Не время для славы - Юлия Латынина

– Этот ответ им не понравился, – сказал Ташов, – и один из чеченцев, его звали Анди, сказал, что меня надо убить. Они заспорили, и довольно многие, кто там был, согласились с Анди, но потом Булавди все-таки сказал, чтобы я убирался прочь. Я посоветовал ему уехать в Турцию, но мне не показалось, что этот совет пришелся ему по душе.

Джамалудин Кемиров некоторое время сидел молча, широко расставив колени и уперев в них острые локти, и белые бусины четок скользили меж смуглых его пальцев. Из-под кожаной куртки сверкнул белым золотом ободок «Патек Филиппа». Эти часы Джамалудину когда-то подарил брат, и шесть лет назад их разбила пуля при штурме роддома. С тех пор Джамалудин не носил других часов.

– Ты не клялся мне на Коране, – сказал Джамал, – что тебе мешает сделать это сейчас?

Ташов молчал. Ему было двадцать девять лет, и спортивная карьера его была окончена. Точку в ней поставили две пули, – одна повредила спину, когда убили его мать, а другая вошла ему под колено на Красном Склоне. Ташов оставался чудовищно сильным человеком, он мог гнуть подковы одной рукой и поднимать на спор железные балки, но рефлексы его, – вечно слабое место двухметрового джинна, – стали еще медленней, и он представлял слишком крупную мишень для пускай менее сильного, но зато проворного, молодого и тренированного соперника. Эти два месяца Ташов, то в Москве, то в Киеве, пытался возобновить свою карьеру, пользуясь старыми связями. Один поединок, на подпольных боях без правил, он, к своему стыду, проиграл. Другой не состоялся, потому что организатору матча передали, что Джамал Кемиров будет недоволен.

Джамал всегда занимался карьерой Ташова. Последние восемь лет он одевал Ташова и обувал его, он менял ему тренеров и дарил квартиры. Ташов никогда не считал себя чем-то отдельным от Джамала Кемирова. Ему всегда казалось, что вот есть Джамал, и у Джамала есть дом, и в этом доме есть разные вещи: «мерс» в гараже, автомат в «мерсе», и он, Ташов Алибаев, где-то вместе с «мерсом» и автоматом. Ташов стеснялся думать сам. Он всегда полагал, что думать за него должен Джамал, потому что у Джамала это получается лучше. Разве кулак может думать за человека, куда бить?

Самое страшное, что свалилось на Ташова за последние несколько месяцев – было черное, непредставимое одиночество. Сколько Ташов помнил себя, он всегда, как птенец в гнезде, жил в теплом и уютном соседстве других существ. Рядом всегда была мать и друзья, а когда мать погибла, вместо матери остался Джамал. Кемировы были его семьей раньше, чем он женился на Фаине. Он был вместе с Джамалом в роддоме и на Красном Склоне. Он жил у Кемировых, дружил с их друзьями и убивал их врагов. Когда Джамал выгнал его, враги остались врагами, а друзья повернулись спиной, и самые честные из них сказали, что боятся помогать ему, потому что Джамал это запретил. Правда, не все враги были кровниками: кто-то протянул щупальца, Сапарчи пригласил Ташова на встречу и предлагал ему какую-то должность в Москве, и даже Христофор Мао, похожий на осторожного кота, выставившего вперед вибриссы и тонко принюхивающегося: мол, можно или нельзя, – даже Христофор Мао предлагал какую-то сделку. Они разговаривали в кабинете, и у Ташова было такое чувство, словно они разговаривают в нужнике.

Одиночество было страшней смерти.

Когда Булавди передал Ташову, что хочет встретиться, Ташов не сомневался, что его просто хотят убить. Он и поехал-то туда, чтобы разом покончить дело, даже оружие оставил в машине, потому что он-то больше не хотел никого убивать. Но Булавди отпустил его, и Ташов до сих пор не понимал, почему. Не мог же чеченец надеяться, что отлученный начальник ОМОНа и в самом деле может убедить тех, кто выставил его за порог, что Булавди не убивал Заура Кемирова? В этом деле Джамал не поверит никакой клятве, даже если Булавди руку себе отрежет, Джамал поверит только фактам.

– Ты не клялся мне на Коране, – повторил Джамал, – так поклянись.

Один из бывших с ним людей прошел, неловко ступая, по ковру гостиной, и снял с полки старинную черную книгу. Ташов с беспощадной ясностью понимал, что ему предлагают. Его заперли в черный чулан, потому что он отказался убивать, и вот теперь ему приоткрыли дверь, – и в эту дверь бил лучик света, и тепло очага, и улыбки друзей, и гора еще не случившихся трупов.

– Клянусь Аллахом, Джамал, – сказал Ташов, – я никогда не изменю тебе, и буду служить тебе в жизни и смерти.

Они обнялись, и Джамал сказал:

– Кстати. Ты возглавишь Чирагский район.

* * *

Дело по факту гибели Заура Кемирова, президента республики Северная Авария-Дарго, было возбуждено по статье 205, часть 1, «центральный террор». Поручено оно было следователю по фамилии Пиеманис.

Новенький «шестисотый» «мерседес», в который была погружена мина, разлетелся на молекулы, но система «Поток» на выезде из Москвы зафиксировала его номера. Пиеманис послал запрос о номерах, и оказалось, что их выдала месяц назад ГИБДД города Торби-калы; и тут же стало ясно, что номера – фальшивые, а «мерс» – краденый.

Эксперты стали восстанавливать заводской номер «мерса». Заводской номер у «мерседеса» выбит на двигателе, на шасси, и на ребрах сиденья, и все это разлетелось в клочки, и не все клочки можно было найти, а те, что нашли, оказались, по заключению экспертов, перебиты опытным специалистом.

В Москве угоняют двенадцать тысяч автомобилей в год; но «мерседесов» из них меньше тысячи, а новеньких сверкающих «шестисотых» – меньше двухсот. Эксперты выдали список вероятных заводских номеров взорванной машины, и следователь Пиеманис сравнил этот список со списком номеров угнанных машин.

Черный «шестисотый», взорвавшийся ненастным февральским днем у шлагбаума аэропорта «Внуково», был украден за три месяца до этого у хозяина крупного рекламного агентства на улице Профсоюзная. Когда владелец сел за руль, в машину заскочили трое кавказцев. Один из кавказцев перебросил владельца назад, другой взлетел на водительское сиденье, а третий тоже сел сзади и всю поездку держал свои ноги на шее владельца. Они заехали за город и выкинули рекламщика где-то в лесу.

Это был классический почерк аварской или ингушской банды, специализирующейся на угоне дорогих иномарок. Таких банд в столице были десятки. Они приезжали на гастроли и уезжали обратно.

Следователь Пиеманис еще дважды допрашивал Кирилла, и Кирилл подробно рассказал ему о человека, который вышел из машины. По приказу Джамалудина Кирилл не назвал имени этого человека и умолчал, что тот уже опознан братом погибшего.

* * *

Зимой в республике взорвали Мурада Шавлохова. Его подорвали фугасом, а после расстреляли, и никто не думал в этом деле на Джамала. Думали на Шарапа Атаева, потому что Мурад был тот самый человек, который купил место начальника службы судебных приставов у Христофора, а Шарап был тот самый человек, который купил то же место у Сапарчи.

А согласитесь, если два человека купили одно и то же место, они же должны как-то выяснить, кто его займет?

За пост начальника таможни убили двоих; за замминистра финансов – троих, а с одним чиновником по имени Гамзат вышло и вовсе нехорошо: ему продали должность министра культуры, но Джамалудин Кемиров его очень не любил: кто-то сказал ему, что Гамзат написал в Москву донос и назвал там Джамала прихвостнем инсургентов.

Короче, Джамал велел привезти его в резиденцию в багажнике, и Гамзат сразу после этого путешествия подал заявление об отставке. После этого мало кто осмеливался купить себе должность, не согласовав это дело с Джамалом, а насчет Гамзата и доноса, все, как выяснилось, было вздор и клевета. Ничего такого про инсургентов Гамзат не писал, и вообще писать не умел, так что Джамал совершенно напрасно не утвердил его на должности министра культуры.

* * *

А к марту Джамал стал выбивать из-под Мао последнюю скамеечку, остававшуюся у федералов: закон.

В республике и раньше судили по адату. В горных селах кривой равнинный суд презирали настолько, что всякую свою беду сельчане несли к главе администрации села, и тот, если был человек совестливый, призывал имама мечети и объяснял, что вот так это дело будут судить по шариату, а так – по обычаю. Люди выбирали, как выгодней. Нередко обращались в таких спорах и к Зауру Кемирову – делегации старейшин или толпу кровников можно было встретить в резиденции каждую неделю.

Но все-таки такого еще не бывало в республике, чтобы каждую ссору можно было принести к Джамалудину. Чтобы каждого районного начальника милиции назначали на место со словами, что если ему ночью позвонит Джамал, то тот должен достать арестованного, про которого скажет Джамал, и освободить, или, наоборот, расстрелять. А не освободит и не расстреляет – поедет в Бештой в багажнике.

Судебная власть Джамалудина опиралась на силу и на адаты, и он делал все, чтобы возродить то, на что она опиралась. Джамалудин открыто одобрял случаи, когда мужья убивали неверных жен; потребовал от женщин носить платки, и в марте, выступая в новостях, он вкрадчиво сказал: