользит между пальцами. Герасиму кажется, что он должен что-то сказать, придумать что-нибудь умное или смешное, чтобы рассмешить ее. Но он говорит только то, что у него на уме.

— Знаешь, ты очень красивая…

— Знаю, — улыбается Клара.

Улыбка у нее странная, вызывающая. Герасиму хочется взять ее за руку, но он боится, что слишком сильно сожмет ее пальцы.

— Что ты делаешь сегодня вечером?

— Ничего, — отвечает Клара, разглядывая его лицо.

Потом она понимает, что это своего рода приглашение. Странные они люди, странный у них образ мыслей. Вот он не пытается узнать, кто ты, о чем думаешь, — сказала ему имя, с него достаточно этого отвлеченного наименования: Анна, Клара, Валерия… Они, как дети. Для них любой стол есть стол, неважно, сделан ли он из орехового дерева и отполирован или сколочен из ели и не отесан. Стол. Неважно какой формы: круглый, квадратный. Важно, чтобы у него была доска и четыре ножки. Вероятно, и на меня он смотрит так же, безотносительно к имени. Я женщина, у которой есть бедра, грудь, ноги, — только и всего: женщина. К ее удивлению, эти мысли подействовали на нее возбуждающе. До сих пор она имела дело с людьми, которые уважали ее в первую очередь за ее имя: Вольман. Как будто имя определяет все мои качества! По сути дела, — решила она, — примитивность мыслей этих людей более искренна.

Она снова внимательно посмотрела на Герасима. У него квадратное лицо и выпуклый лоб. Когда он сжимает челюсти, желваки так и ходят под кожей, как лягушата.

— Может быть, нам пойти куда-нибудь?

Робкий голос так забавно не вяжется с его крепким, могучим телом. Клара смотрит на его шею, на широкую грудь и забывает ответить. Ей досадно, что уже пора домой.

— Может быть, нам пойти куда-нибудь? — еще раз спрашивает Герасим.

Клара чувствует, что вся кровь приливает ей к лицу. Ей гораздо больше хотелось бы, чтобы Герасим просто велел ей прийти куда-нибудь. Пусть бы он сказал: «В восемь часов встречаемся у меня дома». Не имеет значения, как выглядит его дом. Может быть, у него есть младшие братья, которых он выгонит, чтобы остаться со мной наедине. Эта мысль еще больше разгорячила ее, и она подсунула свою руку под ладонь Герасима:

— Куда?

Действительно, куда? Сегодня суббота: вечером билетов в кино не достанешь. В ресторан?.. В какой?.. Для ресторанов в центре города у него слишком мало денег, а в дешевые рестораны на окраине… А в самом деле, почему бы не пойти туда? Рашпер и там такой же, а вино, может быть, даже лучше. Он робко предложил:

— В какой-нибудь кабачок.

Клара вздрагивает: глаза у нее блестят.

— Да, только в какой-нибудь маленький, заброшенный…

— Конечно, — поспешно подтверждает Герасим. — Встретимся в восемь у примарии, возле газетного киоска.

2

— Куда это ты собираешься, Герасим?

— На свидание, мама. — Он знает, что сейчас последует ряд вопросов: красива ли она, трудолюбива ли, серьезно ли это. Чтобы сразу же прекратить все разговоры, он добавляет: — Она красива, трудолюбива и очень мне нравится.

Мать без слов дает ему деньги, отложенные на следующий день. Даже не просит его не тратить их зря. Она теперь подобрела, стала понимать сына. Ей грустно только, что Герасим так быстро вырос и она уже не может взять его на руки и приласкать. Теперь уже неудобно баловать его. Герасим стал настоящим мужчиной. Он некоторым образом глава семьи. И все же она не может удержаться, чтобы не пригладить ему волосы. Поправляет галстук. Ей хочется сказать ему, чтобы он сделал узел побольше, но это ни к чему. Наверное, сейчас такая мода.

— От тети пришло письмо.

Герасим поворачивается к ней, обнимает за плечи. Ему хочется сказать ей: «Меня не интересуют ни тетя, ни Корнелия!» Но глаза у матери ясные, как чистая вода, как зеркало. Зачем нагонять на них тень?

— Хорошо, мама.

— Можно написать ей, чтобы она привезла Корнелию?

Ее лицо застыло в покорном ожидании. Даже морщинки как будто разгладились. Словно это не она, а ее фотография в натуральную величину. Такая же точно висит над кроватью Герасима. Там у нее еще нет морщин. Одна лишь складочка в уголке рта, ироническая складочка, которую унаследовал и Герасим.

— Тебе этого очень хочется?

— Да, Гери.

Много лет уже она не называла его так. Голос ее нисколько не изменился. Разве что стал немножко глуше, только и всего. И сейчас мама мелодично растягивает гласные. Раньше, когда она пела в церковном хоре в Шеге, Герасим узнавал ее голос, даже если стоял у входа, под хорами.

— Хорошо, мама. Но я сказал тебе, что если она мне не понравится…

— Если она тебе не понравится, тогда совсем другое дело. Но ты ведь не можешь сказать этого, пока не познакомишься с нею… Я сегодня же напишу. И я уверена, что она тебе понравится.

По пути к примарии Герасим решает зайти в трактир «Золотая змея» поговорить с хозяином насчет столика.

В этот час трактир почти пуст. Только у стойки несколько железнодорожников опрокидывают по маленькому стаканчику. Рядом с ними два торговца спаивают какого-то крестьянина, приехавшего из Пынкоты с товаром. Вот и все посетители. Впрочем, нет. У стены за круглым столиком сидят шестеро рабочих с вагоностроительного. Среди них Петру Бозган, из профсоюзного комитета. Герасим знает его. Он мимоходом здоровается и направляется к хозяину, худощавому человеку, который проставляет цены.

Бозган не отвечает на его приветствие, но Герасим не придает этому значения.

— Послушай; приятель! — обращается он к хозяину.

Тот поднимает глаза.

— Мне нужен столик на сегодняшний вечер. Вон там, — он показывает в глубину зала.

Хозяин вытаскивает из кармана кусочек мела и пишет на дощечке, прикрепленной к полке: «Столик во втором салоне».

Герасим хотел было уйти, но услышал, что его окликнули:

— Эй, Герасим, ты не выпьешь с нами?

Это крикнул кто-то из сидевших за столиком рабочих вагоностроительного завода.

— Нет, братцы, я спешу.

— A-а, ты спешишь! — иронизирует Бозган. — Он идет лизать пятки барону…

— Это еще что такое? — Герасим хмурит брови.

— Напрасно так смотришь, ты, подлиза! — кричит ему один из рабочих со сморщенным лицом, Герасим его даже не знает. — Ты пришел столик заказать, ну, давай, давай! Может, вам Вольман и деньгами подбрасывает, не только полотном!

«Так вот в чем дело!» Он знал, что рабочие с вагоностроительного и из железнодорожного депо злятся на рабочих текстильной фабрики за то, что им удалось отвоевать для себя полотна. Но он никогда не поверил бы, что злоба дошла до такой степени. Он внимательно посмотрел на сидящих за круглым столом и понял, что они изрядно пьяны. Герасим разводит руками и направляется к дверям.

— Стой, ты почему убегаешь? Скажи нам, сколько метров полотна дает вам барон, чтобы вы целовали его в зад?

— Сам ты целуешь! — огрызнулся Герасим.

— Бежишь? Испугался? — кричит ему вслед Бозган. Он поднимается из-за стола, хватает сифон. — Постой минутку, я хочу получше разглядеть тебя!

Герасим оборачивается, но не успевает уклониться от стула, которым запустили в него. Он только поднимает руку. В тот же момент возле него оказывается Бозган, он бьет Герасима сифоном по затылку. Остальные тоже повскакали из-за стола. Окружили его. «Их слишком много», — думает Герасим и хочет убежать. Но рабочий со сморщенным лицом дает ему подножку, и Герасим падает. Кто-то в сапогах прыгает по его спине. Острая боль пронзает левое плечо. Герасим хочет перевернуться на другой бок, но это ему не удается. Кто-то опять топчет его. В ушах звенит, и он досадует на себя, что не в силах встать. Кто-то ударяет его сапогом в висок. В глазах темнеет, и он чувствует, как по лбу течет струйка крови. Все. Больше Герасим ничего не помнит. Приходит в себя он уже на улице: сидит на земле, прислонившись спиной к дому. Он не знает, сколько прошло времени, который сейчас час. На столбах зажглись фонари. Он смотрит на них сквозь полусомкнутые веки, и ему кажется, что они висят где-то очень далеко.