Свадьба Зейна. Сезон паломничества на Север. Бендер-шах - Ат-Тайиб Салих

Я сказал Саиду, который раньше был известен под прозвищем Саид Сова:

— Говорят тебя теперь зовут Саид Накормивший Голодных Женщин?

Он засмеялся, напомнив мне этим чистым, простодушным смехом времена моего детства в Вад Хамиде, и ответил на своем бедуинском наречии:

— Это все старая бабка Фатума, да убережет тебя от нее аллах. Когда арак ударит ей в башку, она молотит всякую чепуху.

— А Фатума тоже пела на твоей свадьбе?

— Эх, брат Михаймид, в наше время деньги заставят петь любого, не то что Фатуму. Грех сказать, без денег можно заставить петь разве только пташек.

— И что же Фатума о тебе пела?

Подкручивая свои жидкие усики, которые так же не шли ему, как и непомерной величины чалма, еле державшаяся на его голове, он с гордостью ответил:

— Пропади она пропадом эта Фатума! Конечно, не нам судить о ее песнях. Только, добрый мой человек, о свадьбе, на которой не поет Фатума, говорят, что это не свадьба.

Я повторил свой вопрос. Саид произнес:

— Грех сказать, но брат закатил такую свадьбу, что в этом городе теперь и не вспоминают о свадьбе Зейна. Спроси любого, кого хочешь, тебе скажут: «Или свадьба, как у Саида, или ничего».

Свадьба Зейна была в свое время чудом. А то, что Саид Сова стал по прихоти судьбы зятем инспектора — еще большее чудо.

Саид продолжал:

— Аллах свидетель, народу было столько, что некуда ступить. Пришли целыми племенами. Каждому племени было определено свое дело. Заключили брачный договор в мечети. Имам сказал прихожанам: «Пусть все видят и слышат… Саид — наш самый любимый и желанный гость. Да не назовет его больше никто Саидом Совой».

Мне все не терпелось узнать, что же пела Фатума, и я опять повторил вопрос.

— Фатума, чтоб ей пропасть, — отвечал Саид, — поет куплеты, как будто читает по книге. Десять фунтов ей законная цена.

— О аллах! Неужели десять фунтов?

— Десять фунтов — разумная цена, клянусь нашей дружбой, Михаймид. Я сказал ей: «Послушай, женщина. Пословица говорит: „Дай певцу его награду, а поэту его ужин“. Я хочу попросить у тебя имя, которое на веки вечные заставит весь Вад Хамид забыть прозвище Саид Сова. Они, да будет доволен тобой аллах, совсем свели меня с ума. Все Сова да Сова, чтоб им пусто было». Она мне ответила: «Когда все встанут в круг и пойдут плясать, слушай внимательно, что будет петь Фатума».

— Ну и что дальше, Саид? Что же пропела о тебе Фатума?

— Да пощадит тебя аллах. Когда поднялся ветер, девушки распустили волосы и вошли в круг. Я же стоял среди них, словно Антар, и размахивал бичом. Ох, не простит тебя аллах, Фатума.

— Ну, а дальше?

— Она много чего пела. Спроси Ахмада Отца Девчонок. Он, да не будет к нему господь милостив, все помнит. Послушай-ка вот этот куплет:

В тот четверг, когда новость пришла,Я запела, ликуя, и блюдо тебе поднесла.О Саид Накормивший Голодных Женщин,Где б еще я такого нашла?

А вот послушай еще:

Саид, — красавец, бесстрашный крокодил,Повсюду свою славу утвердил.Могучий воин и гроза племен,Он — зять инспектора, он ловок и умен.

При этих словах Саид развеселился. Он остановился, притопнул ногой, подпрыгнул и помахал рукой над головой, словно был в круге танцующих.

Я спросил его:

— Как же инспектор согласился?

— Заставили.

— Кто же его заставил?

Он немного помолчал, словно раздумывая, потом сказал:

— Эти деньги я заработал своими руками. Эдак фунтов тысячу. Он же хотел меня надуть.

Надо вам сказать, что Саид промышлял продажей угля и дров, работал в поле и хранил заработанные деньги у инспектора. Я возразил:

— Э, добрый человек, побойся бога. Откуда у тебя тысяча фунтов?

— Если мне не веришь, спроси у имама, спроси у шейха Али или у хаджи Абд ас-Самада.

— Значит, инспектор отдал тебе свою дочь за деньги, которые ты у него откладывал?

— Вот вы все говорите, — отвечал Саид. — Недаром он Саид — дуракам всегда выпадает счастье[46]. Но кля-нусь богом, свои деньги я знаю до последней монетки. Я к этому готовился уже давно.

— Как? Ты, значит, давно нацелился на дочку инспектора?

— Боже мой, как ты не можешь понять! Ты что думаешь, работать в доме у инспектора — это просто так? «Эй, Саид, запаси воды… Саид, принеси сено скотине… Саид, поди наруби дров». Это, по-твоему, все пустяки?

— Хорошо. Ну, а после?

— Ни «после» и ни «до». Больше семи годков я работал как вол. Как только получу, значит, пять пиастров[47], или десять, или двадцать, иду к своему другу Ахмаду Отцу Девчонок. Он записывает их на меня в тетрадь. Потом иду и отдаю деньги инспектору. Каждый год он мне говорит: «Саид, иди возьми свои пиастры». А я ему: «Пусть они остаются у вас. Целее будут». Так и шло дело. Год за годом, пиастр за пиастром. За это время средняя дочь инспектора успела выйти замуж и получить развод. Видишь ли, она не так уж красива и к тому же слаба глазами. Я не торопился. Прошло два года, трое годков, а девка все сидит, и никто на нее не зарится. Тогда я сказал себе: «Саид, разве ты не мужчина?» И дело было решено.

Я перебил его, не в силах сдержать свое изумление:

— Да накажет тебя аллах за все это, несчастный! А мы-то считали тебя простофилей.

— Эх, добрый человек, разве есть сейчас простаки? Сейчас с людьми сами джинны не сладят.

— Ну, а потом что было, пропащая твоя душа?

— Потом я забрал тетрадь и пошел к инспектору. Я знал, что с тех пор, как он ушел на пенсию и перестал получать жалованье, у него дела неважные. Я вошел и сказал: «Ваша честь, ей-богу, мне нужны сейчас деньги». И тут, скажу я тебе, он сразу засуетился, задергался, а потом говорит мне: «Приходи завтра. У меня нет при себе денег». Короче говоря, добрый человек, это продолжалось долгое время. Я приходил и каждый раз слышал: «Придешь завтра, послезавтра». Наконец я ему сказал: «Послушайте, ваша честь, ведь я знаю, у вас нет денег. Хотите, я сейчас вам дам один совет: выдайте за меня замуж вашу дочку, ту самую, что плохо видит, и мы будем квиты…» Ну вот, добрый человек. До этого он сидел на стуле, как сидишь сейчас ты, а тут как подпрыгнет! Я уж приготовился, думал, не обойдется без драки: ты ведь знаешь, какой господин инспектор вспыльчивый и гордый. Он мне кричит: «Ты что, с ума спятил? Думаешь, на тебя в городе не найдется управы? Ты, грязный, вонючий Саидишка, вздумал жениться на моей дочери?!» Он думал, что напугает меня. Но я, клянусь тебе, ему не поддался. Я говорю ему спокойно: «Хе!» Заметь, уже не называю его «ваша честь». Говорю ему: «Хе! Откройте пошире уши. Я, Саид Вад Заид Вад Хасаб ар-Расул — вольный бедуин. Клянусь вам, если мой род в Содири[48] соберется вместе, то загородит собой свет солнца. Разве я не мусульманин, верящий в единого аллаха? Да, я, грязный и вонючий Саид, прошу руки вашей дочки. Хочу узнать, какая на вкус эта подслеповатая разведенная уродина. Да хоть она бу-деть ждать веки вечные, никого не найдет лучше меня. А если вы откажетесь, то, клянусь, буду таскать вас по судам, пока не верну сполна свои денежки».

Я представил себе, что испытывал надменный велеречивый инспектор, оказавшись в этом унизительном положении из-за человека, дружеские отношения с которым он поддерживал только из милости.

— Ну, и что дальше, Саид?

Саид положил ногу на ногу, отпил глоток кофе из стоявшей перед ним чашки, потом с нарочитой, смешной манерностью поставил ее на место. Еще бы! Ведь я ему дал возможность на какое-то время снова увидеть себя в центре событий, происходивших в Вад Хамиде, почувствовать себя центром, вокруг которого вращается все мироздание.

Саид продолжал:

— Я заранее договорился с этой женщиной — матерью невесты. Да будет справедлив к тебе господь, Фатыма Бинт ат-Том. Правду говорят, что одна баба стоит целого племени. Я знал, что она состоит с нами в родстве. Ее мать ведь из наших — из бедуинов племени фор.

— Мать Фатымы Бинт ат-Том из вашего племени?

— Ну да. Как не из нашего? Разве мать Фатымы Бинт ат-Том не Халима Бит Рабих? А сам наш главный имам, ты знаешь, откуда его мать?

— Может, скажешь, она тоже из ваших?

— Во имя аллаха милостивого, милосердного, скажи, ты прикидываешься или что, Михаймид? Мать имама — Марха Бит Джадин. Она и Халима Бит Рабих — двоюродные сестры.

— Прекрасно! Значит, ты обтяпал свое дело с двух сторон?

— Ну да. Люди подумали, человек не иначе как сошел с ума. Я пошел, зарезал барана, приготовил угощение. Я сказал им: «Хочу, чтоб это была всем свадьбам свадьба, чтоб все было на ней как положено: песни, танцы, барабаны, хор девушек, и чтоб пела Фатума». Инспектор стал мягким и податливым, слова мне поперек не скажет. Я говорю «да», и он говорит «да», я говорю «нет», и он говорит «нет». Клянусь аллахом, свадьба прогремела на всю округу до самых стоянок племени фор. Свадьба Зейна по сравнению с ней — все равно что обрезание. Клянусь тебе аллахом, я вошел как хозяин в дом инспектора, помахал рукой Фатуме и положил ей на блюдо один фунт. Это кроме тех десяти, что она получила раньше… Тогда эта чертова баба запела: