Как живется вам без СССР? - Лариса Бабиенко

Но пленники из каменоломни на французском полуострове этих событий не видели. За день до этого, 5 июня 1944 г., рабов, которые могли еще работать, вдруг погнали пешком на аэродром, где стоял самолет. Без опознавательных знаков. Охрана тут же начала раздавать пленным парашюты, однако их не хватало, охранники побежали на склад, но выскочившие из самолета летчики отняли парашюты, бросили их на землю, сами же спешно затолкали пленников в салон, и, не дожидаясь возвращения надсмотрщиков, срочно взмыли в небо.

В салоне оказались славяне всех национальностей и один немец у люка. С автоматом в руках.

Люди изумленно глядели в иллюминаторы и видели одно:

— Вода… вода… как много воды… Куда ж мы летим?

«Тяжелые потери транспортной авиации Германии и изменение характера войны выдвинули на первое место поставки в люфтваффе… Уже был подготовлен довольно большой задел для производства Ju252. Поэтому решили закончить 11 самолетов. Хотя они назывались Ju252A-l, при поставке в люфтваффе в конце 1942 г. они получили номера ферзух (V5-V15) и официально не числились в составе транспортной авиации. Легкость загрузки, большая вместимость, относительно высокие летные характеристики позволили использовать Ju252 для выполнения специальных заданий. Так Ju252-V5 (DF+BQ) вошел в состав эскадрильи четырехмоторных самолетов при ее формировании 2 января 1943 г., оказавшись единственным тримотором в ее составе. Эскадрилья довольно скоро была переименована в 290-ю воздушно — транспортную эскадрилью. Ju252 также действовали в так называемой группе Гартенфельда, забрасывавшей агентов в Северную Африку. В ней на момент переименования в I/KG200 еще числилось два самолета данного типа.

Эта группа действовала в составе центрального разведывательного департамента рейха.

Тактико-технические характеристики Ju252A-l: тип — многоцелевой транспортный самолет. Максимальная скорость — 435 км/ч. на высоте 5800 м. Крейсерская скорость — 385 км/ч на высоте 5800 м. Наивыгоднейшая скорость — 332 км/ч. Дальность полета: с максимальной нагрузкой — 4000 км с грузом 2 т — 6500 км» («Крылья Люфтваффе. Перевод Андрея Фирсова, 1993 г»).

Самолет летел уже много часов. Пленники гадали, когда же и где будет конец этого пути? Но вокруг лайнера по-прежнему была вода, очень много воды…

Около охранника сидел Василий Разумов. Немец все время молчал. Потом ему тоже надоел океан, и он проворчал самому себе под нос:

— О, майн гот, как же далеко эта проклятая Аргентина…

— Герр капитан, мы летим в Аргентину? — удивленно спросил Василий Разумов по-немецки.

Надсмотрщик удивился, что раб говорит по-немецки, но промолчал. Однако и среди агрессоров наступает минута, когда они не выдерживают бремени своего превосходства. И им иногда хочется быть просто людьми, потому уставший охранник снизошел до унтерменша и пробурчал:

— Не беспокойтесь, в вашей жизни уже ничего не изменится. Каменоломни есть везде. Вы и там будете служить интересам фатерланда.

— Германия проиграла войну, и вы перебираетесь в другую страну?

— Германия никогда не проиграет, а вот вы… — фашист надменно обвел взглядом пленников в салоне, — уже точно проиграли. Навсегда.

— Как понять?

Немец сконфуженно умолк.

— Мы будем и в Аргентине строить аэродромы?

Охранник молча потянулся к автомату.

Василий откинулся в кресле, на какое-то время закрыл глаза. Теперь он понял, что никогда больше не увидит любимую дочь Зину, не обнимет мать. И друзья, знакомые, братья никогда не узнают, где и как погиб он, старший лейтенант Советской Армии Разумов, в каких джунглях сгинул, где покоятся его кости.

«Не хочу быть рабом! — чуть ли не закричал он в своей душе. — Не хочу, чтоб опять выкручивали ноги, вырезали кожу, ежедневно убивали прикладом мою память. Не хочу ежедневно терять достоинство. Там, в Европе, еще была надежда на Победу, на Великую Победу, на возврат домой, а что выпадает нынче? Гнить до тех пор, пока не вобьют вниз лицом в болотную жижу сельвы? Как все это одолеть, как вернуться домой? В чем тут может быть победа над обстоятельствами?».

Заметив, что немец дремлет, Василий, изображая недержание, пошел в конец салона, в туалет, однако наклонился над тезкой Веревкиным и спешно шепнул:

— Летим в Аргентину, чтобы удирающим из Германии фашистам строить в джунглях дома, подземные бункеры. Возможно, будем работать в шахтах и подземельях. Потом нас все равно расстреляют. Тихонько расскажи об этом по цепочке другим, чтоб не услышал и не увидел наши перешептывания охранник. Надо спастись. Прямо сейчас. Это как Третий фронт, на котором мы нынче одни. Пусть не будет по-ихнему. А на этот раз — только по-нашему. Солдаты мы или нет? За счет наших костей устраивать им сказочную жизнь?. Это наше с тобой, Вася, последнее задание Родины… Чтоб не таскали на этом же самолете в джунгли других рабов.

В туалете Разумов оторвал от своей рубашки на спине клок ткани, возвращаясь, еще раз наклонился над тезкой и шепнул:

— Если кто-то из нас останется живым, должен рассказать семьям о том, что произошло сегодня над Атлантикой. Клянемся!.. Запомни адрес моих… И скажи остальным…

Разумов, беспечно присвистывая, вернулся на свое место, улыбнулся надсмотрщику и радостно произнес:

— Герр охранник, однако, в какую красивую страну мы летим!..

Тот молча любовался океаном. А Василий Веревкин в это время шептал о планах Разумова рядом сидящему украинцу, тот передал поляку, поляк — чеху, чех — сербу, серб — белорусу. И все вроде бы согласно кивали. Разумов же в это время повторял про себя адрес Веревкина. Оглянулся, спросил взглядом, друзья, вы готовы? После чего мгновенно схватил немца за горло, пленные в ту же секунду кинулись ему на помощь и сдавили фашиста так, что тот и не пикнул, быстро скрутили ему руки на спине, завязали оторванным от рубашки клоком.

Пленные вскочили, начали обниматься, громко и спешно повторять адреса своих соседей. И поневоле, как-то одновременно, запели Интернационал. Каждый на своем языке. И на лице вчерашних рабов катились слезы. Разумов же, взяв на себя функции командира, разбивал их в это время на группы.

— Земля! Вон уже земля! — увидели люди выплывающие побоку острова.

— Во имя спасения!

— Во имя нашей Победы!

— Пошли!.. Во имя жизни!

Василий еще раз оглянулся, кивнул Веревкину, мол, мы готовы, после чего первая группа выдавила люк самолета и… кинулась в океан. Холодная пучина безропотно принимала солдат всех славянских национальностей. Кто-то из них умер уже в воздухе от разрыва сердца, кто-то смертельно ушибся о волны, даже не погрузившись в придонные течения.

Местные рыбаки вначале с удивлением и тревогой наблюдали за летящими с неба кулями, потом взревели моторы их маломощных суденышек, взмахнули весла на стареньких лодках, чтобы как можно быстрее и ближе оказаться в точках чужой беды.

1952 год… Зинаида Разумова вернулась домой в Орджоникидзе из Ленинграда на свои первые студенческие каникулы. Опять, как и в детстве, походы в горы, вечерами — прогулки по сказочно теплому городу с подругами, счастливые шептания о любви. На 16 августа был куплен билет для возвращения в Ленинград.

А 10 августа 1952 года около 11 часов дня в узкий, мощенный булыжником двор, расположенный недалеко от клуба вагонно-ремонтного завода на улице Маркова, который во время войны очень бомбили немцы, вошел плохо одетый, совершенно седой человек и спросил, в какой квартире проживает Антонина Михайловна Разумова с дочкой Зиной.

Девушка, сидевшая в палисаднике под абрикосовым деревом, удивленно сказала:

— Это я! Это я — Зина…

— Дочь? Похожа, — выдохнул гость. И улыбнувшись, добавил: — Глаза, как у него. Совсем как у Васи…

— Вы знали моего отца?

— Веди к себе домой, дочка.

Гость был донельзя изможден, его штапельная рубашка в черно-красную клетку с очень потертым воротником была заправлена в черные сатиновые шаровары. Мужчина почему-то тревожно озирался, будто чего-то побаиваясь и осторожничая.

Мать посадила неожиданного пришельца за стол, предложила чаю, кинулась подогревать борщ. Гость пил только чай.

— Садись, дочка, — предложил Зине гость. — Разговор будет долгим. Твой отец погиб, как герой.

— Как? Где это было? Мы же ничего не знаем… Почему вы так долго ничего не сообщали?

У путника за плечами — лишь затертая холщовая котомка. Он ее снял, положил около табуретки и представился:

— Василий Иванович. Веревкин. Был с вашим отцом в немецком плену до последнего мгновения его жизни.

Гость неторопливо размешивал в стакане сахар.

— Помню, что вода в тот день была очень холодная. Но мне повезло. Недолго я в ней пробыл.

После того, как первая группа пленников выбросилась из самолета, разгерметизированный «ЮНКЕРС» стал терять высоту. Последующие группы падали уже на бреющем полете. Веревкин выкинулся из лайнера последним. Он-то краем глаза и заметил, что фашистский самолет тоже рухнул в океан.