На плечах добра и зла - Ольга Владимировна Морозова

как мы, — Зоя была спокойна. — Некоторые выбрали смерть. Я выбрала жизнь. Впрочем, я не жалею.

В теплой кухне вдруг стало зябко.

— А мне гореть не придется?

— Пройдешь через костер, да и все.

Мне померещились треск костра, крики птиц, темные кроны деревьев. И боль, которую испытываешь, когда огонь касается твоей кожи и прежняя жизнь навсегда тебя покидает.

* * *

Для привлечения любви можно использовать магию огня, зеркал и соли. Возьмите три восковые свечи, установите их треугольником, а в середину поставьте зеркало. Произнесите: «Свет вокруг зеркала вертись, а мне без любимого не обойтись. Забери, луна, мою печаль, суженного мне дай». Зеркало заверните в темный платок и спрячьте туда, где его никто не сможет найти.

Если вы любите человека и желаете любви ответной, то нужно нагреть соль над пламенем свечи и говорить: «Пусть загорится в сердце его огонь, как говорит в моем. Пусть жизнь его будет пресна без меня, как еда без соли».

Б. Г. Верейко. «Заговоры: практическое применение», 1895.

* * *

Белые шапки снега лежали на крышах, и не скажешь, что уже весна. Белые сугробы, как сторожевые башни, окружали монастырь. Двор был расчищен, нетрудно пройти и набрать воды в колодце. Сверху тонкая корка льда, но можно с силой бросить ведро вниз. Главное — не упустить веревку и не расплескать воду по дороге, а то достанется от матушки-настоятельницы. Зоя нахмурилась.

Она и так виновата — не учит молитвы на слух, а читает в книгах. Что за грех — читать? Но в монастыре одна только матушка умеет, а послушницам не полагается. Не возьмут в монахини, не благонравная, не старательная — то воду разольет, то соли в похлебку сыпанет больше, чем надо, то за книгу возьмется. Но как удержаться! Дома таких книг не найти, даром, что она — купеческая дочь, и отец привозил кое-что из соседних государств, радовал.

После смерти отца его братья передрались, деля хозяйство. А племянница была хозяйством ненужным. Старик-сосед на нее давно зарился. Жирный. Проходила — шутил, смеялся. К батюшке заглядывал — не смел и пальцем тронуть, а как умер защитник, то и дело зажимал в сенях большим животом. Дядья рады бы от обузы избавиться, да девушка отказалась идти за противного старика. И что ни говорили, нипочем не соглашалась. Они ее запрут — а она и рада. Только потом догадались книги отобрать, тут-то и стало тошно. Но все равно на своем стояла. Разозлись дядья и отправили девушку в монастырь.

Тихая монашка учила послушанию, готовила к постригу, наставляла:

— Матушка наша строга, да справедлива. Не перечь ей, и все будет как надо.

Зоя и не перечила. Только все равно все делала не так и к хозяйству была не пригодна. Дома-то не приходилось сильно горбатиться, отец говорил: «Еще успеешь, как замуж пойдешь». А она не пойдет замуж, ни за кого и никогда.

Однажды случилось небывалое — зашел в монастырь мужчина, да еще какой! Высокий, плечистый — как рыцарь со старинной гравюры, только еще лучше. На фоне снега его алый плащ колыхался, как кровавое море. Послушница замерла, а он только глянул на нее — и будто все увидел: и разлитую воду, и опрокинутую солонку. Но про книги не узнал — девушка взгляд опустила, он и не догадался. Отправился к настоятельнице.

Одет он был как священник, да не из простых, но ни манерами, ни глазами на служителя церкви не походил. Ученый рыцарь — так она его окрестила. А имя узнала много позже.

Зоя убирала келью матушки и увидела на полке книгу — большую, старинную, всю в пыли. «Надо», — решила она, — «протереть». Пока вытирала, прочитала название, открыла, да и забыла обо всем. Книга была про ведьм, и книга дорогая — с рисунками. С пожелтевших страниц глядели дивные существа. Вроде, женщины, но таких она никогда не видела — огромные огненные глаза, развратно распущенные волосы. Одна из них летела на метле над лесом, и Зоя будто слышала уханье совы и треск цикад. Другая варила зелья, бросала что-то в котел. А третья — ох, нет, — стояла, привязанная к столбу. Перед ней лежали дрова, и платье уже кусали языки пламени. Как это — гореть у всех на виду?..

Зачитавшись, девушка не услышала шагов. Зашли в келью матушка и рыцарь.

— Высочайшим повелением…

При звуках его голоса Зоя вздрогнула и уронила книгу. Настоятельница рассеянно глянула — видно, не до того, — и махнула, мол, уходи. Но рыцарь смотрел на девушку синими глазами, и недобрыми были эти глаза.

Уходя, девушка услышала, как он спрашивает:

— Кто такая?

— Послушница, Зоя. Так о чем вы говорили, достопочтенный Томаш?..

Значит, Томаш. Сенные девки шептались дома, что мужчину можно приворожить, только если имя его знаешь. Надо, мол, украсть у него прядь волос, ночью забраться в тихое место, запалить свечу и произнести заветные слова. «Вечно мне в голову лезет всякая чушь», — улыбнулась девушка.

Когда он явился в следующий раз, то не пошел сразу к матушке. Стоял во дворе, смотрел, как послушница воду несет. А она так о нем задумалась, о Томаше, что его-то и не заметила — столкнулась и воду разлила, вот напасть. Попросила прощения, покраснела так, что щеки будто кипятком ожгло, и заторопилась, но он остановил. Стал расспрашивать — как живешь, откуда родом, готова ли стать монахиней — и все оглядывал девушку с головы до ног. Ей почему-то было неуютно, да она и не знала, как ответить на последний вопрос. «Готова ли? Если все не так делаю. Выходит, не готова», — расстроилась Зоя.

Она не решилась, конечно, ему это сказать, но опять залилась горячей краской. Томаш сурово проговорил, что молиться надо больше, усерднее, и отпустил. Только пальцы его странно сжимались и глаза потемнели. Зоя шла, не чуя ног, и спиной чувствовала, что он на нее смотрит…

Уже наступило лето, когда отправили их — Зою и наставницу-монахиню — в город, купить кое-что для нужд монастыря. На площади случилась неожиданная остановка — там оказалось столько людей, что посланницы долго не могли протолкаться на ту сторону. В центре Зоя углядела Томаша. Он хмуро смотрел на возбужденную толпу, но ей казалось— прямо в ее глаза. Рядом с ним палач в черном мешке на голове, с блестящими в прорезях глазами, делал свое дело.

Слава богу, голову не рубили и не жгли никого — хлестали кнутом человека, привязанного к столбу. Спина его сочилась кровью, при каждом