В саду памяти - Иоанна Ольчак-Роникер

Осенью 1919 года взяли Стефу, посчитав, что ее деятельность угрожает спокойствию и безопасности людей. Макс прятался, следовательно, Кася и Стась оставались одни, Ануся продолжала жить у Бейлиных. Настал день, и им разрешили «свидание». В тюрьму на Павяке пошли все трое. Мать просила старших детей: «Возьмите Анусю к себе!» И показала им «закрутку» — записку, которую младшая дочь передала ей через Гучо Бейлина, адвоката. На бумаге детскими каракулями было написано: Я скитаюсь от т. к т. Как бы мне хотелось быть дома. Но девчушка, увидев, что мать плачет, сама расплакалась: «Не бойся, никто не догадается, что это о тетях, я же только начальные буквы написала».

Стефа еще сидела в тюрьме, когда в октябре 1919 года арестовали Макса в Казимеже на Висле, где он скрывался под чужой фамилией. Его препроводили, как и при царизме, в X Павильон Варшавской Цитадели. Он тогда тяжело заболел дизентерией. В один из первых дней его пребывания в тюрьме, когда он лежал на нарах в полусознательном состоянии, отвернувшись к стене, услышал, как кто-то вошел в камеру. Это был Болеслав Длугошевский-Венява[60]. Его прислал Пилсудский — предложить давнему партийному товарищу более комфортные условия, где о нем и лучше позаботятся. Макс даже головы не повернул в сторону Венявы. Лишь бросил через плечо, что «партийный товарищ» для него умер в 1906 году, а принять предложение нынешнего руководителя государства ему, члену компартии, непозволительно.

Дети навещали отца в X Павильоне. Разве подобало им здесь бывать? Ануся всегда от страха закрывала глаза, когда они приближались к страшным стенам, у которых еще недавно проводились казни. Спустя какое-то время Макса перевели в тюрьму, где были куда более тяжелые условия, — во Вронки. Через десять месяцев, летом 1920 года, когда уже два месяца шла польско-большевистская война, а Красная армия стремительным броском приближалась к Варшаве, его увезли в лагерь для советских военных узников в Домбе под Краковом.

2 июля 1920 года командир Красной армии генерал Тухачевский издал в Смоленске приказ за № 1423, который одновременно был и полным драматичности воззванием:

Через труп Белой Польши лежит дорога к всемирному пожару!

Мы на своих штыках понесем трудящемуся человечеству

счастье и мир.

На Запад!

Пробил час наступления!

На Вильно, Минск и Варшаву! Марш вперед!

Красная армия устремилась в Польшу, заняла Вильно, перешла польскую границу. В стране началась паника. А польские коммунисты тем временем создали в Москве Временный революционный комитет Польши. В его состав вошли Юлиан Мархлевский, Феликс Дзержинский, Феликс Кон, Эдвард Прухняк и Юзеф Уншлихт.

30 июля члены Комитета прибыли в захваченный большевиками Белосток, разбили там свою главную ставку и выпустили коммюнике, проявив при этом неслыханную самоуверенность. Комитет провозглашал, что лишает власти правящее польское правительство и, беря ее в свои руки, намеревается заложить фундамент будущей Польской советской социалистической республики.

Польское правительство провело превентивные аресты среди коммунистов и людей, подозреваемых в прокоммунистических настроениях. Арестованных интернировали в тот самый лагерь в Домбе, где уже содержался Макс.

Стефания тогда была на свободе, она забрала детей на каникулы в Юзефув под Варшавой. Ее посещало такое множество гостей, что это невольно вызвало подозрение у местной полиции, которая устроила в ее квартире «облаву». Двенадцатилетний Стась каким-то образом улизнул и бросился на вокзал предупредить об опасности товарищей, которые должны были прибыть на очередное конспиративное собрание. Его схватили агенты и привели в комиссариат. Два часа допрашивали, выясняли фамилии знакомых, явки, связи, но, как искушенный конспиратор, он либо молчал, либо отвечал: «Не знаю». Расплакался только, когда мать нашла его и вытащила из заключения.

Шесть дней продолжалась польско-большевистская битва за Варшаву, закончившаяся «чудом на Висле» — победой поляков. Находясь в приходской церкви в Вышкове, представители революционного Комитета рассчитывали на победу большевиков. А вышло поражение. Заслышав выстрелы, расположившиеся за Бугом, д-р Юлиан Мархлевский, его коллега Феликс Дзержинский, руки которого по локоть в крови, и уважаемый ветеран социализма Феликс Кон дали из Вышкова стрекача. После себя они оставили чад отработанного бензина, немного сахара и воспоминание о беседах, которые велись за столом или под яблонями в саду. Перед отъездом д-р Юлиан Мархлевский меланхолично повторял раз за разом:

Был у парня рог из злата,Шапка, перьями богата,Да остался шнур один…

Как во многом другом, так и тут, не добившись своей цели власть здорово просчиталась. Золотой рог Польши в руки ей не дался. Да и краковская шапка впору не пришлась. <…> Даже на польский шнур от золотого рога прав не имел этот агрессор. Кто на родную землю — пусть грешную и дурную, привел извечного ее врага, растоптал ее и сравнял, спалил и руками иностранного солдата-наемника ограбил, тот лишил себя отчизны.

Этот отрывок из повести Стефана Жеромского «Приход в Вышкове» я выписала из небольшого синего томика со знаком колоса и буквами ЯМ на обложке. Книга была издана Якубом Мортковичем в десятую годовщину возрождения польского государства.

2 октября 1920 года Адольф Барский, один из создателей коммунистической рабочей партии Польши, послал из Берлина в бюро польской партии большевиков в Москве резкое письмо, торопя товарищей поспешить с обменом политических заключенных между Советской Россией и Польшей. Он писал: Долго вы еще будете держать в России польских идиотов, или нет, белой Польши им не спасти, и от этого не выиграет ни Польша, ни Россия. <…> Так какого черта из-за этого страдают наши лучшие люди, почему должны пропадать их силы и способности? Наши люди теперь находятся под судом, в том числе Вера[61], Горвиц, Лауэры[62]… и др. Прекрасные головы, замечательные публицисты, великолепные организаторы. Все эти товарищи уже неоднократно побывали под судом, а значит, им грозит, по крайней мере, четыре года тюрьмы, и не исключено, что в самых тяжких условиях. <…> Для уже сидевших — таких, как Трускер, Горвиц, Вера и других, это равносильно смерти, самое малое, что их ждет, — потеря здоровья, способности работать, если учесть, что все они больные люди.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});