Монашество и монастыри в России XI‑XX века: Исторические очерки - Коллектив авторов

Историография вопроса невелика. Великие систематики русской церковной истории, митрополит Макарий и академик Е. Е. Голубинский в своих фундаментальных курсах не дошли до интересующего нас периода. Из числа специальных статей и монографий второй половины XIX в. следует в первую очередь отметить работы профессора Казанской духовной академии П. В. Знаменского[572], посвященные церковному, в том числе монашескому законодательству Петра Великого, монографию И. А. Чистовича «Феофан Прокопович и его время»[573], а также исследование П. Чудецкого о секуляризации 1764 г.[574] На рубеже веков опубликована работа А. А. Завьялова «Вопрос о церковных имениях при императрице Екатерине II»[575], а в самый канун революции — монография профессора Петроградской духовной академии Б. В. Титлинова о жизни и деятельности самого выдающегося из «екатерининских» иерархов, митрополита Гавриила (Петрова), с большим разделом, посвященным его трудам по возрождению монастырской жизни в России[576]. В послеоктябрьский период за рубежом появились фундаментальное исследование И. К. Смо- лича, специально посвященное истории русского монашества[577], и «Очерки по истории Русской Церкви» А. В. Карташева, во втором томе которых кратко, но ярко изложена и история секуляризации монастырских имений[578].

Для характеристики правового положения русского монашества в исследуемый период, помимо полных академических курсов церковного права, лучшим из которых следует признать «Церковное право» профессора Юрьевского университета М. Е. Красножена (последнее издание вышло в 1917 г.)[579], наиболее полезны специальные работы В. И. Ивановского[580] и С. В. Троицкого[581].

В советской историографии русского монашества следует выделить два периода. Первый, выразительно представленный работами Н. Буркина[582], Е. Ф. Грекулова[583] и В. И. Писарева[584], характеризуется односторонним и крайне идеологизированным классово- атеистическим подходом. Во второй период (с конца 1960–х гг.) тон публикаций становится сдержаннее и объективней, а содержание более научным. Своеобразными вехами эволюции (особенно в научно–содержательном плане) стали соответствующие главы коллективных сборников «Церковь в истории России» (М., 1967) и «Русское православие: вехи истории» (М., 1989). В эти годы появляются работы, на большом документальном материале анализирующие специфику землепользования и структуры позд- нефеодальных повинностей монастырского крестьянства, причины кризиса всей системы монастырского вотчинного хозяйства, ставшего экономическим стимулом секуляризационных преобразований. Мы имеем в виду (ограничиваясь проблематикой XVIII в.) статьи и книги A. M. Борисова, И. А. Булыгина, JI. B. Ми- лова и др.[585] Наиболее насыщенными и обобщающими можно считать работы, появившиеся в конце восьмидесятых — начале девяностых годов[586]. Показательно в этом смысле исследование А. И. Комисаренко, первая и единственная, после книги А. А. Завьялова, монография, специально посвященная реформе 1764 г.[587]

Разумеется, объектом исследования по–прежнему была исключительно сфера земельно–имущественных отношений и хозяйственной деятельности монастырей и монастырского крестьянства: история монашества как такового оставалась вне поля зрения советских историков.

ПРАВОВОЕ ПОЛОЖЕНИЕ МОНАШЕСТВА И МОНАСТЫРСКИЕ РЕФОРМЫ XVIH ВЕКА

Слово монах (означающее в переводе с греческого уединенный) уясе изначально содержит в себе некую смысловую антиномию. Действительно, как можно сказать, что человек один, если он пребывает, как правило, в составе сплоченного, нередко достаточно многочисленного коллектива (особенно в так называемых «общежительных» монастырях)[588]. Очевидно, один означает в данном случае не только и не столько «единственный» или «одинокий», но скорее и преимущественно «живущий наедине с Богом».

Другое обозначение монаха в русском языке — инок — народная этимология издавна производит из прилагательного иной: у иноков — все иное: иная жизнь, иное мышление, иное отношение к Богу, миру и ближнему. Но на самом деле и инок — лишь калька того же самого греческого термина μονάχος, происходящая от древнесла- вянского числительного ин (один). В современном сербском сохранилась древняя форма еднак (т. е. единок — инок). Не менее древними и употребительными являются известные еще с кирилло–мефо- диевского времени обозначения монаха по форме и цвету одежды — чернец или черноризец. Другой термин, калугер (от греческого κάλος 'добрый, прекрасный' и γέρων 'старец'), распространенный в древнерусской письменности (см., например, «Изборник 1076 года»), сохранился в живом языке старообрядцев до начала XX в. (как обозначение старца–наставника в некоторых беспоповских толках). Слово калугер подводит нас к правильному пониманию еще одного специфически монашеского термина: старец. Не касаясь сейчас вопроса о старчестве как особом послушании и особой харизме, — об этом позже, в связи с аскетической реформой Паисия Величковско- го, — подчеркнем только, что старец в монастырском словоупотреблении не есть возрастная категория, но определяет духовно–иерар- хическое отношение старшего (наставника) к младшему (новоначальному).

История знает периоды: (1) индивидуального монашества, (2) монашества как частного общества, (3) монашества как церковного института. Если на рубеже III‑IV вв., на заре возникновения монашеских общин, среди монахов можно было выделить пустынников (по месту жительства: в буквальном смысле слова в пустынях Египта и Палестины) или анахоретов (отшельников, дословно «отходящих») и аскетов, селившихся по двое–трое в аскетериях в городах и вокруг, то уже устав Пахомия Великого (1*346) написан для килобитов 'общежительников', — как и правила Василия Великого, и Уставы Иоанна Кассиана и Венедикта Нурсийского[589]. В тот период Монашество характеризуется полной независимостью от иерархии и нарочитым самоустранением от занятия каких‑либо церковных Должностей. Пахомий Великий в своем уставе вообще запрещает монашествующим вступать в клир, т. е. в число священнослужителей.

В русской церковно–канонической науке XIX в. делались попытки дать точные определения, что есть монах и монашество. Известный историк–канонист протоиерей Михаил Горчаков в своих «Лекциях по церковному праву» приводит, ссылаясь на авторитет великого византийского канониста XII в. Феодора Вальсамона, следующее разделение членов Церкви: (1) миряне, (2) священнослужители, (3) клирики и (4) иноки[590]. Очевидно, такое деление нельзя признать корректным, так как мы видели, что в Древней Церкви, у истоков возникновения монашества, достаточно четко осознавалось различие между монахами, с одной стороны, и клириками — с другой. Действительно, по отношению к церковному богослужению верующие подразделяются на клириков (включая священнослужителей, т. е. священников и диаконов, и церковнослужителей — пономарей, чтецов и т. п.) и лаиков (от греч. λαικος). Последние, в свою очередь, делились на монахов (μονάχος) и мирян (κοσμικος).

«По современному русскому законодательству, сложившемуся исторически, — продолжает М. И. Горчаков, — класс духовных лиц состоит из духовенства белого и монашествующих или черного духовенства»[591]. Такое деление, хотя оно и сложилось действительно в Русской Церкви «исторически», т. е. с XVIII столетия, также неверно. Монашество нельзя сводить к «черному духовенству», ибо далеко не все, давшие иноческие обеты и спасавшиеся в монастырях, носили священный сан.

Что касается внутренней градации обитателей монастырей, она не претерпела изменений ни в XVIII, ни в XIX столетиях. «Лица, находящиеся на искусе, называются послушниками, некоторые из них получают дозволение носить монашеские одежды, почему и называют таких послушников рясофорными»[592]. Слово «рясофорный» представляет собой в русском литературном языке грецизм (от греческого ρασοφορος, что означает собственно 'носящий рясу', т. е. монах).

Именно со времени Петра I, говорит далее автор, «духовенство разделено было у нас на черное, или монашествующее, и белое. К первому относились духовные власти (архиереи, настоятели, настоятельницы) и постриженные в монашество»[593]. Автор дает также определение монастыря. «Так называются церковно–общественные учреждения, которые имеют своим назначением служить местом религиозных подвигов монашествующих. Необходимыми частями монастыря служат: (1) монастырская община, (2) храм, (3) здания для жительства монашествующих — кельи и (4) ограда»[594].