Камень судьбы - Тимур Туров

«Что я делаю? Этот коротышка зарежет меня, сожжет тело в тигле (или как там называется эта печка?) – и заберет смарагд. Н-да, вместо спокойного ночлега я, кажется, заработал на свою голову очередную проблему», – со злостью на себя подумал Погодин.

– Прошу, почтенный, проходи вот сюда, к лежанке, – кланяясь, бормотал Сог-Рот, приглашая Глеба в соседнюю комнату.

Вся она была разгорожена занавесами на крохотные клетушки. Та, что предназначалась Глебу, находилась у самого входа. Он увидел короткий топчан, покрытый колючим шерстяным покрывалом. Сразу захотелось лечь, закрыть глаза…

– Мирной ночи и удачного путешествия в страну грез. – Приторно улыбаясь, Сог-Рот еще раз поклонился и исчез за занавесом.

«Упырь носатый! – Глеб устроился на скрипучей лежанке. – Небось за ножом побежал. Выждет с полчасика и полезет. Чем отмахиваться-то? Вот так поспал…»

Пристроив сумку под голову, Погодин сунул левую руку в карман, сжал смарагд и вытаращился в темноту, изо всех сил стараясь удержаться и не соскользнуть в сонную пропасть. Поначалу это удавалось неплохо, но постепенно пришли мягкие, спокойные мысли о том, что чему быть – того не миновать, о судьбе, которой нельзя избежать, о древних временах, когда не только люди, но и нелюди были фаталистами, живя в согласии с миром и собой.

А потом он увидел, как алое солнце село в свинцовые балтийские волны. Закатный пожар сжег облака, вызолотил сосны и камни на берегу. Волны накатывали на песок, с шипением таяли меж прядей водорослей, а на смену уже шли новые валы, увенчанные шапками ноздреватой пены. Кричали чайки, им вторили из зарослей вереска кулики.

Курносый мальчик в большеватом, с чужого плеча, кожухе поежился и тронул сидевшего рядом старика за рукав.

– Дед, а что солнышко ночью под морем делает?

– Бьется с чудищами. Не мешай.

Мальчик некоторое время посидел молча, но любопытство взяло верх, и он снова обратился к старику:

– А с какими чудищами?

– Тьфу на тебя, Алмар! Еще слово – прогоню. Коли пришел море слушать – молчком сиди.

– Да мы так уж во-о-она скока сидим, – недовольно протянул мальчик. – Сидим-сидим, а ничего не слышно…

– Тш-ш-ш! – Старик костлявой ладонью зажал мальчику рот, пригнул беловолосую голову к камням. – Идут. Речную воду прошли, весла убирают, паруса ставить будут. Два драккара. Ярл Гудмунд это, из свейской земли. Далеко ходил, за три волока, за двенадцать порогов, в полуденные земли. Большую добычу взял ярл. Низко сидят драккары. Хирдманы устали. Вороны над мачтами кружат. Быть беде…

Мальчику стало страшно. Он разжал узловатые пальцы старика и прошептал одними губами:

– Какой беде, деда?

– Тш-ш-ш! – Старик полыхнул суровым взглядом, указал на едва выступающую над водой темную полоску. – Рог-остров это. Там, в укромной бухте, снекки рица Улвиса хоронятся. Он – не свей, не дан и не германского корня. Говорят, на проклятом Руяне-острове рабыня из восходных земель родила Улвиса, а отцом его был лютичанский коб, что приносил требы в храме кровавого бога Перкуна. Давно сожжен храм, травой порос клятый Руян, но живо порождение его, риц Улвис Быстрая Погибель. Хитер Улвис. В дальние походы своих воинов-кметей не водит. Сидит на лебединой дороге, словно медведь на водопойной тропе, словно паук у сети, и добычу ждет. Бывают такие волки, что только собратьев своих едят. Волчьей смертью зовут их. Риц Улвис – из таких. Будет битва. Слышишь? Стронулись снекки, грудями вспенили волну. Бьют весла, хрипят гребцы. У Улвиса две сотни кметей и еще четыре десятка. Свеи в походе много своих потеряли, теперь у них едва семь десятков наберется. Не пройти Гудмунду Рог-остров. Будет битва.

Подавшись вперед, мальчик приложил ладошку к уху – и впрямь услышал, как бурлит вода у бортов узких, быстроходных снекк, как скрежещут вынимаемые из ножен мечи, как звенят тетивы луков и бьет в нетерпении кулак рица Улвиса по резному наносью передового судна.

– А теперь закрой глаза – и смотри душой, – щекоча ухо мальчика седой бородой, выдохнул старик и вложил ему в руку резной амулет из можжевелового корня.

Вмиг исчез берег, камни, сосны. Обратившись легкокрылой чайкой, понеслась душа мальчика над морскими просторами, уже наливающимися тяжелой ночной стынью, – вперед, туда, где путь двум низко сидящим в воде драккарам перерезала хищная стая быстрых снекк.

Увидел он красно-желтые паруса ярла Гудмунда, груды добычи – мехов, кож, тюков с шерстью, блюд и кубков, навалом лежащих меж широких бортов драккаров. Увидел и дружинников ярла, хирдманов, что с тревогой вглядывались в темнеющую морскую даль.

Сам Гудмунд стоял на носу передового драккара, изредка бросая через плечо взгляд на парнишку в зеленом плаще, что взобрался на мачту, держа наготове медный ромейский гнутый рог-буцину.

– Им бы отвернуть да обратно в Немую реку уйти, – из далекого далека донесся до мальчика надтреснутый старческий голос. – Но Великая мать милостива к нам, и этого не произойдет. Будет битва. Смотри же!

Дозорный на мачте увидел врага. Низкий протяжный вой буцины поплыл над волнами. Хирдманы на обоих драккарах бросились к оружию, развешанному вдоль бортов. А из вечернего сумрака одна за другой вылетали узкие снекки рица Улвиса – грабителя грабителей, морского паука, волчьей смерти.

Гудмунд свесился с носа своего корабля. Набухли жилы на бычей шее ярла, когда крикнул он:

– Я – Гудмунд, сын Тругга из Сигтуна, ярл. Кто посмел преградить мне путь? Кто ищет смерти от меча моего?

Улвис ответил с передовой снекки. Резкий, каркающий голос его ударил в уши мальчика:

– Смерть в битве – удел бесстрашных. Я, Улвис, безотчий сын, рекомый Быстрой Погибелью, отправлю в Вальхаллу и тебя, и твоих воинов.

– Прими выкуп – и разойдемся с миром. Я дам тебе золото и серебро из полуденных краев, – прогудел Гудмунд, и мальчик уловил сомнение и тревогу в его словах.

– Мне не нужен выкуп, – каркнул Улвис. – Я возьму все. А теперь пусть говорят пьющие кровь мечи и поющие с валькириями стрелы. Перкун с нами!

– Перкун с нами!! – подхватили кмети на снекках клич вождя.

Восемь быстроходных кораблей Улвиса разделились, нацелившись на драккары свеев. Свистнули первые стрелы, и первые погибшие воины, приняв смерть лицом, отправились к Одину пировать с его бесноватой дружиной эйнхериев.

Хирдманы Гудмунда приготовились дорого продать свои жизни. Им было за что драться. Позади остались бессчетные переходы, коварные речные пути проклятой Гардарики, где нельзя пройти силой, а можно лишь хитростью и уговором с мрачными воинами страны тысячи русленей. Позади были выжженные степи Дикого поля, пороги на великой реке, что славяне зовут Славутичем, и Ромейское море. Позади была и жаркая сеча у стен блистательного града городов Константинополя, и смерть побратимов, и жар погребальных костров. Теперь драккары завалены добычей и дом близко. Так неужели все это – напрасно? Неужели все достанется какому-то Улвису, пусть и зовущемуся Быстрой Погибелью? В душах воинов Гудмунда разгорался гнев. Выхватив мечи, они плашмя били друг друга клинками по головам и плечам, ярясь перед предстоящей битвой. Стальной звон поплыл над волнами, и в нем утонули крики раненых.

Снекки подошли вплотную. С них на драккары полетели веревки с крючьями. Корабли Улвиса с четырех сторон атаковали драккары, и у Гудмунда не хватило воинов, чтобы отражать лезущих со всех сторон кметей Быстрой Погибели. В боевых кличах, отчаянных криках и предсмертных стонах, в звоне сталкивающихся топоров и мечей, в скрежете железа и грохоте щитов пришла ночь и простерла свои непроглядные крыла над битвой. Запылали факелы. Вспыхнул парус на одном из драккаров. С протяжным скрипом, будто дерево в лесу, рухнула мачта, взметнув в темное небо мириады искр. Но битва продолжалась, и сложно было сказать, кто сейчас берет верх, – хирдманы рубились яростно, беря за одну свою жизнь две, а то и три жизни воинов Улвиса. Драккары были завалены окровавленными телами, запах пожарища смешивался с вонью горелого человеческого мяса.

– Где ты, Улвис, сын выдры, исчадие Нифльхельма? – ревел Гудмунд, огромным топором разя находчиков. – Выходи на бой, вонючий трус! Я покажу тебе, что такое быстрая погибель!

Улвис принял вызов. Облаченный в длинную, до колен, кольчугу и простой шлем с наносником, он отбросил щит и выступил против закованного в золоченые ромейские доспехи ярла с одним мечом. Битва стихла – кмети и хирдманы расступились, давая вождям место для поединка на скользкой от крови палубе драккара.

– Сейчас ты отправишься на дно и рыбы сожрут твои глаза! – оскалился Гудмунд. Он был выше жилистого, но худощавого Улвиса и превосходил его шириной плеч.

– Рыбам все равно, чьи глаза станут их сытью, – усмехнулся Улвис и первым бросился на противника.

Его меч высек искры, столкнувшись с топором ярла свеев. Сталь ударила в сталь, а потом снова и снова, будто это был не бой, а забава двух подгулявших кузнецов, хвалящихся крепостью своих изделий.