Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - Дарюс Сталюнас

комиссией, можно отметить некоторое несовпадение, особенно в случае Ковенской губернии, но общие тенденции не вызывают сомнений.

** Данные до 1 октября 1867 года.

Как показывает представленная статистика, этот процесс почти не коснулся Ковенской губернии, в которой преобладали литовцы[723].

Некоторые чиновники возлагали надежды на распространение православия на местных языках. Поступали предложения перевести православную литургию на литовский язык и отправлять на этом языке богослужение[724], местные чиновники искали православных священников, знающих латышский язык для «распространения и укрепления между ними правил Господствующей прав. веры»[725]. Но эта мера не имела таких горячих сторонников, какие были в Волго-Камском регионе (в первую очередь здесь имеется в виду Н. И. Ильминский) или в Прибалтике[726].

По утверждению ковенского губернского жандармского офицера, и в этой губернии были желавшие перейти в православие католики, но они «встречают затруднение к приведению в исполнение своего намерения, остаются преследуемыми как католическим духовенством, так и польским населением, и не имеют в этом случае поддержки и защиты со стороны православных»[727]. Виленский генерал-губернатор К. П. Кауфман хотя и надеялся, что «крестьяне этой губернии сольются с прочим крестьянским населением в общих чувствах неизменной преданности к престолу и любви к Русскому отечеству», но должен был признать, что пока крестьяне находятся «в полной нравственной зависимости от своего неблагонадежного духовенства»[728]. Были и такие, которые прямо говорили, что «в Ковенской губернии пропаганда православия среди сельского населения, по крайней мере в настоящее время, немыслима», потому что власти попытались сделать школу «орудием религиозной пропаганды» и тем дали прекрасный повод ксендзам наставлять народ против правительства[729]. Согласно донесениям начальника Виленского губернского жандармского управления, в этой губернии в православие переходило белорусское население, а литовцы, «которые из язычества обращены были прямо в католицизм, православной веры до сих пор почти не принимали»[730]. А значит, большинство католиков, перешедших в рассматриваемый период в православие, были белорусскими крестьянами. Местные чиновники сосредоточили внимание на белорусских крестьянах, при этом оставляя литовцев в стороне. Объяснить массовый переход в православие тех, кто, по официальной версии, был частью триединой или большой русской нации, было несложно.

Официальная интерпретация

Как правило, массовый переход католического населения Северо-Западного края в православие в 1860-х годах в российском официальном и общественном дискурсах изображался как восстановление исторической справедливости. По официальной версии, все белорусское крестьянство, некогда бывшее православным, только позднее было «совращено» поляками в католичество. Иногда подобные утверждения касались и литовцев[731], и даже поляков Царства Польского[732], но такие интерпретации встречаются очень редко. При этом подчеркивался насильственный или, по крайней мере, коварный характер обращения в католичество как во времена Речи Посполитой, так и в первой половине XIX века[733]. Массовому обращению в православие в 1860-х годах приписывался противоположный характер – он, согласно господствовавшей в то время версии властей, происходил добровольно и чаще всего назывался «возвращением». Участию властей в этом процессе приписывался оборонительный характер, то есть утверждалось, что они были «вынуждены» защищать крестьянское население от разных «подстрекателей», в первую очередь от прозелитизма со стороны католического духовенства.

Поэтому неудивительно, что мотивы «добровольного», как тогда писалось, присоединения крестьян к православию должны были соответствовать этой идеологической схеме. В официальной или полуофициальной прессе, а также и в конфиденциальной переписке утверждалось, что крестьяне «возвращались» в православие потому, что еще помнили о своих православных предках[734] и сознавали «свое племенное происхождение и общность с русскими коренными людьми»[735], были благодарны царю[736] (здесь имелась в виду отмена крепостного права), не хотели быть отождествляемы с поляками, которых ненавидели[737], ксендзы скомпрометировали себя[738] или халатно относились к своим обязанностям[739]. Именно секулярные, а не религиозные мотивы выдвигались на первый план в официальном нарративе об обращениях в «царскую веру». Таким образом, конструировался образ преданного царю и сознающего свою русскость крестьянства. И только в редких случаях в официальной переписке проскальзывала информация о материальных мотивах крестьян при перемене вероисповедания[740].

В официальной прессе восхвалялись и «возвращавшиеся» в православие местные дворяне[741]. Но местные власти не могли не видеть, что по крайней мере некоторые местные помещики изъявляли желание перейти в православие в расчете на ожидаемые «привилегии». Так, несколько помещиков Вилейского уезда (Виленская губерния) заявили жандармскому офицеру о своем желании перейти в православие, «но желали знать, будет ли правительство считать их русскими»[742], то есть помещики надеялись, что тогда они смогут избежать дискриминационных мер, направленных против «лиц польского происхождения и католического исповедания», и пользоваться привилегиями, предназначенными для лиц «русского происхождения и православного исповедания». Не доверяли местные чиновники также и тем, кто изъявлял желание перейти в православие, находясь под следствием[743]. В действительности процесс перемены вероисповедания был более сложным, чем это было представлено в официальной и полуофициальной версиях.

Роль местной и центральной властей

В исторической литературе начало массового перехода католиков в православие иногда связывалось с именем виленского генерал-губернатора М. Н. Муравьева[744]. Действительно, этот процесс начался еще в 1864 – начале 1865 года, но все-таки М. Н. Муравьев не был горячим сторонником массового обращения католиков в православие[745]. В пользу такого предположения говорит и приведенная выше статистика: крупных масштабов этот процесс достиг при преемниках М. Н. Муравьева. Сам М. Н. Муравьев, конечно, радовался обращению католиков в православие[746], но был, по всей видимости, настроен против предложения архиепископа Минского и Бобруйского Михаила учредить миссионерское «Религиозно-политическое общество для распространения православия»[747]. Поощрял присоединившуюся к православию шляхту, но подчеркивал, что «от духовенства и от образа его действий, а не от светской полицейской власти, зависит укоренение в народе глубокого сознания религиозных обязанностей и утвердения в нем веры на незыблемых основаниях»[748].

Статистические сведения ясно указывают на причастность к этим процессам преемника М. Н. Муравьева на посту виленского генерал-губернатора – К. П. Кауфмана, который, по словам одного местного чиновника, «несмотря на немецкую свою фамилию, был православный и вполне русский человек»[749]. В Виленской губернии, по донесению жандармского офицера, «движение в пользу православия» началось в первые месяцы 1866 года и к сентябрю того же года «почти прекратилось»[750]. Генерал-губернатор возлагал на структуры власти большие надежды и при обращении католического населения в православие.

Ощутимый толчок эта кампания получила после приема, оказанного царем одному из самых больших энтузиастов в деле обращения католиков в православие – военному начальнику Виленского уезда князю Николаю Николаевичу Хованскому: «Прием, оказанный