Легенда о заячьем паприкаше - Енё Йожи Тершанский

настигла вражеская пуля или осколок.

Человеческий труп, если он не лежал кому-то поперек дороги, не вызывал уже в те дни особых переживаний.

У подъезда дома застыл труп солдата с окровавленным затылком. Солдата рабочей роты, умершего от ран в квартире Безимени, попросту отволокли под дерево в конце двора.

В двух квартирах первого этажа так и валялись два замерзших трупа до смерти замученных солдат рабочей роты — умерших не столько от ран, как от болезней.

Палачи-надсмотрщики с ужасающей и бессмысленной жестокостью каждую ночь гоняли этих бедных старых инвалидов копать окопы. Пока наконец не угнали вовсе с улицы Пантлика на другой какой-то участок.

Солдаты рабочих рот уже открыто обсуждали, как бы всем вместе перебежать к большевикам и при первом удобном случае отстать от своих частей.

Исчезли из дома и эсэсовцы. Персонал госпиталя для летчиков также переселился куда-то. Но скученность была прежней, ибо несчастные больные и зловонные, оставшиеся без перевязок раненые не могли перебраться в другое место.

Где уж они, русские части, почему медлят?.. Даже самые оголтелые германофилы предпочитали теперь, чтобы приход красных был позади — лишь бы выбраться подобру-поздорову из пекла войны.

Андорфи, одетый в гражданское платье, давно уже вдоль и поперек исходил весь район, принося вести о том, где и как близко придвинулась линия фронта. Но опасности и ужасы войны по-прежнему висели над улицей Пантлика. Грохотали пушки, взрывались мины. Стрекотали пулеметы и автоматы.

С утра до вечера выли русские самолеты. Бомбы так и сыпались, словно на учениях. Какая-либо противовоздушная оборона в кольце осады перестала существовать.

Дамы, которые еще несколько недель назад появлялись на людях только в зеленых чулках, зеленых косынках или зеленых шапочках и даже в зеленых туфельках — модный у нилашистов цвет, — сейчас, переменив один за другим разные другие, переходные, цвета, все с большим азартом стали обрамлять себя украшениями, решенными в красных тонах.

Контрапункт мази от обмораживания и кормовых бобов

В той части убежища, где расположились артистка и ее окружение, в последние дни стало так тесно, что лежать на постелях можно было уже не вдоль, а только поперек. Ходить же — лишь перепрыгивая через стонавших на полу раненых и больных. Воздух в убежище стал зловонным.

Вопрос свободного передвижения, вопрос пользования печурками, рукопашные вокруг уборных, бесконечные очереди и связанное с этим распределение дежурств по уборке — все это создавало бесчисленные ссоры.

Андорфи в поисках средств умерить муки голода изобрел лепешки из кормовых бобов на мази от обмораживания.

В одном из закутков дома немцы, уходя, оставили несколько мешков кормовых бобов и еще несколько мешков с банками мази от обмораживания.

Учитель музыки утверждал, что мазь эта — наичистейший жир высшего качества! И свиной, и любой другой жир имеет запах — правда, он пробуждает аппетит, но все равно запах есть запах. Тогда как мазь от обмораживания — самое чистое и полезное жировое вещество. Запаха не имеет совершенно, разве что какой-то потусторонний. Точно так же и кормовые бобы: из всех бобовых именно они содержат наибольшее количество сахара и витаминов.

Итак, учитель музыки слегка поджарил кормовые бобы, размолол их в кофемолке, затем подмешал чуточку муки и, влив воды, нажарил из этого месива разных пышек и лепешек на растопленной в сковородке мази.

Артистка Вера Амурски заявила, что стряпня учителя музыки это позор, жаловалась на невыносимый смрад, хоть нос зажимай! Она протестовала и проклинала все и вся.

Однако при первом опыте учителя музыки артистка не присутствовала — ее не было в это время в убежище, — а майора о своем отношении к затее Андорфи не предупредила.

Майор подошел к Андорфи, колдовавшему над печкой, и с любопытством спросил:

— Что это? Лепешки печешь?

— Да, новым способом. Попробуй!

Майор попробовал лепешку и нашел ее отменной.

Тут-то и застала их артистка.

Она устроила из-за этого ужасную сцену, целую баталию: ах так, майора не удовлетворяет ее кухня! Ходит по соседям объедки выпрашивает!

Майор не знал, как и оправдаться: о, да конечно, он сразу почуял в лепешках что-то подозрительное, но… вот так и так…

Горький, но невольный юмор ситуации сделал артистку всеобщим посмешищем. Она сцепилась из-за этого с громко смеявшимися сестрами Андорфи и обеими своими родственницами. Более того, ей предстояло вступить в борьбу со всем убежищем, потому что опыт учителя музыки приобрел не только поклонников, но и последователей.

А уж новое, куда более страшное событие взбесило артистку окончательно.

Комедия черной опасности

До сих пор дом номер девять по улице Пантлика сотрясали лишь взрывы бомб, упавших поблизости.

Но в тот день на дом-счастливчик упали, пропоров его сверху донизу, четыре бомбы, к счастью маленькие, сброшенные тройкой самолетов.

В убежище это произвело чудовищное впечатление.

Здешние жильцы мало-помалу уверовали в случайно дарованную им кем-то исключительную милость. Поэтому взрыв, потрясший дом до основания, породил в убежище безобразную, ужасающую панику.

Прежде всего от прямого попадания погас свет. И тут в кромешной тьме пламя, сажа и пепел из всех очагов взметнулись разом в тяжелый, и без того удушливый воздух. Кое-где раскалившиеся докрасна дымоходные трубы вылетели из стен, из печек, угрожая пожаром. Густо повалил дым.

Крики, детский плач, пронзительный визг, истерические вопли и мольбы о помощи довели всех до полного отчаяния. Однако ничего более опасного не последовало.

Когда вспыхнул свет первых коптилок, свечек, ламп, уже можно было установить, что, не считая испуга, ничего страшного не случилось. Более того, из одной крайности всех бросило в другую.

Даже умеренное освещение позволяло увидеть, что густой дым, пыль и сажа превратили обитателей убежища в чертей, негров.

Из разных углов раздались взрывы смеха. В конце концов те, у кого нервы оказались покрепче, по собственной инициативе принялись энергично наводить порядок. Насколько было возможно, поправили очаги, проветрили помещение.

А тут как раз кончился и воздушный налет.

Обитатели убежища высыпали наружу.

И на свежем воздухе, в закатном свете дня черные от сажи и копоти люди, только что бывшие на волосок от гибели, сразу ожили, развеселились, воспрянули духом.

Снегом, водой, даже той самой мазью и песком принялись они счищать с себя липкую, неотвязную сажу. Кое-кто протряхивал одежду. А те, кому было невтерпеж, попутно искали вшей.

Над тележкой нависает смертельная опасность

День за днем, едва приближалась обычная пауза в бомбежках, Андорфи исчезал из дому, чтобы вести наблюдения.

Сегодня благодаря этому он избежал участи своих соседей по убежищу, превратившихся в трубочистов. Отнюдь не сияя белизной, обросший бородой, он все же сохранил человеческий