Капкан на маршала - Станислав Рем

Изворотливый ум рейхсмаршала всё прекрасно понял. Но Геринг хотел услышать не намёки, а чёткие предложения, в которых бы ясно высвечивались его личные интересы.

– Вам нужно время, чтобы вывести капитал за рубеж?

– Не просто вывести. Легализовать его там. Для того чтобы после поражения Германии легально ввести весь капитал обратно в Германию, выкупив через подставных лиц свои же собственные предприятия и финансовые структуры. Мы должны не просто составить конкуренцию американцам и англичанам. Для начала мы должны сделать всё для того, чтобы не допустить ни англичан, ни американцев в нашу экономику. А после и вовсе вышвырнуть всех вон из Германии. Оккупации, к сожалению, не избежать. Но за то время, что войска союзников будут стоять на нашей земле, мы обязаны сделать многое. И самое главное – спасти экономику, избавить её от влияния союзников. Опыт Версаля нас многому научил. Вторично на одни и те же грабли мы уже не наступим.

– Сколько нужно времени, чтобы осуществить план легализации?

– Чем дольше – тем лучше. Минимальный срок – полгода. Лучше – год. Даже когда бои будут идти в Берлине, мы будем заниматься легализацией немецкого капитала в Британии, США, Бразилии, Мексике, Швеции, Швейцарии. Для того чтобы через год-два, когда всё уляжется и утихнет, вернуть деньги на родину. И заметьте – официально. И пусть господа Рузвельт и Черчилль свои планы отнесут в сортир – им там самое место.

– А если в Берлин войдут русские?

– А вот этого, Герман, допустить никак нельзя. – Крупп вцепился взглядом в нациста. – Берлин должны захватить янки. Или вшивые островитяне. Мне без разницы. Но только не русские! Вермахт, особенно после покушения на фюрера, обязан костьми лечь, но не впустить русских в промышленные районы Германии. Иначе все наши планы рухнут. А в них есть и ваша доля, Герман. Поверьте, это солидный процент, который насчитывает цифры со многими нулями. И счёт хранится не здесь, в Швейцарии.

– Но я не руковожу вермахтом.

– Бросьте, – отмахнулся промышленник. – После двадцатого июля вы негласно руководите всей Германией. Достаточно одного вашего слова, чтобы перебросить несколько дивизий в том или ином направлении. Ведь именно вы несколько дней назад посредством «нового фюрера» вернули войска под Варшаву.

– Вы и про это знаете? – удивлённым взглядом и эмоциональностью в голосе Геринг выдал себя с головой.

– Я же вам говорил: крупный капитал может творить настоящие чудеса. Но это всё мелочи. Помните: союзники нам сейчас, сегодня, здесь не нужны. А потому дайте возможность генералам играть в их игры. Пусть основательно потреплют нервишки всем: как русским, так и союзникам.

– После двадцатого июля я не могу в полной мере верить генералитету.

– И не нужно, – моментально отреагировал собеседник. – На какое число Геббельс назначил судебный процесс?

– На восьмое августа.

– Вот и припугните непослушных генералов. Утопите в крови их коллег. Пройдитесь катком по вермахту. Некоторые имена и мы вам подкинем. – Тонкие губы промышленника растянулись в улыбке, неприятно, для восприятия собеседника, обнажив жёлтые, мелкие, редкие зубы. – Для вас будет повод показать, что не только вермахт принимал участие в заговоре. Для нас – удачный случай избавиться от конкурентов.

Геринг ждал, что старик после этих слов рассмеётся, но тот неожиданно снова перешёл на деловой тон:

– Но главное, Геринг, – время. Повторюсь: нам нужен год. И за этот год мы вам очень хорошо заплатим. – Крупп вторично мягко тронул руку нациста. – А теперь о недалёком будущем. У новой, послегитлеровской, Германии должен появиться новый фюрер. Заметьте, я не говорю: новый человек, новая личность. Я говорю: новый фюрер.

– Германия может его не принять.

– Германия примет то, что ей скажем мы. А нас ваш строй и ваша политика вполне устраивают. Будем откровенны: именно при вас мы получили самые выгодные контракты и наибольшие прибыли. Ни один демократический строй не подарил бы нам столько возможностей, сколько подарили вы с вашей национальной идеей. Зачем же отказываться от столь перспективного бизнеса? А потому наш небольшой союз промышленников единогласно решил на данном посту поставить вас, Герман. Да, да, именно вас. Как преемника Адольфа Гитлера. Видите, насколько я с вами откровенен.

Герингу польстили последние слова промышленного магната. Однако он тут же переключился на негатив:

– Не знаю, известно вам или нет, но союзники желают провести судилище в отношении нас.

– Мне об этом известно. Но я знаю и другое: лично вас данный процесс не коснется, – уверенно отозвался олигарх. – Вы человек военный. Выполняли приказ. Отвечать будут те, кто приказы отдавал. К тому же за будущий год легализации немецкого капитала вы успеете превратиться в успешного финансиста. А в нашем мире, мире деловых людей, как вам известно, деньги решают всё. Кстати, Герман, о том, что фюрер мёртв, знает очень узкий круг. Даже в этом зале об этом проинформированы всего три человека, включая меня. И потому хочу предупредить: данная информация, по понятным причинам, из нашего круга НИКОГДА и никуда не уйдёт.

– Из нашего тоже, – выдохнул рейхсмаршал.

* * *

Том Викерс вытянулся перед премьером.

– Я готов, сэр.

– Это хорошо. – Черчилль с одышкой приподнялся с кресла. «Нужно сесть на диету», – искрой пронеслась мысль в голове британского премьера, для того чтобы тут же погаснуть. Руки вялым жестом оправили полы кителя. Тело немного распрямилось. Теперь можно нормально, не задремав, воспринять содержимое доклада. В последнее время премьер постоянно боролся с сонливостью: давали знать о себе возраст и напряжённый график работы, не соответствующий его годам. – Слушаю.

Викерс, стоя, распахнул папку, в которой лежала тонкая пачка листов, и принялся по памяти выкладывать информацию, лишь изредка бросая взгляд на исписанные листы:

– Разрешите начать с двадцатого июля. В тот день, когда было совершено покушение на Гитлера…

– Обойдёмся без лирики, – тут же перебил Черчилль. – Только факты.

– Двадцатого июля, в Люблине, на базе 1-й армии Войска Польского (танкового соединения Берлинга), 1-го Белорусского фронта, по инициативе Советского правительства, был создан так называемый Польский комитет национального освобождения (сокращённо ПКНО). Фактически, ПКНО – советская альтернатива правительству Миколайчика.

– Дальше.

– Как, на мой взгляд, Советы хотят внедрить членов ПКНО…

– Выводы на данный момент меня не интересуют. Факты, и только факты. Что происходит в самой Польше?

– Ситуация неоднозначная. После того как армия Рокоссовского пересекла границу с Польшей, в течение трёх суток, с двадцатого по двадцать третье июля, основные части немецких войск в спешном порядке покинули Варшаву, о чём нам было доложено руководителем Армии Крайовой Комаровским. Бур доложил…

– Том, – премьер исподлобья посмотрел на докладчика, – вы имеете в виду Комаровского?

– Так точно! Бур – один из его позывных…

– Мне об этом хорошо известно, – с раздражением произнес Черчилль. – Можно обойтись без кличек? Почему бы просто не называть генерала по фамилии? Это так сложно?

Потомок рода Мальборо в ту минуту прекрасно понимал, что он не прав, но остановить себя не получалось: хотелось как можно скорее сбросить накопленный за последние полдня негатив.

– Никак нет…

– Вот и говорите – Комаровский. Или, уж если вам так приятно выговаривать его клички, соедините: Бур-Комаровский. Лавина-Комаровский. Знич-Комаровский…

Викерс опустил взгляд на лист бумаги, но не для того, чтобы восстановить в памяти текст, а чтобы сделать паузу и дать возможность премьеру выговориться. «А память у “бульдога” потрясающая, – отметил разведчик. – Вон как быстро перечислил позывные генерала! Интересно, что это только что было: спектакль для проверки или у нас серьёзные проблемы? Давненько я не видел толстяка таким взбеленившимся».

– Ну, – неожиданно более спокойно произнёс премьер. – Что там у вас дальше?

– Простите. – Викерс быстро вскинул голову. – Бур-Комаровский также доложил о том, что в Варшаве складывается благоприятная ситуация для проведения восстания с целью захвата Варшавы и уничтожения остатков фашистской группировки. Но это было донесение на момент двадцать третьего июля. А теперь, господин премьер-министр, любопытный момент: Комаровский двадцать первого июля отдал приказ Армии Крайовой сконцентрироваться в Варшаве и быть готовой к вооружённому восстанию. Что и было сделано в течение двух суток. На момент подготовки восстания «дядюшка Джо», – Викерс быстро поправил себя, – простите, Сталин, двадцать третьего июля неожиданно заявил о своей готовности принять Миколайчика в Москве в связи с нормализацией двусторонних отношений. Что Сталин подразумевает под словосочетанием «нормализация отношений» расшифровано не было. Мы предполагаем, Сталин узнал от «крота» о сроках готовящегося восстания в Варшаве и решил предпринять ответные меры.