Безумные дамочки - Джойс Элберт

— Расходы того стоят, если только не захочешь просто побродить по городу, — сказала Беверли.

Как и в случае с домоправительницей Маргарет, Беверли старалась сохранять абсолютно демократические отношения с теми, кому не так повезло, как ей.

— Сомневаюсь, что это будет лучше, но дешевле — точно.

Беверли расстегнула сумку из крокодиловой кожи и достала пачку буклетов, которые взяла у туристического агента в Гарден-Сити.

— Ладно, — весело сказала она, — посмотрим, что здесь можно посмотреть.

После короткой дискуссии они пошли на проспект Реформы и за один песо доехали до Национального музея археологии в парке Чапультепек, где заплатили три песо за вход. В брошюрах музей описывался как памятник древних искусств Мексики. Музей был просторным и прохладным. Он ошеломил своими размерами. Разные реликвии были размещены в галереях, которые смыкались в огромном центральном дворце с водопадом.

Беверли и Симона больше двух часов смотрели на сокровища доколумбийской эпохи. Они ощущали свою незначительность перед лицом фасадов храмов, жертвенников, обсерваторий, цистерн, огромных чучел ягуаров.

Когда девушки вышли из мрака Теотиуакана на яркий мартовский свет, у них было ощущение древней взаимной связи.

— Фантастика! — сказала Симона, подчеркивая французский акцент.

— Правда, — согласилась Беверли.

— Может, в одной из прежних жизней я была красивой могущественной королевой майя, — пропела Симона, когда они шли через огромный двор к ресторану. — Вы видели этот скелет в гробнице? Ну, тот, что с драгоценностями? Ему не меньше трех тысяч лет.

— Вы верите в переселение душ? — спросила Беверли, жалея, что побывала в музее не с Питером.

Ей нужно было поделиться своими ощущениями. Ее поразило, взволновало увиденное. Потом она вспомнила, что давно ничем не делилась с Питером. Беверли думала о прошлом, о времени, когда Питер был другим. Слезы навернулись на глаза, когда ею овладело чувство двойной потери: недавней — Питера и давней — самой себя.

Ресторан музея оказался мексиканским автоматом. Девушки бросили песо в машину и получили кока-колу в бумажных стаканчиках.

В отель вернулись уставшими. Хотели вздремнуть, а потом встретиться в баре в восемь вечера. Беверли сообщила, что в Мексико-Сити неприлично ужинать раньше девяти. Потом она в своей комнате принялась тщательно расчесывать волосы, а в комнате этажом выше Симона втирала крем в лицо. Обе почитали, но ни одна не заснула. Решили, что они друг другу не пара. Симона считала, что Беверли надо похудеть на пару килограммов и подрезать волосы, а Беверли думала, что Симоне надо набрать пару килограммов и меньше краситься.

Но им обеим понравились их сумочки. Симона отметила, что крокодиловая сумочка Беверли привезена, наверное, из Парижа, а Беверли пришла в восторг от сумочки «Гуччи» с бамбуковыми ручками.

На встречу в тускло освещенном баре девушки надели платья с глубоким декольте. На Симоне было ее мерцающее платье-рубашка, а на Беверли — черное платье, которое так понравилось Тони Эллиоту во время злосчастного ужина. Все это было сейчас так далеко от Беверли… Тони Эллиот, замок в Гарден-Сити, даже Питер, особенно Питер. Только мысль о детях сверлила ее сознание, единственная связь с той жизнью, которую покинула всего двадцать четыре часа тому назад. Ее поразило, как быстро она смогла от всего отрешиться. С глаз долой — из сердца вон. Неужели она так бездушна? Или это эмоциональное отдаление присуще всем путешественникам?

В центре зала размещалась эстрада, но сейчас она пустовала. И хотя музыкантов не было, царила веселая, жизнерадостная атмосфера. Жаль, что большинство говорили по-испански, но так могло быть в любом баре большого американского города во время коктейлей.

Беверли и Симона заняли столик у эстрады и заказали два коктейля с текилой. Сделав несколько глотков терпкого напитка, Симона разоткровенничалась насчет трудностей жизни с Робертом Фингерхудом.

— Я знаю, что после возвращения в Нью-Йорк меня могут выселить вместе с моей собакой, — закончила Симона печальное повествование.

Вдохновленная неожиданным доверием, Беверли, в свою очередь, призналась, что она замужем и у нее двое детей. Не впадая в подробности, сказала Симоне, что ее отношения с Питером отнюдь не идиллические.

— В какой-то мере жизнь у нас схожая, — сказала Симона. — Правда?

— В какой-то, — нерешительно ответила Беверли.

Обе молчаливо признали то, о чем не стала говорить Беверли. Они жили в очень разных мирах и вряд ли могли понять настоящие проблемы друг друга. И из-за ложного взаимопонимания им было легко сочувствовать друг другу, утешать неискренними словами, произносимыми самым сердечным тоном.

— Он, наверное, очень скучает без вас, — сказала Беверли о Роберте.

Симона отрицательно покачала головой.

— Я так не думаю. Он скучает со мной. Но у вас другой случай. Вы женаты, у вас дети. Больше зависимости.

— Я хочу любви, — настаивала Беверли, в глубине души сознавая правоту Симоны. — А не юридической зависимости.

После этого разговора им стало лучше, возникло чувство очищения. Они чувствовали себя благородными людьми, думая, что собственные проблемы не столь ужасны, как у собеседницы. В момент, когда хотели заказать по второй порции текилы, у столика возникли мужчины.

Ни Беверли, ни Симона не видели, как они подошли, поэтому вздрогнули от удивления. Их было двое, оба стройные, элегантные, в прекрасно сшитых темных костюмах и рубашках с французскими запонками. Один был повыше, у него были черные волосы и мрачные серо-зеленые глаза. Он заговорил с жутким акцентом:

— Добрый вечер. Меня зовут Эдуардо, а это мой брат Хорхе. Не подумайте о нас плохо, но мы не могли пройти мимо двух таких очаровательных женщин, сидящих в одиночестве.

Беверли хотелось сказать, что они вдвоем, а не в одиночестве, но было понятно, что для латиноамериканцев две женщины вместе — это одиночество. Она много читала об этих мужчинах.

Затем заговорил Хорхе.

— Мой брат хочет сказать, что мы с удовольствием присоединились бы к вам, если позволите.

У него тоже были черные волосы, но глаза темные, веселые, дразнящие. Он выглядел на несколько лет моложе Эдуардо, ему тридцать — тридцать один.

— Можно вас угостить?

Беверли он не понравился, показался ей слишком высокомерным, слишком самоуверенным. Хотя и говорил вежливо, она сочла его поведение оскорбительным. Беверли посмотрела на Эдуардо, который выглядел гораздо более воспитанным. Эдуардо улыбнулся ей. Вежливая, слегка извиняющаяся улыбка. И Беверли улыбнулась в ответ. Потом повернулась к Симоне, чтобы решить, как им себя вести, но, к ее удивлению, Симона уже флиртовала с Хорхе. Выражение ее лица ясно показывало, что она собирается делать. Это не вызывало сомнения.

— О, да, — выдохнула Симона голосом, которого Беверли не узнала. — Присаживайтесь. Как чудесно! Вы просто спасли нас. Правда, Беверли?

Беверли захотелось влепить ей пощечину. Хорхе поймал сердитый взгляд Беверли и победно ухмыльнулся, плюхаясь на стул напротив Симоны и доставая сигарету из золотого портсигара. Первый раунд он выиграл, говорила ухмылка, и Беверли уже ничего не могла поделать. Беверли начала искать способ уйти, но куда ей идти? Перейти через улицу в «Континенталь-Хилтон» и поужинать одной?

Ей не хотелось ужинать в одиночестве, нужна была компания, так что, может, ничего страшного в этом случае нет? Да и что она знает о нравах в Мексике? К тому же мужчины хорошо одеты, образованны, раз говорят по-английски, они из очень приличных семей. Так что можно рассчитывать, что они будут хорошо себя вести.

— Меня зовут Беверли Нортроп, — сухо сказала она Эдуардо, который сел напротив. — Можно еще один коктейль с текилой?

Три коктейля спустя Беверли стало легче. Как и всем за столом. Симона, не привыкшая к крепким напиткам, была вне себя и держалась за руки с Хорхе под столом. Хорхе и Эдуардо пили виски, которое в Мексике стоил бешеные деньги. Эдуардо расслабился, а Хорхе напряженно смотрел в глаза Симоны и нахваливал красивые ресницы.

— Это новые, — хихикнула она. — Я купила их в «Бергдорфе».

Мужчины не поняли ее и решили, что это какая-то шутка. Они рассмеялись над забавными причудами американок.

Ах, эти американские женщины! — Хорхе послал им воздушный поцелуй. — Я пью за удивительных американок! Bellicima!

Появились долгожданные музыканты и во всю мощь заиграли душещипательную испанскую мелодию.

«Jamas jamas jamas, — стонал красивый певец в микрофон, — Si quire separar, jamas jamas jamas».

Мужчины повели их ужинать в ресторан, отделанный деревом и керамикой, на столе стояли цветы. Беверли села с Эдуардо, а Симона с Хорхе, но громкая музыка не позволяла разговаривать. Им приходилось шептать слова на ухо друг другу, а такой интимности Беверли не хотела, и она думала, что братья специально выбрали этот ресторан, хотя должна была признать, что еда восхитительна. Заказывали Эдуардо и Хорхе.