Орудия войны - Яна Каляева

Ячменная каша была хороша, в ней стояла ложка и даже ощущалась соль. Семикинские бабы расстарались для непрошеных гостей — видать, переживали за мужей, запертых в сарае. Лекса крикнул вдогонку уходящей смене, чтоб пленных тоже не забыли накормить.

Он впервые за долгое время ощутил себя если не сытым, то, по крайности, не мучительно голодным. Угораздило же его родиться таким здоровенным! Большое тело беспрестанно требовало обильной кормежки, а паек в пятьдесят первом всем был положен одинаковый. От еды стало теплее, да кстати и дождь наконец прекратился. Однако день шел к закату, а на реке так никого и не появилось. Лексу одолели сомнения. Ну и вот зачем он здесь? Занял деревню, которая никому не нужна и никем толком не охранялась. Глупые потери с утра. Где свои и как у них дела – неизвестно. И самое главное – а если их отбили? Отбросили обратно за Сосновку? Тогда и по его, Лексы, голову с утра пожалуют, если не ночью. И выйдет, что прав оказался Илюха! От этого саднило еще сильнее. Может, верно говорила Гланька, рано Князев поставил Лексу командовать ротой.

От мыслей о Гланьке стало совсем тоскливо, словно разнылась дурно зажившая рана. Нелепо, саму Гланю хлебом не корми, дай только потолковать о том, что все люди теперь сделались равны. А все ж не хорош оказался Лекса, черная кость, для генеральской дочки. Рылом конопатым не вышел. Впрочем, теперь он Гланю и не винил. Сама-то она была командир хоть куда, многих мужиков за пояс затыкала. А Лекса, похоже, опростоволосился. Может, к утру и сам сгинет ни за грош, и ребят своих сгубит.

Буксир сперва не увидели, а услышали – шлепали по воде плицы гребных колес. Как по команде все повернули головы на звук, всматриваясь в подернутую сумерками даль речной поймы. Только заметив двигавшуюся над далеким кустарником вдоль берега верхушку трубы, от которой отлетали искры с почти прозрачным светлым дымом, Лекса вышел из оцепенения:

— Все по местам! Я за пулемет. Никто не стреляет – только я! Дальше по моей команде! Ждать!

Дождался, пока буксир покажется на воде всем корпусом. Прикинул место, где встретит его – меньше сотни шагов. Закрепил механизм вертикальной наводки, освободил рассеивающий механизм, взялся за рукоятки пулемета. Буксир небольшой, с белым корпусом и черной трубой. За штурвалом под полотняным навесом стоял крепкий бородатый мужик в картузе и жилете на голое тело. За собой кораблик тянул приземистую широкую баржу чуть не втрое больше него, с лихвой груженую холщовыми мешками. На барже видны люди, как минимум двое вооружены. Лекса прицелился в левую скулу буксира на уровне воды и дал длинную очередь. Раздался грохот, над водой разлетелись щепки с брызгами. Буксир начал оседать на левый борт. Рулевой скрылся в будке, а Лекса, вскочив в полный рост, заорал что есть силы, перекрикивая звон в заложенных ушах:

— А ну правь сюда, к берегу! Живо!

— Да ты что творишь, сукин сын? — мужик за штурвалом оказался не робкого десятка. — Зачем машину мне гробишь? За что, паскуда ты этакая?

— Слышь, дядя! Ты лаять лай, да меру знай! Развалю тебя щас надвое вместе с твоей конурой! Правь сюда, я сказал! — сатанея, продолжил орать Лекса. Попутно он махнул рукой пулеметчику, давай, мол, вставай за орудие труда.

Рулевой закрутил штурвал, и буксир, садясь все глубже, уже через полминуты запахал дно и стал носом к берегу. Баржу на тросах потянуло течением, развернуло поперек фарватера. В конце концов она цапнула кормой противоположный берег и стала намертво.

— Не знаю уж, кто ты таков, а нашел ты беду на свою голову, — уже спокойно заявил рулевой. — Да ты знаешь хоть, чью баржу я тащу?

— А теперь уж начхать, чья она была, — ответил Лекса, наособицу выделив последнее слово. — По приказу главнокомандующего Народной армии Антонова движение по реке воспрещается до особого распоряжения! Гаси топки! Сходи на берег с поднятыми руками! Эй там, на барже! Ружье за ствол и поднять прикладом вверх! Выходи на палубу!

Расстояние между баржей и буксиром, перегородившими всю реку, было совсем небольшим, и Лекса скомандовал бойцам:

— Вот вы пятеро, давай на баржу! Всех оттуда сюда.

Из нутра буксира выбрались еще двое, соскочили за борт и побрели по пояс в воде к берегу следом за рулевым. Бойцы роты один за другим перескочили на баржу, на носу которой собралось несколько человек. Двое держали винтовки прикладом вверх, как было указано:

— Сдаемся, не стреляйте!

— Не скули, падло, не то душу штыком пощупаю! – зло оругивали их разгоряченные победители. — Чего везете?

— Да чего с Тамбовщины-то возят? Хлеб, вестимо…

Бойцы приободрились и враз смягчились. Один намеревался уже двинуть прикладом замешкавшегося матроса, но передумал. Не только у Лексы живот давно подводило от голода. Тут три, а то и все четыре тыщи пудов хлеба! Заживем, братва!

Четверть часа спустя, когда Лекса уже собирался выходить в деревню, подошел посыльный с ответом из полка. Развернув листок, Лекса узнал почерк Князева: «Лексей Платоныч, крепко жму руку. Держи Семикино до последней возможности. Будем у тебя послезавтра к утру».

Вот оно как вышло. Лекса улыбался, запалив бумажку с ответом, от нее же прикуривая самокрутку. Теперь, глядишь, и Гланька признает его за толкового командира. Как-то она там?

Глава 19

Комиссар Объединенной народной армии Александра Гинзбург

Октябрь 1919 года

— От тебя разит табаком. И плотским грехом, — сказала Матрона.

— Да, я курю. И я замужем, — кротко ответила Саша. — Если это делает меня слишком грязной для того, чтоб вы впустили меня в свой дом, пожалуйста, давайте поговорим во дворе.

— Зачем пришла?

Саша вздохнула. Вежливость к числу сектантских добродетелей явно не относилась.

— Сказать вам спасибо за все, что вы для нас сделали, — под безразличным, чуть насмешливым взглядом предводительницы хлыстов Саша поняла, что слова благодарности тут особо не нужны. — И сообщить вам про соль. Вы говорили, что у вас нехватка соли. Я скоро достану для вас соль. Пуд для начала. Хотела узнать, куда вам ее доставить.

— Так сюда и доставь, — ответила Матрона тоном, подразумевающим, что Саша и сама прекрасно знала ответ.

Матрона молча смотрела на нее, никак не пытаясь помочь. Саша злилась на себя: пока ее друзья сражаются за то, чтоб открыть