Рим. Роман о древнем городе - Стивен Сейлор

– Но, вирго максима…

– Молчи!

Грудь Постумии вздымалась и опадала от неожиданно нахлынувшего волнения: она смотрела на пламя, пока не успокоилась.

– Послушай меня, Пинария. Как я тебе говорила, когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, я любила украшения, принимала взгляды мужчин и отвечала на них. Смеялась, когда они шутили, старалась проявить ответное остроумие и, когда мужчины смеялись, чувствовала прилив радостного волнения. Я не делала ничего плохого – конечно ничего, что нарушало бы мой обет Весте. Но мое поведение обратило на себя внимание. В тот год, когда меня перевели из послушниц в полноправные жрицы, случилось несколько дурных предзнаменований. Родился козленок с двумя головами. Летний град пролился дождем с крохотными лягушками. Самое худшее было в том, что авгуры, один за другим, предсказывали неудачу на поле боя. Люди встревожились. Они хотели узнать причину. Может быть, полководцы не принесли надлежащих жертв богам? А возможно, виновен сам великий понтифик – верховный жрец, носитель высшей духовной власти и оплот государственной религии, если он пренебрег своими обязанностями? Или жрецы, которые хранят Сивиллины книги, неправильно истолковали пророчества и сбили людей с толку? Все эти возможности были изучены, однако никакого небрежения в исполнении священных ритуалов обнаружено не было и никакой нечестивости в тех, на кого были возложены обязанности исполнять эти ритуалы, тоже не нашли. И тогда… следствие обратилось ко мне.

Постумия вновь погрузилась в молчание, неподвижно глядя на пламя.

– Ты знаешь, какое наказание положено весталке, которая утратила девственность?

Пинария едва смогла промолвить почти шепотом:

– Конечно знаю, вирго максима.

– Тогда скажи мне.

Пинария тяжело сглотнула:

– Если весталке предъявлено обвинение в утрате девственности, это дело расследует сам великий понтифик. Приговор выносит коллегия жрецов. Если ее найдут виновной…

– Продолжай.

– …жрецы срывают с нее жреческое облачение. Мужчину, с которым она нарушила свой обет, приводят закованным в цепи и забивают до смерти у нее на глазах. Потом жрецы обращают свою ярость на весталку. Они секут ее плетьми так, чтобы у нее не осталось сил стоять, одевают ее, как труп, во все черное и привязывают ремнями к похоронным носилкам так туго, что она не может крикнуть. Носилки кладут на задрапированный черной тканью катафалк и везут их через весь город, как если бы она была мертва и ее везли хоронить…

– Продолжай.

– Ее привозят в место, где под городской стеной выкопана крипта, снимают с повозки, опускают в этот склеп, закрывают вход и заваливают землей. Никаких погребальных обрядов над ней не совершают и вообще больше о ней не говорят.

Во рту у Пинарии пересохло настолько, что она едва могла говорить.

– Никто не проливает ее крови. Никто не видит, как она умирает. Что происходит с ней в могиле, известно только Весте.

Постумия хмуро кивнула.

– Кто была последняя весталка, понесшая это наказание?

Пинария задумалась.

– Ну, ну, Пинария! Фослия ответила бы моментально.

– Я вспомню сейчас. Это было сто лет тому назад…

– Это было ровно семьдесят девять лет тому назад, – резко оборвала ее Постумия, – во времена моей бабушки.

– Тебе видней, вирго максима. Каковы были обстоятельства? Как звали ту весталку?

– Ее звали Урбиния. В ту пору женщины Рима стали жертвами какого-то поветрия, особенно беременные женщины: один выкидыш следовал за другим. Великий понтифик заподозрил нарушение непорочности. Выяснилось, что Урбиния отдавалась не одному мужчине, а двум и при этом осмеливалась поддерживать священный огонь. Урбинию судили, сочли виновной и подвергли подобающему наказанию, после чего поветрие прекратилось. Но она была не первой. Ты происходишь из очень старой семьи, не так ли, Пинария.

– Да, вирго максима.

– Твоя семья старше, чем республика. Она старше царей. Это семья, которая дала Риму много консулов и магистратов, много воинов и жрецов и немало весталок. Но в истории даже самых почтенных фамилий могут быть темные или позорные пятна. Какой каре должны подвергаться согрешившие весталки, установил царь Тарквиний-старший. А как звали самую первую весталку, которую постигла эта кара?

– Ее звали… – Сердце Пинарии упало.

– Ну же, дитя, ты знаешь ответ!

– Ее звали так же, как и меня, – Пинария. Жрица из моего рода была первой весталкой, которую…

– Похоронили заживо! – прошептала Постумия и резко вдохнула. – Похоронили заживо – вот что сделали с Пинарией и Урбинией. Вот что хотели сделать со мной. Даже сейчас я не могу говорить об этом спокойно, без дрожи в голосе.

– Но ведь ты была невинна?

– Конечно была, глупая ты девчонка! В противном случае меня бы сейчас здесь не было. В конце концов благодаря богине я смогла убедить великого понтифика в своей непорочности. Но само расследование… страх, который я испытала… унижение… ужас… кошмары, от которых я так и не избавилась по ночам в течение всех этих лет!

Постумия прокашлялась:

– Когда же по прошествии многих лет мне выпала честь стать вирго максима, я дала себе слово, что ни одна весталка на моем попечении не пострадает от такого испытания. Хранить свой обет не достаточно. Невинности не достаточно! Весталка должна быть выше искушения. Но она должна быть и выше подозрения. Ты поняла, Пинария?

– Да, вирго максима. Я поняла.

Пинария поежилась и заплакала.

Постумия обняла ее, крепко прижала к себе и погладила коротко остриженные волосы.

– Ну, ну, успокойся! Я напугала тебя, дитя. Но я делаю это ради твоего собственного блага. Я делаю это ради блага всех нас.

Хотя дверь была закрыта, неожиданный порыв ветра прошел по помещению, как будто сам храм испустил вздох. Язычки священного пламени задрожали, заколебались, и на какой-то миг могло показаться, что они исчезли совсем.

390 год до Р. Х

– Конечно, запрещение браков между плебеями и патрициями ни в коем случае нельзя было отменять, – заявила Постумия.

Фослия громко рассмеялась.

– Но, вирго максима, какое отношение мы можем иметь к так называемому вейскому вопросу?

Постумия, изящно державшая между большим и указательным пальцем наполненный начинкой виноградный лист и совсем уж было собравшаяся откусить кусочек, отложила лакомство и прокашлялась. Она была слегка задета непочтительным смехом Фослии.

– Все вопросы о том, что правильно и что неправильно, что хорошо и что плохо, приводят к столкновению друг с другом. В делах религии – а дел, не относящихся к религии, вообще нет – все взаимосвязано.

Фослия, однако, была настроена скептически.

– Запрещение браков между представителями разных классов с самого начала было непопулярно и оставалось в силе совсем недолго. Да и было это давным-давно. Люди моего возраста вряд ли помнят, что оно вообще существовало!

Вечер стоял теплый, и обед в Доме весталок устроили под открытым небом, расставив ложа в саду. На почетном месте расположилась вирго максима, напротив нее – самая младшая жрица. Ею по-прежнему была Пинария, ибо за прошедшие после триумфа Камилла три года ни одна весталка не умерла и не ушла по отбытии срока в мир, так что и новых послушниц не принимали.

Служанки молча двигались между ложами жриц, принося блюда с едой и унося пустые. Фослия называла этих неприметных женщин глазами и ушами великого понтифика.

– Они с нас глаз не сводят, как ястребы, – сказала она как-то Пинарии. – И прислушиваются к каждому слову. Стоит какой-то весталке оступиться, и великий понтифик, благодаря своим бдительным шпионкам, узнает об этом раньше, чем сама богиня!

Фослия, конечно, шутила, но Пинарии было не смешно. А вирго максима не находила забавным невнимание девушки к ее рассуждениям о браке.

– Позволь мне напомнить тебе, Фослия, что брак между патрициями требует религиозного обряда, тогда как брак с плебеем – это чисто гражданский акт. Во времена децемвиров этот факт послужил одним из самых сильных аргументов против браков между классами. В любом смешанном союзе патрицианская сторона лишается религиозной церемонии – ситуация, которая может обидеть богов. Патриции должны заключать браки между собой и делать это в соответствии со священными обрядами. Да, этот запрет был отменен – но это не значит, что он никогда не вернется.

Постумия откусила кусочек фаршированного виноградного листа, положила остаток на маленькое серебряное блюдце и помахала служанке, чтобы та убрала его. Она закончила трапезу и была готова поразглагольствовать ради пользы и наставления самой юной весталки.

– Благочестивые и нечестивые времена приходят и уходят циклами, одни сменяются другими. Я выросла в весьма терпимую эпоху, но теперь мы живем в век, не столь разительно отличающийся от времен децемвиров. В последние годы из-за почти непрерывных военных действий выборы консулов были приостановлены, и Римом управляют шесть военных трибунов. Что же касается конфликта между сословиями, то он нынче, пожалуй, даже острее, чем во времена децемвиров, потому что патриции неуклонно уступают, а плебеи постоянно требуют все больше уступок – больше земель, чтобы селиться, больше списания долгов, больше избирательных прав. Если наши лидеры воспользуются властью, чтобы восстановить запрет на браки между патрициями и плебеями, то законодательство Рима, по крайней мере в этой области, вновь будет соответствовать воле богов, а сословия станут исполнять в государстве подобающие им роли. Эта идея возникла не у меня: она исходит от нашего святого отца, великого понтифика, который только вчера сказал мне, что собирается обратиться к военным трибунам с ходатайством о восстановлении запрета на браки между патрициями и плебеями. А мы в этом доме не имеем обыкновения противоречить великому понтифику. Если у тебя противоположное мнение, Фослия, держи его при себе.