Цветы зла. Безумная ботаника. 1894-1911 - Реми де Гурмон

кофе, Флетчер закурил сигару и поудобнее устроился в кресле.

— Четыре года назад, — начал он, — я отправился на Восток, имея довольно определенное представление о краях, где я собирался работать. Предыдущий опыт охоты за орхидеями научил меня, что самые ценные орхидеи встречаются в наиболее отдаленных местах, и я намеревался свернуть с проторенных дорог и исследовать некоторые малоизвестные долины во внутренних районах громадных островов, которые простираются от Сингапура до Австралии.

Наняв сампан, управляемый малайцем и двумя китайцами, я побывал на Суматре, Яве и Бали, а затем переправился на Целебес, где добился немалого успеха. Затем я решил посетить Борнео и исследовать неизведанные глубинные районы этого острова в надежде избежать внимания охотников за головами и раздобыть при этом несколько новых экземпляров.

Как вам известно, Борнео примерно в три раза больше Британских островов, и хотя Саравак и полоса северного побережья сравнительно цивилизованны, большая часть острова, за исключением местностей в непосредственной близости от голландских торговых станций, абсолютно неизучена. Остров покрыт огромными лесами, пристанищем страшного тигра и не менее страшного орангутанга, где веселый вид спорта — охота за головами — продолжается и сегодня, как сотни лет назад, и где слава вождя зависит главным образом от количества голов, подвешенных к стропилам его дома.

Когда я прибыл в Мендавай, помощник резидента (оказавшийся моим старым приятелем по колледжу в Бонне) нанял надежного старосту и пятерых даяков сопровождать меня в длительной экскурсии во внутренние районы страны.

Несколько слов о даяках. Из-за склонности к охоте за головами жители Борнео приобрели репутацию кровожадных дикарей; но, помимо этой маленькой особенности, их раса обладает многими достойными уважения качествами. Охота за головами — это просто обычай, возникший в результате межплеменных войн; и особенность даяка в том, что, хотя он и гордится количеством трофейных голов, которые может развесить вокруг своего жилища, вы можете абсолютно положиться на его верность, честность и храбрость, пока он находится у вас на службе.

Я собирался подняться по реке Мендавай до ее истока и тщательно исследовать притоки, образующие верховья, надеясь, что систематические поиски в далеких тропических долинах вознаградят меня несколькими новыми образцами. Отряд состоял из меня, китайцев Лунга и Линга, малайца Али, старосты даяков Раюта и его пяти спутников. Мы удобно разместились на большом сампане, однако я взял и другую лодку для осмотра небольших рек и ручьев.

На пятнадцатый день после отъезда из Мендавая мы увидели горную гряду, протянувшуюся через середину острова. Погода до сих пор была умеренной, но теперь внезапно наступила удушающая жара; ни единое дуновение воздуха не долетало с покрытых лесом берегов под палящими лучами солнца. В течение четырех дней мы гребли вверх по этому участку, и жара была такой сильной, что испарения с реки окатывали меня, как непрерывный ливень, когда я сидел под тентом на корме.

На двадцатый день у правого берега открылся канал — приток шириной в пятьдесят ярдов впадал здесь в главную реку. Мы с радостью поплыли туда в поисках укрытия. Деревья по обе стороны смыкались над головой и защищали от жалящих лучей тропического солнца.

Путешествие до тех пор проходило без происшествий, но как раз перед тем, как мы свернули на эту речку, я впервые познакомился с орангутангом — диким человеком лесов Борнео. Мы плыли недалеко от берега, когда Рают, сидевший на носу, многозначительно прищелкнул языком. Его спутники немедленно перестали грести, и он указал на ветви большого дерева, нависавшие над водой.

— Миас! — прошептал он.

Я увидел, как зашевелилась листва, и, присмотревшись повнимательнее, различил неясную фигуру, спускающуюся с ветки на ветку. Прямо под деревом, наполовину погруженное в влажную грязь, лежало нечто, что я сначала принял за большое бревно. При ближайшем рассмотрении бревно оказалось крокодилом; он следил за движениями ветвей с таким же интересом, с каким всякое животное, ручное или дикое, рассматривает вероятный обед.

Внезапно раздался свирепый рев, и миас спрыгнул с дерева и крепко вцепился в спину крокодила. Ящер, впервые осознав природу ожидаемого им обеда, яростно хлестнул хвостом и, резко нырнув, попытался сбросить своего наездника. Потерпев неудачу в этом, он злобно огрызнулся, пытаясь схватить противника своими жестокими челюстями. Оранг только этого и ждал. Когда крокодил открыл пасть, он вдруг сжал верхнюю челюсть ящера и, упершись лапами в заднюю часть его головы, с невероятным напряжением всех сил выдернул челюсть из гнезда. Мы отчетливо услышали хруст костей. Конвульсивный взмах хвоста поднял фонтан грязи; оранг несколько минут простоял, прижимая челюсть крокодила к плечу и словно желая убедиться, что его врага больше нет. Затем он ухватился за нависающий сук и тихо влез на дерево.

Я хорошо рассмотрел чудовище. По моим оценкам, оно было не менее шести футов ростом; руки и туловище были заметно вытянуты относительно ног, а копна густых каштановых волос, падавших на верхнюю часть лица, придавала зверю особенно свирепый вид.

Речка казалась прохладной по сравнению с Мендаваем; поскольку она обещала нам благоприятные условия для плавания, я решил оставить сампан недалеко от устья и исследовать ее в маленькой лодке, взяв с собой только Раюта и Бати. Этот мудрый старый даяк был в свое время известным охотником за головами.

На рассвете мы тронулись в путь и поплыли по речке, которая, сохраняя одинаковую ширину, медленно и ровно прокладывала себе дорогу через сердце леса. Жаркая, влажная атмосфера особенно способствовала росту тех деревьев, которыми орхидея любит питаться. Поскольку торопиться было не к чему, мы как можно тщательнее обыскали лес по соседству с ручьем. Результаты превзошли мои самые смелые ожидания, и мне посчастливилось заполучить несколько отборных экземпляров Bulbophyllum, один из которых был совершенно неизвестным.

Мой метод поиска состоял в следующем: я высаживал Раюта на один берег, а Бати — на другой, и они двигались параллельно ручью на расстоянии около ста ярдов, в то время как я греб на лодке и время от времени окликал и направлял их.

На пятый день я заметил явное нежелание даяков заходить глубже в лес, и если я по какой-либо случайности не окликал их, они оба сбегались на берег. Поскольку трусость — необычная черта для дьяка, я не мог понять их поведения и спросил Раюта, чего он боится. Он в замешательстве опустил голову, а когда я повторил вопрос, ответил: «Бати, о вождь! говорит, что это царство Дерева, которое Ест».

— Что он имеет в виду? — удивленно спросил я.

— Это Злой Дух леса, о вождь! — прошептал он. —