Выкупленная жизнь (СИ) - Лавру Натали

Владимир Александрович — человек состоятельный, он без особого труда мог бы выделить средства на лечение сына, и я до сих пор искренне не понимала, почему он так поступил. Дилан был его любимым сыном. То, что старик не верил в выздоровление сына, это ясно, но он обязан был биться за его жизнь до последнего. Мне тоже было больно видеть Дилана неподвижным, как овощ, но я, тем не менее, сумела вернуть его к жизни.

3 долгих года, проведённых в аду, и вот, мы снова здесь.

Дилан сдержанно отвечал на вопросы родных о самочувствии, о ближайших планах. На меня не смотрел, на Максима, впрочем, тоже. У Дилана была идея фикс, что вернуться к прежней жизни ему поможет именно семья, в которой он вырос. Женитьбу на мне он считал недоразумением и не верил, что между нами могла быть какая-либо духовная близость.

Долго пробыть во враждебной обстановке мне не дали. Владимир, старший брат, рассказал Дилану, что в Москве я зарабатывала на жизнь грязным стриптизом и бог ведает, чем ещё. Если бы он наверняка знал про мою связь со старикашкой Игорем Евгеньевичем, то с удовольствием доложил бы и об этом.

Дилан схватил меня за плечо и вывел из квартиры, мы зашли домой. Как только дверь за ним захлопнулась, он отвесил мне пощёчину и осыпал оскорбительными словами, назвал меня шлюхой, проституткой, позором семьи и т. п.

Я пыталась оправдываться, что работа в клубе была единственным способом вернуть его к жизни, так как никто из его родных не согласился помочь мне, но он был глух ко мне. Он снова и снова хлестал меня по щекам и, похоже, вошёл во вкус. После он показательно долго мыл руки в ванной, затем вернулся к празднику, оставив меня рыдать на диване.

Раньше я бы обязательно дала ему понять, что нельзя поднимать на меня руку, но сама считала себя виноватой. Да, я заслужила всё это. Труднее было признать, что Дилан меня больше не любит. Похоже, призрак Ларисы предупреждал меня именно об этом. Неужели ей всё это было известно наперёд?

Но внезапно я решила, что бессмысленно винить во всём себя, этим проблему не решить. Я умылась, привела себя в порядок и вернулась в дом Седого. Жестом я попросила Владимира, брата, выйти со мной. И хоть по возрасту он годился мне в отцы, его личность в моих глазах была настолько ничтожна, что он не заслуживал обращения на «вы».

— Зачем? — потребовала объяснений я.

— Ты думала, я оставлю своего брата в неведении?

— Два года с лишним каждую чёртову копейку я отдавала на то, чтобы оплатить кредит за лечение Дилана! Два года никто из вашей семьи не верил, что он когда-нибудь встанет на ноги!

— Я что-то не припомню, чтобы ты просила меня о помощи. — язвительно заметил тот.

— Ты хочешь сказать, что не знал, что твой брат в беде?! Твой же отец дал согласие на то, чтобы Дилана отключили от аппаратов! Я ползала у него в ногах, прося о помощи, он отказал мне! Это в миллион раз хуже, чем танцевать стриптиз!

Мы стояли на лестничной площадке возле дверей, мои звуковые волны эхом отражались от стен подъезда. Вероятно, они так же отскакивали и от Владимира, смысл моих слов пролетел мимо его ушей, его взгляд как был пустым, так и остался. Я очень надеялась, что кто-нибудь в квартире слышал мою речь. Слёзы начали застилать мне глаза, я ушла домой.

В любом случае, нельзя было просто так оставлять ситуацию, нужно было как-то её исправлять. Возможно, Дилану требовалось ещё время, чтобы привыкнуть к такой жизни? Или всё дело в последствиях обратной мутации гена? А вдруг это вообще инородная субстанция в его теле? Тогда что делать? Сразу уходить? Сдаться?

Я боялась, что Дилан вот-вот превратится, во всяком случае, нарастающая агрессия свидетельствовала о повышенной концентрации гормонов в теле. Но время шло, а он так и не смог превратиться в зверя, причём по всем срокам это уже должно было произойти, даже бессознательно. Возможно, антиген превратил его в обычного человека, и в таком случае всё должно было остаться, как сейчас.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

В июне я увезла Максима в Нижний Волчок, он захотел остаться там на всё лето, чтобы не ходить в садик и не видеть отца. Мама со Светой не были против. Я приезжала каждые выходные, мы ходили купаться, возились в огороде, загорали. По правде говоря, будними вечерами я очень тосковала без сына, но Максиму было гораздо комфортней в спокойной обстановке. За лето, проведённое в деревне на свежем воздухе, он сильно вытянулся, окреп.

Иногда у Дилана всё-таки случались приступы раскаяния; после очередного скандала и побоев он как-то резко замолкал, выходил на балкон и после этого несколько дней держал себя в руках. Но так повторялось снова и снова. Надежда на возрождение его чувств ко мне таяла с каждым днём. Я лишь радовалась, что Максим находится далеко и избавлен от подобного рода стрессов.

Летом у нас с Диланом в первый раз был секс. Именно секс, а не занятие любовью, если проводить грань между ними. Это произошло после его очередной вспышки гнева, но не принесло особого сближения и удовлетворения. Если говорить совсем уж честно, это был кошмар. Я всё больше убеждалась, что Дилан стал совершенно другим человеком. Да, он признавался, что порой не может сдерживать свой гнев, но от слов ничего не менялось, и он снова и снова поднимал на меня руку.

Однажды он залез в мой компьютер и прочитал переписку с Сашей. Кроме пошлых шуточек, рассуждений о жизни и планов на его визит, там ничего не было, но и этого оказалось достаточно для очередного гневного срыва. Я опять выслушала в свой адрес поток оскорблений, и то, что Саша — просто мой друг и что, кроме меня, у него есть другая веская причина для приезда, Дилана не волновало. Я была в его глазах потаскухой, дешёвкой.

Я давно перестала носить обручальное кольцо (оно было давно починено, но так и лежало в шкатулке): сначала чтобы не распускать слухи о подробностях своей жизни, а теперь из-за того, что наши отношения развалились.

Я с сожалением понимала, что потеряла Дилана ещё тогда, когда он превратился в зверя. И даже то, что он очнулся, не вернуло мне мужа. Я терпела его оскорбления и побои, а потом выслушивала, что он был не в себе, что погорячился, не осознавал, что делает… И так по кругу. Нет, Дилан даже не извинялся, просто ругался, что потерял над собой контроль. Раскаяния с его стороны не было.

Лето кончилось, Максим вернулся в город, в атмосферу постоянного раздражения, и с первого дня запросился обратно в деревню.

Чтобы хоть как-то оградить сына от скандалов, я иногда отводила его на ночь к родителям Дилана, мне было неудобно просить их о чём-то, но они были добры к внуку.

Дни, когда Дилан уезжал в командировку или задерживался до ночи на работе, были для нас с Максимом счастливыми. Мало-помалу мы стали привыкать к такой жизни, в конце концов, я могла стерпеть любые скандалы и побои, лишь бы они не касались моего сына.

Но в один из дней Дилан перешёл границу: мы сидели втроём и обедали, Максимка, как обычно, что-то изобретал, лепил из хлеба комочки и бросал их в суп; вдруг Дилан отвесил ему подзатыльник.

— Ешь нормально!

Максим покраснел от обиды и ссутулился.

Я поспешила поставить Дилана на своё место:

— Я сморю, ты полностью восстановился после болезни. Энергию некуда девать? Тебе он, что, помешал?

— Ты сына воспитываешь или девку? — злобно гаркнул он.

— Дилан, он — ребёнок, а у ребёнка должно быть детство! Никогда больше не смей поднимать на него руку!

— Да ты сама ведёшь себя и выглядишь, как малолетняя потаскуха! Это тебе нельзя доверять воспитание детей!

— Ты на самом деле хотел это сказать, или просто повторяешь слова своих родителей?

Он встал из-за стола, громко брякнул кружкой, жестом показал мне, чтобы я вышла с ним. Стоило ждать очередного приступа гнева, я шепнула Максиму, чтобы сидел на кухне и не ходил пока в комнату. Дверь за собой я притворила.

Дилан снова кричал, оскорблял, сыпал какими-то нелепыми предупреждениями, он делал это так, как будто все эти годы не был болен, как будто был точной, но бледной копией своего отца.