Последняя женская глупость - Елена Арсеньева

Магия не магия, но Марк наверняка ей что-то подсыпал тогда в чай, а потом и в вино. У нее голова была как чугунная наутро, когда она проснулась, не помня, как добралась домой. Так и не вспомнила, хотя, конечно, никакого большого секрета тут не было. Наверное, Марк вызвал такси и заплатил шоферу, ну а уж до квартиры Римма добралась на автопилоте. Это скрылось в безднах памяти. Туда же кануло практически все, что у них происходило с Марком…

А впрочем, воспоминаний осталось достаточно, чтобы почувствовать себя то ли последней блядью, то ли сумасшедшей. Скорее всего, она – то и другое вместе.

Заломило в висках. Музыка грохотала как одурелая, медленное качание пар кончилось, все скакало и прыгало вокруг, орало и визжало. По стенам метались разноцветные блики. Может быть, она уже в аду? Говорят же, и не зря говорят, что заниматься магией – грех. И хоть Марк обставился как надо, весь свой кабинетик увешал иконками, это все только декорации. На самом деле грех остался грехом, и за это Римма обязательно будет наказана. Да она уже и наказана.

Грешникам и грешницам положено раскаиваться и оправдываться. Бог, если он только есть на свете, знает, какова степень ее раскаяния. Так бы и убила себя! Зарезала, застрелила, повесила! Только ведь это еще больший грех. А в оправдание того, предыдущего, можно сказать одно: Римма была не в себе, когда позволила Марку себя поцеловать. Она так измучилась, у нее вся душа надорвалась, сколько раз она звонила Никите и сколько раз натыкалась на его ледяное равнодушие: «Мне некогда, работы много, извините, я занят, и вообще не звоните мне больше!» Придя к Марку и рассказывая, что результат его магических действий равен нулю, вернее, минус нулю, она сердито спросила:

– А вы случайно объекты не перепутали?

– А что? – почему-то засмущался Марк. – Почему вы спрашиваете? Вы что, заметили повышенный интерес к вам со стороны другого мужчины?

«Да, с твоей стороны!» – хотела она ляпнуть ехидно, потому что только слепой не заметил бы, как он пялился на ее ноги и как при этом ерзал, пытаясь устроить свои, так сказать, чресла поудобнее. Но почему-то пожалела его, не стала издеваться над человеком и сказала правду:

– Да мне почему-то кажется, что вы эти… магические чары… направляли не на него, а на меня. Потому что я гораздо сильнее все это чувствую, знаете, меня будто какой-то туман окутал, я словно иду по какому-то коридору, со всех сторон серые стены, которые отрезали меня от мира. Один только свет впереди…

Она умолкла, устыдясь той горячности, с какой звучали ее слова, но Марк смотрел участливо, понимающе:

– И это – Никита, верно?

– Ну да.

– То, что ваши чувства стали более концентрированными, это понятно, – кивнул Марк. – Ведь направляю я на нашего героя не свои эмоции, а ваши, вся эта магическая энергия через вас проходит, вы этого не можете не ощущать. Значит, вы говорите, он не хочет больше встреч… А это, пожалуй, неплохой признак.

– Что-о? – Римма вытаращила глаза. Ничего себе! Да этот красавчик заговаривается, что ли? Неплохой признак, вот так номер! Это все равно как если бы врач сказал, что смерть больного – неплохой признак здоровья.

– Я имею в виду, что он вас стал бояться. А вернее, он боится своих чувств к вам. То есть некие вибрации до него уже дошли. Происходит ломка и сознания, и душевного мира. Конечно, это ощущение для него непривычно, поэтому он его боится. И интуитивно отшатывается от вас. Чтобы это его состояние перешло в другое качество, чтобы отторжение стало притяжением, должно пройти время.

– Например, сколько?

– Время, говорю я, – настойчиво повторил Марк. – Его душа – словно сухая губка, которая должна пропитаться влагой вашей любви. И только тогда…

– Тогда – когда? – не унималась Римма. – Через сколько? Через месяц? Через два? Полгода, год? Или еще больше?

– Ну… думаю, больше месяца точно пройдет, – сказал Марк, и она услышала нотку фальши в его мягком, красивом голосе.

То, что он гонит пену, Римме почудилось еще при слове «вибрации», которое она почему-то ненавидела. И теперь она практически уверилась в своей догадке.

Чепуха! Все – чепуха. Этот парень будет просто вытягивать из нее деньги, на каждом сеансе обещая райские кущи, а выманивая все больше и больше. Думает, она у него на крючке? Нашел дуру! Да она сейчас повернется и уйдет, и пусть он остается со своими вибрациями и своей неутоленной похотью!

Римма уже начала нашаривать на спинке стула ремешок сумочки. Ну да, она уйдет… И что потом? Опять ощущать, как ежедневно из тебя уходит жизнь и молодость? Никто не поймет ее, никто, кроме женщины, которую пронзила та же стрела: любовь к молодому, красивому, недоступному, губительная страсть, постыдная с точки зрения общества. А главное – безнадежная! Они есть, такие несчастные, их много больше, чем кажется, потому что у большинства хватает силы духа скрывать свою последнюю любовь, таить ее от окружающих, и даже от того, кого они любят, и даже от себя.

А у Риммы не хватило сил скрывать свои чувства. И что ее ждет впереди? Никита от нее отшатнулся, Марк поманил искоркой счастья, а оказалось – врет, Григорий… Григорий, бывший прибежищем во всех бедах, все больше и больше отдаляется от нее. Или это она от него отдаляется?.. Да конечно, она, Григорий ведь ради нее с женой развелся, а она, Римма… Хоть бы чуточку радости ощутила – нет, пусто в душе. Нечем радоваться. Трещина между ними все глубже, и ночи только разделяют их, хотя раньше сближали, могли исцелить любые раны и навести мосты через все пропасти.

Ночи усугубляют беду, утра усугубляют горе. Ты подходишь к зеркалу – еще в ночной рубашке, непричесанная, неумытая, с подпухшими со сна глазами, с рубцом от подушки на щеке, вся какая-то перекошенная на ту сторону, на которой спала, блеклая, с бледными губами – и в первую минуту не веришь своим глазам. Да неужели это я – там, в том кривом стекле? Когда успела так состариться? Как это случилось, что надо положить тон, и пудру, и румяна, и тени, и тушь на ресницы, и помаду на губы, чтобы вновь сделаться той очаровательной Риммой, которую знают все? Но даже днем не отделаться от воспоминаний об утреннем, неживом лице.

Странно – раньше, до встречи с Никитой, она так остро не ощущала необратимости лет. Конечно, она еще молода и красива, а с точки зрения женщины, которой, к примеру, под шестьдесят, – и вовсе писюшка! Но время идет, идет. Необыкновенная, нежная, прозрачная кожа, бывшая раньше гордостью Риммы, сохнет, покрывается сетью морщинок, как увядшее яблочко. Никакие кремы не помогают, этот процесс неостановим. И все больше сил нужно потратить, чтобы придать себе облик победительной красавицы. Даже от Григория она старается спрятать свое утреннее лицо, а что будет, если она однажды заманит-таки Никиту к себе в постель, он проснется утром и увидит ее такой?

А этот маг-перемаг говорит – месяцы, может быть, год. На кого же она станет похожа через год?! Разве сможет удержать при себе Никиту?

Да ты сначала заполучи его, а уж потом пытайся удержать!

Не лучше ли плюнуть на все, и на магию, и на эту смертельную, невесть откуда свалившуюся на тебя любовь, нет, не любовь, а болезнь, – не лучше ли поскорей уйти отсюда? Перестать смешить народ и себя в первую очередь, забыть горячечные мечтания, которые мешают тебе жить!

И спокойной, размеренной поступью… к достойной старости… к тихой смерти… без единой минуты радости и любви…

Странно – Римма не замечала, что плачет. И только когда рука Марка легла на ее плечо, она встрепенулась – и поняла, что задыхается от слез.

– Римма, да успокойтесь. Не надо так. Не надо, говорю вам, все будет хорошо, я же сказал, что помогу вам, значит, помогу. Выпейте-ка вот это, сразу легче станет.

Что-то пряно и очень приятно запахло рядом.

Римма открыла глаза, мимоходом ужаснувшись, на что после этих рыданий станут похожи ее ресницы. Впрочем, теперь, когда каждый день не снег, так дождь, она, слава богу, пользуется водостойкой тушью.

Ну кажется, пациент скорее жив, чем мертв, если уж дело о туши зашло.

– Что это? – всхлипнула она, принимая от Марка чашку с теплым, чуть сладковатым питьем.

– Да просто чай с травками. Я всегда ношу с собой термос. Бывает, разволнуешься – а чай успокаивает.

Да нет, напиток не просто успокаивал – он одурманивал. Или это бессонные ночи, накопившаяся усталость наконец-то брали свое? Неизвестно. Однако теперь каждое слово Марка Римма слышала как бы в полусне, в каком-то оцепенении сознания и тела. Но не чувств.

Он говорил… он говорил, что поможет ей. Он не сомневался, что все получится! Кстати, нет ли у нее какого-то предмета, который бы она хотела подарить Никите? Цепочки, кольца, браслета, чего-то такого, что он носил бы на память о ней? Марк может заговорить эту безделушку, и ее влияние Никита будет ощущать всегда. Даже против воли подарок будет заставлять его думать о Римме.

Она, помнится, удивилась такому совпадению, потому что, идя сюда, как нарочно, взяла с собой старинное кольцо. Это был перстень, скорее мужской, чем женский, слишком тяжелый для ее узкой руки, Римма его практически не носила, а сегодня утром, открыв шкатулку, подумала вдруг, что он будет очень хорошо смотреться на длинных, суховатых пальцах Никиты. Странно, что Марк вдруг заговорил об этом. Может, он и правда маг, этот странный человек, на которого ей так приятно смотреть? Все-таки он удивительно похож на Никиту, удивительно.