Рим. Роман о древнем городе - Стивен Сейлор

Юноша опоздал. Скользнув под густую листву кипариса, он улыбнулся и поцеловал ее, но когда отстранился, улыбка исчезла. Уныние на его лице было отражением ее собственного состояния.

– Я пришел с Форума, – сказал он. – Там вывесили Двенадцать таблиц.

– Ты их прочел?

– Не все. Но я прочел часть, касающуюся браков. – Он опустил глаза. – Там то, чего мы боялись: браки между патрициями и плебеями запрещены.

Ицилия тяжело вздохнула. До последнего момента она, вопреки всему, надеялась, что брак с Титом еще возможен. Она отчаянно цеплялась за эту фантазию, но теперь ее отняли. Ицилия чувствовала себя напуганной и совершенно одинокой, несмотря на обнимавшие ее руки.

– Тит, я должна тебе кое-что сказать.

Он смахнул прядь волос с ее щеки и почувствовал теплые слезы на кончике пальца.

– Что ты должна сказать мне, Ицилия? Что бы то ни было, хуже сказанного мною не придумаешь.

– Тит, во мне растет ребенок. Твой ребенок.

Его руки напряглись. Спустя миг он пылко сжал ее в объятиях, а потом отпрянул, как будто боялся сделать ей больно. На его лице было выражение, которого она никогда раньше ни у кого не видела: радость и отчаяние одновременно.

– Твой брат знает об этом?

– Луций еще не знает. Никто не знает, кроме тебя. Я скрывала это ото всех, но я не смогу скрывать дальше.

– Когда? Как скоро?

– Точно не знаю. Я пока плохо разбираюсь в таких вещах… И спросить некого! – Новые слезы заструились по ее щекам.

– Ицилия! Что же нам делать? Тебе придется рассказать Луцию. Вы всегда были близки. Может быть…

– Уже нет! Теперь я боюсь его. С тех пор как умерла Виргиния, он стал другим человеком. Ликторы искалечили его: один глаз уже не может видеть, как прежде. Луций ожесточен, им руководят горечь и злоба. Раньше в нем никогда не было ненависти к патрициям, теперь он настроен еще более мстительно, чем отец. Все его разговоры – только о мщении, о том, как причинить вред тем, кого он ненавидит. Нет, Тит, от него мы помощи не дождемся.

– Но он все равно узнает, рано или поздно. Принимать решение будет он.

– Решение?

Она не поняла, что он имеет в виду. Юноша отстранился от нее настолько, чтобы снять с шеи цепочку. Блик солнечного света блеснул на золотом талисмане, который он называл Фасцином.

– Для нашего ребенка, – сказал он, повесив кулон ей на шею.

– Но, Тит, он принадлежит вашей семье. Это ваш родовой бог!

– Да, он передавался в нашем роду из поколения в поколение, испокон веку. Но ребенок, который пребывает сейчас в твоем чреве, – мой, Ицилия. Я отдаю этот талисман моему ребенку. Закон запрещает нам стать супругами, но, думаю, даже не будь этого закона, твой брат все равно не допустил бы нашего брака. Но никакой закон, никакой человек, никакие боги не смогут помешать нам любить друг друга, и новая жизнь, которая зародилась внутри тебя, служит тому доказательством. Я отдаю Фасцина тебе, а ты отдашь его моему ребенку, которого носишь.

Кулон холодил кожу и ощущался на удивление тяжелым. Тит утверждал, что он приносит удачу, но Ицилия помнила о своих сомнениях.

– Ох, Тит, что будет с нами?

– Не знаю. Знаю только, что люблю тебя, – прошептал юноша.

Он подумал, что она имеет в виду их двоих, но Ицилия спрашивала и о себе, и о будущем ребенка. И в тот же момент она почувствовала, как он, словно побуждаемый страхом матери, зашевелился.

* * *

Повивальные бабки, с которыми Луций скрепя сердце посоветовался, сошлись на одном. Конечно, можно устранить беременность введением тонкой ивовой ветки или впрыскиванием яда под названием «эргот». Но уже слишком поздно делать это, не подвергнув серьезной опасности саму Ицилию. Если он хоть сколь-нибудь дорожит жизнью сестры, придется позволить ей выносить ребенка. Эта новость явно не понравилась Луцию. Самая старая и самая умудренная из повитух, лучше кого бы то ни было разбиравшаяся во всем, что сопровождает деторождение, отвела его в сторону.

– Успокойся, трибун. Как только ребенок родится, от него можно легко избавиться. Если ты желаешь спасти свою сестру и избежать сплетен, вот что я тебе посоветую…

Ицилию отослали из Рима к родственнице повитухи, которая проживала в рыбацком поселке близ Остии. Луцию не было нужды придумывать объяснения отсутствию сестры. Молодая незамужняя женщина мало участвовала в публичной жизни, была не слишком общительна, а если кто и обратил внимание, что ее давно не видно, то ответ был прост: девушка ведет уединенный образ жизни, потому что все еще оплакивает отца.

Роды у Ицилии были долгими и трудными, испытание длилось более суток. Этого времени хватило, чтобы связаться с ее братом в Риме, а ему – чтобы прибыть в рыбацкий поселок еще до рождения ребенка.

Придя в себя, Ицилия первым делом увидела склонившегося над ней в затемненной комнате Луция, и в ее сердце внезапно всколыхнулась надежда. Не затем же он добирался из Рима, чтобы велеть утопить младенца в Тибре или бросить его в море.

– Брат, я так мучилась…

Он кивнул:

– Я видел простыни. Кровь.

– А ребенок?

– Мальчик. Крепкий и здоровый.

Его голос звучал невозмутимо, но прочесть что-либо на изуродованном лице было невозможно. Он уже больше не улыбался, верхнее веко поврежденного глаза расслабленно обвисло.

– Пожалуйста, брат, принеси мне его! – Ицилия протянула руки.

Луций покачал головой:

– Будет лучше, если ты никогда не увидишь этого ребенка.

– Что ты говоришь?

– Тит Потиций приходил ко мне несколько дней назад. Он умолял позволить ему усыновить твоего ребенка. «Никто не узнает, откуда взялось дитя, – предложил он. – Я скажу, что это сирота, оставшийся от погибшего на войне дальнего родственника. Я попросил отца позволить мне сделать это, и он дал согласие». – Луций покачал головой. – Я напомнил Титу Потицию, что ребенок незаконнорожденный, но ему было все равно. Он сказал, что если родится мальчик, то он получит его имя и будет воспитан как законный сын. Вот почему я пришел сегодня, сестра.

– Чтобы отдать мальчика Титу? – зарыдала Ицилия от облегчения и печали.

Луций хмыкнул:

– Напротив! Я сказал этому патрицианскому отребью, что ни при каких обстоятельствах он не получит ребенка. Вот почему я здесь. Боюсь, что Потиций может узнать твое местопребывание и попытаться забрать младенца. Но уж я-то позабочусь, чтобы этого не случилось.

Ицилия сжала его руку.

– Нет, брат, ты не должен убивать его!

Луций поднял бровь, отчего другая повисла еще больше.

– Ну, признаюсь, поначалу у меня было именно такое намерение, но теперь, когда я увидел ребенка, мне пришла в голову идея получше. Я заберу его с собой в Рим, воспитаю как раба, чтобы служил мне и моему дому. Представь себе это! Отпрыск патриция служит как мальчик для порки в плебейском доме!

Он злорадно улыбнулся: идея ему явно нравилась.

– Но, Луций, этот ребенок – твой племянник.

– Нет! Он мой раб.

– А что будет со мной, брат?

– Я знаю торговца-грека, живущего на самом дальнем конце Великой Греции. Он согласился взять тебя в жены. Отплывешь из Остии завтра. Впредь ты никогда не должна даже заикаться об этом ребенке и никогда не должна возвращаться в Рим. В остальном твоя жизнь будет такой, какой ты сама ее сделаешь. Мы с тобой никогда больше не увидимся, это наш последний разговор.

– Луций! Такая жестокость…

– Судьба вообще жестока, Ицилия. Она лишила меня Виргинии…

– Поэтому теперь ты лишаешь меня моего ребенка?

– Этот ребенок – приблудный, он вообще не заслуживает жизни. Я проявил милосердие, сестра.

– Позволь мне увидеть его!

– Нет.

Ицилия поняла, что его не переубедить.

– Сделай одно дело для меня, брат. Я прошу только об одном! Передай ему это от меня.

Дрожащими руками она сняла через голову амулет. Луций выхватил у нее вещицу и стал сердито рассматривать.

– Что это? Какой-то талисман? И не наш, в нашей семье такого не водилось. Это Потиций дал его тебе?

– Да.

Некоторое время Луций молча смотрел на Фасцина, потом медленно кивнул:

– Почему бы и нет? Похоже, что он из золота. Я мог бы легко забрать его себе и переплавить ради его стоимости, но, так и быть, выполню твою просьбу. Пусть раб носит на шее золотую побрякушку – это послужит мне напоминанием о его происхождении. Приятно будет сознавать, что кровь древнего рода Потициев течет в жилах моего раба, и пусть этот раб носит фамильный талисман как знак своего позора!

Глава VI

Весталка

393 год до Р. Х

Накануне величайшей катастрофы ничего не подозревающие жители Рима праздновали величайший триумф. Наконец-то ценой огромных усилий удалось победить одного из старейших врагов.

Город Вейи находился всего в двадцати милях от Рима. Человек с крепкими ногами мог пройти это расстояние за один день, а всадник одолевал его в считаные часы. Однако поколение за поколением горделивые Вейи сохраняли независимость и жили с Римом то в мире, то в состоянии войны, даже когда Рим покорил куда более отдаленные земли. При жизни последних поколений богатство и влияние Рима особенно возросли, и Вейи, в союзе с другими городами, стали оспаривать его господствующее положение на Соляном пути и его контроль над судоходством по Тибру.