Письмовник, или Страсть к каллиграфии - Александр Иванович Плитченко

воспитание, образование, развитие, почитание.

Возделывание же — по-польски будет звучать как то самое «управение», в смысле выправление, исправление, приспосабливание для лучшего использования, возвращение для жизни, но не КУЛЬТУРА или УПРАВЛЕНИЕ, РУКОВОДСТВО.

Так мы и перевели (к радости автора!) название его книги — книги горестных и страстных, откровенных и гневных, трагичных и правдивых верлибров — «ПОЧВА ПАМЯТИ», ибо почва для наших родственных земледельческих народов — это и есть культура.

Возделывание, почитание памяти — это образ культуры вообще.

Итак, возделывание.

Уже из самой природы термина видно, что исходно культура обозначала не только систему ценностей материальных и духовных, но и вполне определенный процесс — возделывание, то есть творение, взращивание, совершенствование, сохранение ценностей.

Что же это за ценности?

Ценностью может быть признано только то из мира духовного или материального, что служит или может служить людям на благо, как пашня, как плуг, как отличное умение пахаря возделывать пашню и т. д.

Культура, возделывание — процесс осознанный, как осознанно земледелие, ориентированное на знание свойств данной почвы, на свойства данного климата, на потребности человека, хозяйства, сообщества.

Справедливо писал С. А. Есенин в статье «Быт и искусство»: «Северный простолюдин не посадит под свое окно кипариса, ибо знает закон, подсказанный ему причинностью вещей и явлений. Он посадит только то дерево, которое присуще его снегам и ветру…»

Культура — процесс творения ценностей, органически естественных для данной местности, не вступающих в противоречие с ее «снегами и ветром», служащих творцу на благо, на благо любому, кто ступил на эту землю как трудящийся, на землю, где она — культура — взошла трудами людей и дала миру хлеб насущный и духовный.

Исходно культура — это поэзия естественного, природного труда. Это закрепление в рисунках, изваяниях, словах, жестах, движениях всех тех чувств, которые человек испытывал, когда трудился — охотился, рыбачил, пас скот, возделывал почву, то есть это — радость от удачного выстрела в зверя, радость от вида обильной нивы или большого улова рыбы, горе — от неудачи и вмешательств сил стихии. Радостью закрепилось усиление своей силы силами сородичей, хорошо сделанным топором, луком, мотыгой. Радостью закрепилось усиление своей силы опытом старших. Гибельной печалью закрепилось все, что мешает работать, сама невозможность трудиться на новом месте так, как трудился на старом, как трудились старшие, как работали тут предки предков. Так возникала тоска по своей земле у кочевника, загнанного в леса более сильными кочевниками. Так возникала тоска у степняка, загнанного в горы более сильными степняками. Тоска по родовому труду — исток тоски по родине.

Радость от удобного, ладного топора, уздечки, корчаги человек прошлого выражал в законах своей первобытной логики, которую теперь мы можем видеть у наших малых детей — он обласкивал ладные предметы труда и быта, украшал их, поскольку был им благодарен за помощь в труде, в жизни, человек раскрашивал их, покрывал узорами, как и свое тело.

Человек уговаривал копье.

Человек уговаривал коня.

Человек уговаривал пашню, ниву.

Человек уговаривал солнце, звезды, ветер, дождь, луну…

(Не тем ли — в стертых формах — занимаются и современные лирики, вообще — поэзия?)

Человек рисовал, выбивал на камне рожающую маралуху, чтобы и действительная живая маралуха не уставала рожать, чтобы земля его рода была всегда богатой зверем…

Многое непостижимое в этом мире человек все же постигал, делал доступным через фиксацию в образах своего чувственного отношения к этому непостижимому, он и для непостижимого находил выражение — и рисунок, и слово, и понимание в законах своей, теперь для нас странной, логики.

Все, что помогало ему жить, способствовало продолжению рода, его спасению, — становилось ценностью, становилось красотой, становилось художественной культурой, наслаивалось, умножалось, приобретало столь прихотливые черты, что позднее связь культуры с природным трудом, ее породившим, могла показаться даже и утраченной. Но суть оставалась неизменной. Эта, назовем ее базисная, культура была только на благо человеку, только для того, чтобы в данных природных условиях, в данном природном труде сохранить его, помочь сладить с миром, с природой и соплеменниками, не дать человеку измельчать, а роду исчезнуть, истаять.

Люди выживали и совершенствовались культурой труда.

Этим сводом обычаев, обрядов, ритуалов, запретов, оберегов, зафиксированных в слове, живописи, движении и музыке, в краткой мысли поговорки и пространном звучании эпического сказания.

Потому на твой вопрос — может ли быть культура античеловеческой? — есть только один ответ: культура не может быть направлена против человеческого в человеке, против человека. Уточняю — против трудящегося человека.

Существует возделывание и есть разрушение возделанного, разрушение самого желания возделывать, разрушение способностей возделывать, разрушение связей между человеком и природной средой, разрушение связей между трудящимися людьми разных природных пространств — и все это, сколь бы художественным ни казалось оно — все это — антикультура, некультура, культура со знаком минус.

Были же и у Гитлера писатели, живописцы, кинематографисты. Те, которых он подкармливал, те, которые проповедовали фашистскую идеологию, внушали своему народу ложные, обманные ценности, никак не способствовавшие утверждению и расцвету нации, напротив, приведшие к трагедии народа, к его разделению. Вот роль антикультуры. Вот ее пути и цели.

Только как некультуру надо понимать всякую современную художественную форму, которая утверждает справедливость разделения общества на «верх» и «низ», противопоставляет духовное — материальному, оправдывает и освящает угнетение одного слоя — другим, одного народа —‘ другим…

Антикультура — все, что сознательно рвет связи между предками и потомками, между отцами и детьми, разрушает гармонию нравственного космоса, выдает безобразное за прекрасное, рушит семью, дом, внушает человеку, что есть какие-то ценности выше, чем созидательный труд человека, что ценность созидательного, общественно полезного труда — относительна.

Отравленная вода и вода родниковая могут внешне ничем не отличаться друг от друга. Противочеловече-ское содержание антикультуры может никак не сказываться во внешнем ее выражении и быть выявлено только при потреблении этой антикультуры массой людей.

Нужно говорить о наличии элементов антикультуры, искусно вживленных, вмешанных в культуру так, чтобы яд антиобщественных идей, постепенно накапливаясь в людях, когда-то и начал свое разрушительное действие, когда-то достиг критической массы и детонировал в душе.

Теперь — о самом слове труд.

Подумай — как, когда и почему понятие это стало как-то утрачивать позитивный смысл и становиться только синонимом тяжести. Почему труд — естественнейшее занятие человека, без которого он не может существовать полноценно, как не может существовать без дыхания, — в свое время был определен как «дело чести, доблести и геройства?»

Не потому ли, что в те годы естественное и полноценное существование человека вообще стало действительно героическим делом?

Не всегда трудно