Огниво Рассвета - Алексей Будников

Маг, облизав два пальца, затушил плясавший язычок, встал.

— Хотя не скажу, что ожидал увидеть иной уровень твоих способностей…

Он вдруг осекся, застыв на месте. Поднял только погасившие пламя перста, с сомнительным прищуром посмотрел на оставшиеся на подушечках едва заметные следы сажи, потер друг о друга. Перекинул глаза на меня. От этого взгляда все мое нутро вмиг сжалось, забившись мелкой дрожью. Что за подозрения вдруг взяли этого старика?

Вильфред Форестер вновь присел на полусогнутых, качнув головой на по-прежнему сжимаемую мной в руке свечу.

— Еще раз, — тихо и спокойно промолвил он.

Я, не осмелившись задавать каких-либо вопросов, повторил действие. На черном шнурке фитиля вновь воспрянул яркий живой лоскуток.

Маг уперся руками в пол, пододвигаясь поближе к огоньку. Глаза взволнованно забегали по язычку, уделяя внимание каждой точке на его рыжем тельце. Форестер открытой ладонью прошелся сначала высоко над свечкой, точно пытаясь ощутить ее жар, а после уже касаясь верхушки сплетенной моими силами яркой субстанции. Продлился сей осмотр порядка минуты, после чего колдун погасил фитиль, снова удивленно уставившись на свои пальцы.

Внезапно он вскочил на ноги. Открыл скрипучий ящик стола, извлекая несколько свернутых в свитки бумаг, уголек, широкий циркуль, линейки и иные, впервые увиденные мной приспособления, разложил на столешнице. Принялся с ученой остервенелостью что-то вымерять и вычерчивать, поглядывая то на бумагу, то кидая беглый взор сквозь окно на небеса. А также едва слышно и невнятно бормоча, что я был не в силах разобрать даже отдельных слов.

— Милорд Форестер, — боязливо начал я, — в чем дело?

Но маг в ответ лишь вскинул указательный палец, пришикнув. Я мог, конечно, зайтись бурной тирадой, повелев чародею немедленно обо всем рассказать, но не стал, понимая, что это ни к чему не приведет. Поэтому мне оставалось лишь смиренно сидеть в ожидании каких-либо реплик старика. Впрочем, они не заставили себя долго ждать. Опосля полминуты, Форестер оперся руками на края исчерченной им бумаги, пробегая взглядом по каждой линии, словно перепроверяя самого себя. Затем решительно обернулся, посмотрев на меня из-за плеча:

— Я передумал, — громко сказал он, начав ступать в направлении шкафа. Отворил расположенную над ним антресоль, одну за другой являя на свет старые, с пожелтевшими страницами, пухлые книги. Подступил ко мне, вручил внушительную гору чтива в подставленные руки. — Завтра начнем обучение. Все равно надо чем-то заниматься, пока с тебя не сойдет магический след. А пока, вот тебе литература. Прочти до завтра сколько сможешь. Читать, я надеюсь, научен?

Я кое-как кивнул, подпирая подбородком переплет верхней книжки, и опешившими глазами смотря на чародея.

— Прекрасно. Спать будешь в мансарде. — Из-за шкафа, паря невысоко над полом, показалась грубосколоченная сучковатая лестница, приставившись к открывшемуся на потолке дощатому люку. — А то меня измучило влезать под крышу, пока ты возлегал без сознания на моей кровати. Взбирайся. Я поставлю чайник.

— Вильфред, — встряхнув головой, обратился к старику я. — Кто… вы такой?

— Теперь я твой учитель. Этого тебе пока должно быть достаточно. А сейчас — вверх по лестнице. Солнце еще высоко, поэтому ничто не должно помешать плодотворному чтению. Но на всякий случай. — Вдруг не пойми откуда вынырнул стакан со свечой, воспарив вверх и скрывшись в объявшем чердак полумраке.

Вильфред повернулся, отходя к своему столу. По всей видимости, что-либо объяснять он решительно не собирался, и мне, как бы не хотелось обратного, пришлось прикусить язык. В конце концов, сейчас только его дом мог стать для меня приютом. И, если я правильно оценил местность, совершая поход к колодцу, стены лачуги отдалены от большого города примерно на десяток лиг, исходя из характера и глухоты местности. Вероятно, коли мне взбредет в голову уйти, то скорее меня учуют луговничьи Ищейки, чем я набреду на крепостные врата. Так что, желал я того или нет, придется мириться со всеми выходками этого несколько полоумного старика, покуда он позволяет мне задарма греться и питаться в его обители.

Восход на мансарду оказался не из легких. Когда идешь по узким, хрустящим под твоим весом ступеням, толком ничего не видя перед собой из-за стопки тяжеленных книг, то меньше всего внимания уделяешь скорости своей поступи. Однако, несмотря ни на что, подняться удалось без калечащих происшествий, и я, едва ноги коснулись половиц, несколько непочтительно сбросил с себя бумажные труды, давая отдохнуть начинавшим тихонько постанывать рукам.

Чердак был невысок, поэтому приходилось не только преклонять голову, но и значительно гнуть спину. Пяток шагов в длину, а в ширину ровно столько, сколько требуется для более или менее свободной лежки. Комнату освещало одно-единственное, снаружи располагавшееся точно над входной дверью, треугольное окошко. Подле него, зажатым меж клином уходившими вверх стропилами, раскинулся неубранный и слегка пыльный, как и все вокруг, спальник с стоявшей на нем, любезно поданной «учителем» Форестером, свечой. Другим вещам под острым и низким сводом места не нашлось.

Не теряя времени понапрасну, я завалился на оказавшийся к большому удивлению довольно-таки мягким спальный мешок, раскрыл первую попавшуюся из сваленной рядом кучи книгу. И погрузился в чтение.

Глава шестая

Я изучал литературу, покуда окно за головой не закоптилось ночью. Несмотря на обилие всяческих формул, теорем, рецептов, терминов и тезисов, от проникновение вглубь которых в висках отдавало болезненной дробью (никогда бы не подумал, что магия настолько наука), бросать чтиво мне претило. Возможно, я просто изголодался по книгам, при этом совсем позабыв про голод естественный, оттого, даже когда ко мне в полдень прилетела плошка грибного супа и ватрушка, я и носом не повел в сторону еды. От долгого пребывания без достойной к прочтению литературы мозг стремился восполнить многочисленные пробелы, услаждаясь даже такими сложными к восприятию учениями. Да и подоспевшая как раз вовремя кружка чая, воспарившая прямо к моему лицу, отвлекая от скольжения по опрятно выписанным строчкам, заметно приободрила уже клонившийся в сон организм. Мне даже не пришлось разжигать свечу — лунного света с лихвой хватало для достаточного освещения страниц.

Как было мною замечено, авторство всех книг (я специально осмотрел титульные листы каждой) принадлежало самому Вильфреду. Чего и говорить, подобная осведомленность в магических делах поражала. Старик, вероятно, решил провести осень жизни за пером, изливая на бумагу все свои обширные знания. И это делало ему честь в моих глазах. Форестер смотрелся человеком не просто преклонного, а скорее сыплющегося песком возраста. В таких летах утруждать себя письмом, когда Смерть уже стучится косой в окошко, было для меня занятием весьма странным. Впрочем, этим словом сейчас можно охарактеризовать все творящееся вокруг меня. Да и неизвестно, сколько на самом деле прожил на этом свете маг. Быть может, года, неподъемные для простого человека, для колдуна составляли лишь половину жизненного пути. Или и того меньше.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});