Непонятная война - Екатерина Суворова

Именно она и нашла тело своего любовника. Проснувшись в четыре утра, женщина краем глаза увидела в окне лицо Федора. Все бы ничего – но окно Настасьи находилось в полутора метрах от земли, и при всем желании, Захаренко бы не смог смотреть на нее. Подойдя ближе, он увидела, что любовник не стоит, а парит в воздухе, а ветка цветущего каштана изогнута дугой от веса его тела. По всему общежитию пронесся оглушительный крик. Все, кто был в тот момент в комнатах (а их было немного, большинство обитательниц этого здания находились у Сивцова), выбежали в коридор. Среди женских фигур была и одна мужская – генерала Остапенко. Он приказал всем сохранять спокойствие, но сам не смог утихомирить свою верхнюю губу, двигающуюся, словно подвязанную на рыбацкую леску.

Прошло еще несколько минут, и вокруг трупа на улице уже собралась толпа зевак. Рядом с повешенным они нашли бутылку самогонки и несколько фотографий, сделанных, по-видимому, еще в двухтысячном. Там была запечатлена молодая Надежда, в обнимку с Захаренко. Фотографий детей у него не было, как не было их и у большинства собравшихся. Никто из них и не думал, что все те цифровые технологии, пришедшие в 2008, станут абсолютно бесполезными в 2020.

Самоубийства были не новостью в черниговской части. Месяца за два до Захаренко застрелился бывший командующий части Смольников, на место которого и прислали Остапенко. Он не выдержал первого настоящего боя, который был на этой относительно спокойной земле.

Смольников – великолепный стратег военного дела, мог за минуту придумать победоносную схему наступления с наименьшими потерями. Еще в мирное время, он был одним из лучших мозгов генштаба, и, поэтому, начальство, не опасаясь, послало его защищать границу. В реальной же жизни толку от него не было никакого. При первой же бомбежке, Смольников понял, что здесь не игрушечные модели масштабом сто к одному, а настоящие танки и артиллерийки. В суматохе их не то чтобы выставить тактически правильно не представлялась возможным, а даже порой и попросту посчитать. Все настолько происходило быстро, что один и тот же человек мог за пару часов оказаться в списке мертвых, затем воскреснуть, и в итоге приехать в настолько разобранном состоянии, что хоронить приходилось по принципу «две ноги, две руки – человек». Кому принадлежали руки и ноги – скроют страницы истории. Смольников приучал себя к ночным бомбежкам, порой, он даже выходил на улицу, во время их. Но страх, тот, что всегда охватывает студента с базой теоретических знаний перед бытовой практикой, не покидал его.

Когда в мае этого года на Чернигов обрушилась серия воздушных бомб, и с вертолетов прошел пулеметный дождь по мирным поселениям, Смольников не выдержал. Он взял пистолет, подаренный ему за отличное окончание военного университета, и разрядил его себе в висок. Лужа крови была настолько большой, что в штабе, где он совершил свое убийство, прогнил пол. Возможно, это стало одной из причин противления Остапенко расположиться на месте предшествующего начальника.

Ну а женщины… Женщины вешались чуть ли не каждую неделю… Кто-то по бабской глупости, как, например, Соня Ставрогина. Девушка повесилась на чулках из-за неразделенной любви к Стопко. Кто-то из-за одиночества – Мария Левко – месяц назад – похоронка на сына. На каждом, так или иначе, была чья-то кровь, но в этой неназванной войне, кровь была обычным заурядным и не выходящем за норму делом.

8

Она проснулась на рассвете. Черный чулан, куда ее избитую затолкнул Захаренко, оказался обычным соломенным амбаром, через стены которого проникал свет. Открыв заплывшие от синяков глаза, она увидела ссадины на руках и кровь на мастерке. Нос не мог дышать. Жижа, сотканная из крови и соплей, забила полностью гортань. Коса была полностью истреблена, а кровоточина на затылке не переставала струиться всю ночь.

Она попыталась встать. Ноги не держали тело, от усталости и изнеможения. Она по-прежнему не помнила себя, но физиология давала знать, что в той, забытой жизни, она давно не ела. С улицы были слышны голоса солдат, то приближающиеся, то отдаляющиеся в пространстве. Нащупав, увиденную вчера в зеркале рану у предплечья, она решила снять мастерку. Тело ее представляло собой грязный кусок прорешетенного мяса. Кровь смешалось с пылью и песком, образовывая, сероватые пятна по всему телу. Их она насчитала семь: три больших – у предплечья, левой груди и чуть ниже живота, и четыре поменьше, рассеянных по всему туловищу. А синяки, синяки она не считала. Весь живот был одним сплошным синяком. Рукой она смогла ощупать часть спину. На мгновенье она порадовалось, что не может видеть себя со стороны. Через всю стену проходила глубокая царапина.

Она решила подойти поближе к стене, что бы попытаться рассмотреть сквозь солому происходящее на улице. Лишь с третьей попытки, ей удалось привстать. Медленно, на полусогнутых ногах, она добралась до двери, и оперлась об ее ручку. Просветы в соломе были мелкими, и она могла лишь фрагментарно воспринимать окружающую ее реальность. Вот пошел один солдат, в левую сторону, вот – второй, туда же. А вот идут обратно целой группой еще несколько. Все они ходили мимо амбара, не обращая на нее никакого внимания.

Она села спиной к стене и прикрыла глаза. Кто она? Что она тут делает? Где тут? Как она тут оказалась? – и сотни подобных вопросов вереницей пульсировали в ее голове. Сотни, но, ни одного ответа на них. Все, что выдавала ей память – то вчерашнее небо с полярной звездой и крик ворона где-то в вышине. Ни одного нового лица, кроме вчерашних, ни одного нового звука, кроме вчерашних, ни одного воспоминания, кроме вчерашних… Странно, ее память выдавала картинки пятидесятилетней давности – памятники Ленину, Великую Отечественную, цветное телевидение, динозавры, интернет… Все это было, но не было ее. Память стерла ее жизнь из всех страниц истории. Она знала, что с 2014 началась неназванная война, но кто она в ней – оставалось загадкой.

Закрыв глаза, она вновь уснула.

…

Дверь в амбар открылась. Тяжелый замок упал на землю, произведя продольный звон. Она проснулась от этого непонятного шума и увидела Сибитова. Он стоял раскачиваясь на стопах, перенося вес тела с одной части туловища на другую. Вид у него был явно помятый, а под глазами гордо расположились два сонных мешка.

– Ну что, вспомнила, кто ты? – с тем же вчерашним высокомерием начал он.

– Нет, – протирая уставшие глаза и, пытаясь приподняться, ответила она.

– А я смотрю, ночь бурная была. Кто так тебя, Захаренко огрел? Или сама с лестницы слетела… Правильно сделал, вы уже надоели сюда сунуться. Поднимайся. К нам пойдешь.

Боль вернулась к ней. Она медленно, потягивала свое тело по стенке. На затылке опять появились буроватые капли. Сибитов подал ей руку. Опершись на нее, она встала. Их глаза встретились. Внезапно, для самого себя, моторщик впервые увидел потерянный взгляд полный молчаливой боли и отчаяния. Она же заметила лишь искорки сострадания в пустом омуте надменных глаз. Сибитов постарался не сжимать руку, и, словно отстраняясь от нее, приоткрыл дверь.

Солнечный свет, заполнивший все пространство вчерашней ночной улицы, показался ей уникальным, единственным в своем роде. Конечно же, раньше она часто видела свет, но, в пределах, которые отвела для нее память, его больше не было. Она впервые отчетливо и ясно видела его. В глазах показались слезы, то ли от ослепляющего солнца, то ли от мучительной правды. Правда была в том, что она не знала ничего про себя.

Сибитов, стараясь как можно бережнее придерживать тело своей арестантки, шел медленно. Да, он не один десяток раз до этого выводил таких же как и она беглецов. Таких же избитых и таких же вражеских. Но ни разу, он не чувствовал к ним сострадание, минутой назад порожденное этой хрупкой девушкой. Она же просто шла, шла и не думала о том, куда ее ведут. Тяжело предугадывать последующие события, когда из предыдущих у тебя только непонятная боль и неизвестные здания.

За недолгую неназванную войну Сибитов понял, что единственная возможность оставаться на плаву – это четкое следование уставу. Тем более, тому уставу, создателем которого он отчасти и был. Сегодня, а именно 21 мая 2020 года, он решил его ослушаться. Да, в истории, даже с такими ее приверженцами бывают погрешности. Сибитов повел ее не к себе в будку, а в общежитие, окруженное зеваками в военной форме.

Она заметила как несколько солдат, лица которых видела через просветы в амбаре, кружили вокруг цветущего каштана. Странно было даже не то, что столько мужчин в военной форме окружили это дерево, а то, что, не смотря на весь беспредел творившийся здесь, оно цвело. Цвело как-то по-девичьи мило и ярко. Среди толпы она заметила вчерашнего солдата с пропускного пункта и первого мужчину из новой памяти. Они курили в стороне и что-то бурно обсуждали.