У рассвета цвет заката.Книга 1 (СИ) - Арина Ирина

— Мне не нужно время, Ваше величество. Если ам Ют-Раш сам не откажется от нашей связи, я от нее не откажусь. Мне неважны ни его статус, ни его состояние, ни что-то еще. Мне важен сам Леф… Лефлан Ют-Раш. Я люблю его.

— Можете это доказать?

Вот теперь я растерялась. Как можно доказать любовь? И выдвинула свой единственный аргумент:

— Нас соединил энджур.

Дополнить слова видимым доказательством император не дал. Жестом остановил мою попытку сдвинуть рукав милитарки, забрал со стола корону и, проворачивая символ власти в руках и глядя исключительно на него, несравнимо ровнее меня предупредил:

— Мне небезразлична судьба Лефлана Ют-Раша. Любого, чьи действия несут угрозу его жизни, благополучию, счастью и душевному равновесию, я накажу по всей строгости законов Тугдоланта и моих личных законов, вплоть до уничтожения. Вам все понятно, ами Эргон?

— Да, Ваше величество.

— Хорошо. Постарайтесь не разочаровать меня. Нужно ли знать Ют-Рашу подробности нашей беседы, решайте сами. Вы свободны, можете идти, ами Эргон.

Нужно ли Лефу знать подробности, я решала, прислонившись к колонне. Колонна была, естественно, другая, не в Зале совещаний, сразу за выходом из него, а ощущения от барельефа те же самые. Он так же упирался в спину колючими листьями каменного орнамента, словно намекая, что незачем кому бы то ни было закрывать собой красоту дворцовых колонн, не предусмотрено к ним этакое дополнение, сами хороши. Намеки барельефа я понимала, но имела достаточно причин их временно проигнорировать.

В-третьих, мне нужно было принять решение, а оно не принималось, потому как существовало «во-вторых». Во-вторых, требовалось привести мысли хотя бы в подобие порядка, с тем сумбуром, что творился в голове, прийти к обдуманному решению было сложновато, и все это из-за «во-первых». Во-первых, крайней необходимостью шла необходимость успокоиться. Насколько тяжело далась короткая беседа с императором я поняла, только покинув зал. Понимание навалилось вдруг сбившимся дыханием, ослабевшими ногами и бешено колотящимся сердцем. И благодарственным удивлением, что случилось это вовремя, не при Райбаше Эш-Шаркоре, не хотелось бы испортить его и так далеко не лучшее мнение обо мне. И обидой, что ничем я такого мнения не заслужила. А в добавление к «во-первых», «во-вторых» и «в-третьих» было еще «в-главных». В-главных, я не хотела мешать Лефлану в его незнакомой мне жизни. Так что неудобство барельефа было не столь значимым, а функцию прикрытия колонна выполняла неплохо, меня, в отличии от нее, это устраивало. Я успокаивалась, думала и немного наблюдала за Лефом.

Незнакомая часть его жизни вела себя активно. Обмахивалась веерами, заодно отмахиваясь ими от черной пыли, болтала, весело или нежно, вовсю кокетничала и жеманничала. Он себя там чувствовал вполне нормально. В принципе, ничего нового. На недостаток женского интереса Лефлан никогда не мог пожаловаться, как и уже, видимо, ушедший к своим ребятам Андуаш. Девушки школы, что за одним, что за другим, бегали толпами, и глазки строили, и целые операции по пробуждению внимания к себе проворачивали. Только, кажется, тем операциям было далеко до разрабатываемых здесь.

Не на пустом же месте возникла предвзятость императора? Должны были быть у нее какие-то предпосылки. Причем, появившиеся не сейчас, а когда Леф перевел наши отношения из дружеских в совсем другие. Или еще раньше. Когда он перешагнул восемнадцатилетие и вошел в Храм рассвета, как самый престижный жених империи. Думать о Лефлане в таком сочетании с престижем было неприятно. Очень неприятно. Какой престиж или состояние, или сословие и все прочее могут сравниться с самим Лефом? Неужели кому-то в голову приходило быть с ним не из-за него, а из-за вот этого всего? Видимо, да. И именно к таким меня причислил Райбаш Эш-Шаркор. И, причислив, попытался отчислить. От Лефа. Не единожды.

С одной стороны, это было хорошо. Даже очень хорошо, что император так защищал его от брачных охотниц. С другой… Обидно. Если бы он ничего обо мне не знал, было бы не так обидно, но я была уверена, что полное досье на меня легло ему на стол еще тогда, больше года назад. Если не раньше. И были Манжур и капитан Сартар, которые знали меня лично. Он считал, что я смогла ввести всех в заблуждение? А лейтенант Кодрэм еще меня своим «Не верю!» мучила на занятиях по инсценировке и вхождению в образ. Тут вон как оценили! Смешно и горько… И обидно…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Времени на обиды и размышления мне досталось до обидного мало. Лефлан счел, что моя затянувшаяся аудиенция уже чересчур затянулась, и направился к Залу совещаний. Я отлипла от неуютной колонны и поспешила навстречу. Обмен взглядами, его вопросительным и моим «всенормальным», которому Леф не поверил, совсем успокоиться я не успела, прошел мимо придворных дам, а я сама не прошла. То есть, как раз прошла, другой дороги не было. Мимо всех. Второй раз. И если первый стал для них неожиданностью, по причине которой рассмотреть спутницу Лефлана Ют-Раша они не успели, то второго шанса уже не упустили. Рассмотрели, оценили и единогласный вердикт вынесли.

Прав был император. Мы совершили изрядную глупость, явившись во дворец в таком виде. Придворные дамы, вопреки всевозможным катаклизмам, выглядели придворными дамами. Ни у одной из них даже мысли не мелькнуло бы появиться во дворце без старательно сооруженной прически, тщательно нанесенного макияжа и элегантного платья. О милитарке же и заикаться не стоило. Их на улицах города не особо привечали, не говоря уже о дворце.

Милитарки придумал Диор Версаче, модельер из Найдола. Вообще-то, придумал он многое, но из всех изобретений относительно широкое распространение получили два: милитарка и слово «модельер». Три, если считать и название комбинированного костюма. Юбки для женщин, открывающие колени, такие же короткие брюки для мужчин и прочая одежда, нарушающая все приличия, успеха в Тугдоланте не сыскала. И вовсе не из-за приличий. Некрасивая она получалась. Даже украшенная блестящим флером и разномастными камнями, некрасивая. Вот и не приняли, как ни доказывал Диор Версаче, что это «последний писк моды в прогрессивных мирах». Ателье его просуществовало до начала последней войны, а после нее уже не открылось и сам модельер, «прогрессор-одиночка», как назвал его Манжур, больше нигде не объявился.

Милитарки же стали компромиссом между указом императора Ансара Эш-Шаркора, отца Райбаша, о разрешение женщинам носить брючную форменную одежду в военное время, неприятием этого указа значительной частью общества и желанием другой части того же общества продлить указ на время невоенное. В комплект костюма входили брюки, блуза, корсет и крепящееся к корсету запашное полотно, в зависимости от необходимости становящееся юбкой или плащом-накидкой. Корсет, надеваемый поверх блузы, приводил в недоумение всех, никто не понимал его надобности. Однако, в массовое производство милитарка пошла в том виде, в каком ее выкупили у Диора Версаче. Якобы, продавать ее, если хоть одна деталь будет изменена, он отказывался, говорил, что всегда мечтал о такой одежде для женщин.

В мирной жизни милитарки носили редко. В основном те, чья деятельность была связана с работой не в городских условиях, военной службой или частыми поездками на дальние расстояния, для седла брюки все же удобнее, нежели юбка. Милитарки даже водились далеко не в каждом гардеробе. В школе, кстати, ими тоже не пользовались, на занятиях обходились обычной формой, потом переодевались. Да и платье-иллюзию для мага хотя бы второго уровня сделать проще простого. Носить же их без причины считалось дурным тоном даже в среднем сословии, а уж появиться в милитарке во дворце… Да еще несвежей после длинной дороги… Да вкупе с подрастрепавшейся косой-трехрядкой…

В общем, презрительно морщить носы и выразительно закатывать глаза придворные дамы имели все основания. Конечно, их взглядам было далеко до взгляда Райбаша Эш-Шаркора, оказывать такое давление они и близко не умели, и касайся это меня одной, мне было бы совершенно безразлично, как они смотрят и что думают, но это касалось Лефлана. Ему, с его положением, так хорошо разъясненным императором… Ему, действительно, было безразлично. Спокойно предложил мне руку, как девушке из высокого сословия, спокойно показал глазами, что если я немедленно правильно не отреагирую, то получу такое изобилие «стазисов», какого мне надолго хватит, спокойно повел к выходу. Что мне оставалось? Принять руку, поблагодарить улыбкой и идти. Спокойно. До самого изловившего на полпути оклика: