Дезертир - Валериан Якубовский

Утром, когда Татьяна Федоровна подала к завтраку чугунок горячей картошки и стакан молока, Шилов, доставая солонку из ящика стола, взглянул на мать, которая возилась у печки, и с дрожью в теле вспомнил о яме.

— Ну, мама. Сегодня искала бы ты меня в лесу. Вчера вечером, когда начало темнеть, я чуть не провалился в волчью яму.

— Что ты, господь с тобой, дитятко, — предостерегала мать. — Смотри. Будь осторожней. Сиди лучше дома. В доме и стены помогают. В лесу не одна яма.

— Сколько?

— Никто не знает, Мишенька. Охотники не сказывали. А нынче-то и спросить не у кого. Всех, как есть, забрили.

Весь следующий день Шилов потратил на поиски остальных волчьих ям, а вечером, сидя за столом, сообщил матери:

— Нашел еще две. Больше нет.

— Ну и слава богу, — походя у печки, сказала Татьяна Федоровна, не придав значения находке сына.

— Но первая, — продолжал Шилов, — самая глубокая. Провалился — могила.

С этого дня, уходя в лес, он почему-то подолгу думал о волчьих ямах, будто они таили в себе какой-то определенный смысл и могли быть полезными ему в будущем. Как браконьер, поставивший рыболовные снасти в запретных водах под носом вооруженной охраны, Шилов каждый раз, оглядываясь и прислушиваясь, с присущей ему осторожностью и трепетом проверял волчьи ямы, а потом уже принимался за дело. Иногда подходил к ним за несколько шагов и смотрел издали, не потревожил ли кто его маскировки и нет ли в яме обреченного существа.

К середине лета он покончил с заготовкой веткорма для коз, подкосил травы и ходил в лес просто на прогулку — подышать здоровым лесным воздухом. Эти прогулки Шилов всегда считал праздником. Выбрав знакомую с детства полянку, где вместе с ним росла ветвистая черемуха, успевшая к этому времени сбросить розово-белый наряд, он ложился на душистую траву, широко раскидывал руки и ноги, щурился от яркого солнца, часами вглядывался в безоблачное небо и мысленно рассуждал: "Как все-таки хорошо жить на земле!" Шилов забывал в лесу все на свете и редко думал о своем подпольном существовании. Лежа на спине, он лениво смыкал веки, расслаблялся, сдерживал дыхание, вслушивался в лесные шорохи, в сонный лепет листвы на белоствольных березках, в перекличку птиц, стараясь выделить из многоголосого свиста пернатых певцов противный вороний крик — верный сигнал, что поблизости — человек. А Шилов всегда боялся встречи с людьми и уж никак не думал, что его дважды видели в лесу.

После дождей пошел в рост июльский слой грибов, и Шилов зачастил в лес, чтобы запастись на зиму лесным мясом.

Поворачивая по сторонам бороду и сверкая черными очками в лучах заходящего солнца, он как-то проходил с корзинкой грибов по тропинке, ведущей к Кошачьему хутору, и не заметил, что за ним, притаившись у кустов ольшаника, наблюдает женщина, которая, видимо, не желала встречи в лесу с незнакомым мужчиной. Это была бригадир полеводов Клавдия Семеновна

Окончив работу и не заходя домой, она без корзины, с платком, в который завертывала хлеб, решила пробежать по Кошкинскому лесу, чтобы поднять с десяток грибков и сварить семье ужин.

На другой день, в обеденный перерыв, у полевой сторожки, когда женщины уселись в тени перекусить и развязали узелки, Клавдия Семеновна, прожевывая хлебную корочку, искоса взглянула на Татьяну Федоровну, покачала головой и предостерегающе сказала ей:

— Смотри, девка. Запирай покрепче двери и никого не пускай в дом.

— А что такое, Клавдеюшка? — спросила Татьяна Федоровна и, выкатив на нее бесцветные глаза, перестала есть.

— Видела вчера в Кошкинском лесу бородатого старика в черных очках и с корзиной в руке. Идет прямо по тропинке к вашему хутору.

— Господи! — перекрестилась Татьяна Федоровна и придвинулась к бригадирше. — Час от часу не легче. Кто же это, Клавдеюшка, мог быть?

— Не знаю, — ответила бригадирша, нагоняя на бригаду страх. — Неровен час, заберется в избу. А у вас ни одного завалящего мужичка на весь хутор. Убьет — пикнуть не успеете. Ограбит — и был таков. Ищи ветра в поле.

— Грабить-то у меня, милушка, нечего, — побледнела Татьяна Федоровна, догадавшись, что Семеновна видела Мишеньку, да не узнала.

— Не сказывай. Денежки у тебя водятся. Поживиться грабителю есть чем. Вон сколько картови-то свезла на базар.

Брови Татьяны Федоровны поднялись кверху. Она снова перекрестилась:

— Кто ж это, бабоньки? Господи! Владыка небесный… Может, какой из Устюга? Пособирал грибков, пособирал — да и на дорожку.

— Нет, девка, — возразила Клавдия Семеновна. — Это кто-то из местных. Может, беглец какой. Скрывается в лесу. Молочница Симка искала коз — так видела его с ношей веников на той же тропинке. Значит, не устюжанин — местный. Устюжанину веники ни к чему. В город не понесет.

Бабы в страхе переглянулись. Носы их повытянулись к бригадирше, которая дала волю болтливым подружкам, а сама замолчала. Высказывались догадки. Но все пришли к единому мнению, в том числе и Татьяна Федоровна, что бородач — беглый арестант. Но чей он — вопрос оставался открытым

Вечером, придя домой, Татьяна Федоровна с порога накинулась на сына и отчитала его по-своему:

— Ну, Мишенька, уморил. Без ножа зарезал. Заставил петь в волчьей стае чужую песенку. — Потом бросила на лавку платок и ткнула сыну в глаза. Не умеешь ходить в лес — сиди дома. И бороду убери к лешему.

Дальнейший разговор не обещал ничего хорошего Шилову. Он понял, что попался кому-то на глаза:

— Видели меня?

— Как не видели, дитятко? Бабы по всей опытной языки чешут, — и рассказала про Клавдию Семеновну и Симку-молочницу.

Провинившийся Шилов безропотно подчинялся матери и ни в чем не смел ей прекословить. Собрал бороду, перестал ходить в лес, согласившись с матерью, что еще одна такая встреча может заинтересовать Данилыча.

Первый день домашнего ареста после вольных лесных прогулок показался Шилову хуже каторги. Бесцельно шатаясь по горнице, он не знал, что ему делать, чем заняться. Пытался включить Москву — не было приема: сели батареи. В субботу мать принесла новые. Шилов онемел от изумления.

— Где ты их взяла?

— Там же. У Фаины, — нисколько не смущаясь, сказала Татьяна Федоровна, выставив на стол новенькие батареи.

— А если Данилыч вызовет опять на допрос?

— Не вызовет, дитятко. Он еще от того вызова не опомнился. Все ходит по опытной станции да оглядывается.

— Тебе бы, мама, участковым быть, — ухмыльнулся Шилов. — Ты бы навела порядок в опытной. Данилыч — разиня.

— Далеко, дитятко, кулику до Петрова дня. Да и не по мне эта собачья должность. Пускай мужики рты разевают.

Догадка Шилова, что на мать снова падет подозрение, оправдалось. Шилов знал Фаину с сорок второго года. Тогда у нее тоже случались пропажи, и она всегда показывала на одно и то же лицо.

А хватилась Фаина батарей в тот же вечер — и к Данилычу. Данилыч, самодовольно улыбаясь, попросил заявительницу вкратце изложить жалобу. Он любил исполнять свой служебный долг и выводить на светлую водичку граждан, покушающихся на общественную собственность.

Заявительница поставила в известность участкового об очередной пропаже батарей и просила помочь в отыскании похитителя.

— Кого подозреваешь? — последовал затверженный вопрос.

— Кого можно подозревать, как не Шилову, Данилыч?

Услышав знакомую фамилию, участковый высоко

поднял брови, собрав гармошкой мелкие морщинки на лбу, помрачнел и отодвинул блокнот:

— Спасибо, дочка. Ты сама с гражданкой Шиловой потолкуй. А я имел уже истинное удовольствие допрашивать ее.

— Я не милиционер! — с неуважением к офицерским погонам Данилыча отнеслась Фаина, округлив и без того круглые, как у рыбы, глаза.

— А я милиционер! — повысил голос Данилыч. — И знаю, что гражданке Шиловой батареи не нужны. До свидания, красавица. — На том дело и кончилось.

Шилов присоединил к приемнику новые батареи и с этого вечера не отходил от приемника. Он следил за развитием белорусской операции "Багратион", начавшейся 23-го июня силами четырех фронтов. Однако "рельсовая война" партизан больше интересовала Шилова. "Где теперь отряд Яна Францевича? — с явной озабоченностью думал Шилов. — Где Зося? Жива ли она?"

17-го июля включил Москву и замер. Проходил парад партизанских соединений в Минске. Шилову очень хотелось услышать "товарища Яна" или хотя бы Мачульского, Козлова, Павловского, наконец — легендарного Коржа-Комарова.

В эти дни он все же услышал о своем отряде. Светлана получила письмо от Ершова, который не давал о себе весточки почти четыре месяца. Из предыдущего треугольничка, полученного Светланой еще в марте, Шилов через сестру узнал, что Ершову присвоили первичное офицерское звание и назначили командиром взвода 82 мм минометов. Судя по кой-каким деталям, не вычеркнутым цензурой, он участвовал в разгроме Корсунь-Шевченковской группировки противника в составе 53-й армии. Но это было в феврале. Светлана получила новое письмо. 21-го июля в опытной проходил летучий митинг по поводу вступления советских войск на территорию Польши. Увидев в ликующей толпе Валентину. Светлана подбежала к ней.