Новый Мир ( № 2 2008) - Новый Мир Новый Мир

пилотов глотает удав

пространства, но в творческом доме

спасается летный состав.

Заснеженно летное поле,

и заледенело оно.

Болото вскипит поневоле,

и кровь превратится в вино.

Мы все тут заряжены с детства

на вечную жизнь в облаках —

мгновенно успеет раздеться

уборщица с тряпкой в руках.

 

*     *

  *

Да не хожу я никуда гулять,

двустволкой вызывающего взгляда,

своей особой солнце раскалять.

Мне ничего не надо.

Мне стыдно, что заметили меня

за грешным делом

глазеть на птиц, подобно им звеня

в лесу обледенелом.

Волк волку человек, а я при чем?

Лес лесу не чета, а мне чета ли

зверинец сей, что мне препоручен

для поисков единственной детали?

Меня тут не читали, я пошел,

пишите мне, не ждите — не отвечу.

Нашли кому, доверили глагол,

забыли шкуру предложить овечью.

Глаголица

Предвосхитила жизнь мою отвергнутая жизнь иная —

лишь по глаголу голодая, тебя, глаголица, пою.

С небес течет кровавый пот, и град грохочет в каждом слове,

и у тебя в составе крови Эллада плачет и поет.

Поет соперница твоя — кириллица, сестра родная,

подлунный мiръ преображая и приручая соловья.

Сгущается ночная мгла, и глаголическая кода

на меч Крестового похода кровавым отблеском легла.

Латинский лен, османский плен, воронка дантовского ада,

и на руинах Цареграда ты пала жертвой перемен.

Упала, ливнем бытия успев погибельно упиться,

не горлица, не голубица —

глаголица, звезда моя.

 

*     *

  *

Это я раздолбал Арбат,

всю брусчатку, погнул фонари.

Не оглядывайся назад,

в спину мне не смотри.

Не научишься ничему,

только топот моих копыт

уплотняет ночную тьму,

состоящую из обид.

Я прошел этот путь, и ты,

безусловно, его пройдешь,

и кладбищенские кресты

на брусчатке растут, как рожь.

Тут и кончатся сто дорог,

и уснет на твоих руках

белокожий единорог,

ветку лавра держа в зубах.

Колонка для живой воды

Касаткина Татьяна Александровна — филолог, философ, доктор филологических наук. Автор фундаментальных исследований о Ф. М. Достоевском; составитель, редактор и комментатор Собрания сочинений Ф. М. Достоевского в 9-ти томах (М., 2003 — 2004); редактор проекта “Романы Ф. М. Достоевского: современное состояние изучения”; автор статей культурфилософского и религиозно-философского направления. Постоянный автор “Нового мира”.

 

- Ну и зачем целую бумагу на одно имя истратила? Подошла бы да сказала, нечего и тратить было… — выговаривали мне в свечной лавке, где я заказывала сорокоуст.

А потом в храме, который по большим праздникам полон так, что не протолкнуться, так, что несколько человек за службу непременно падают в обморок, а сейчас он — тихий, свободный, нарядный, приветливый:

— Прежде чем свечи ставить, подготовьте их!

— Как это, матушка?

— А лишний воск срежьте!

Нигде нет ничего похожего на нож или ножницы.

— Чем?

— Зубами!

— ???!!!

— И нечего на меня так смотреть! Я тут знаете сколько этих свечей каждый день ставлю…

Ну ладно, зубами так зубами. Неласково, однако, встречал меня монастырь… Может, меня, конечно, и не за что встречать ласково, но как-то блудному сыну, равно и дочери, всегда мечтается, что вот он придет — и ему навстречу — тепло, свет и любовь — незаслуженные … Все же — дом Отца нашего… Но встречали меня старшие братья, то есть — сестры, а как встретил бы загульного брата старший брат — в притче Господней недвусмысленно указано. Так что — вроде все по Писанию...

И потом, когда по мере приближения елеопомазания наполнялся храм, удивляли и раздражали монахини, ходившие по заполненному людьми пространству так, словно там никого нет или словно все должны расступиться при их приближении, — исключительно по прямой (“как вороны летают”, все думалось мне), так, словно они тут при деле, а все остальные — только мешаются. А после того как меня во время полиелея обступили уже знакомые девочки — монастырские воспитанницы, случился и вовсе кошмар — едва (и еле) отстояв полиелей, бросилась, как с цепи сорвавшись, на меня мать казначея, громко “обличая” на весь храм: “Ты что пристаешь к нашим деткам? Кто тебя благословил?” — и в ответ на то, что благословил отец А., она — к учительнице: “Это что, наша новая нянька?” — и после ее обомлевшего: “Нет” (уж нянькой-то я точно не была!) — опять ко мне: “Что ты врешь!!!” Она через пятнадцать минут подошла и попросила прощения, кто-то ей рассказал что-то про меня, но первоначальное впечатление было сильное… Шла я по длинной улице во тьме от монастыря к месту своего проживания и думала: “Господи, что же это?! Вороны и собаки…”

Мать Н., та, что в храме на послушании, и во все время моего пребывания была для меня камнем преткновения и соблазна. До того, что подумаешь, что опять ее увидишь, — и в храм идти не хочется. Вот она, как орлица, бросается на бабушек из монастырской богадельни — кто-то из них встал слишком близко к столику, покрытому шитой пеленой: “Отойдите, святыньку замараете!” Вот еще — после водосвятного молебна — опять на какую-то из них, с руганью и чуть не с кулаком: “Ты еще мне будешь святую воду разливать!” А сама — не старая вовсе, годится этой бабушке в дочери, а та отпрыгивает испуганно, виновато подобравшись, резво как-то, и от этой не по возрасту резвости худенького старого тельца переворачивается все в душе…

Да нет, я понимаю, что с бабушками этими, никому не нужными, только в монастыре пристанище и нашедшими, несладко, что они порой и строптивы, и самолюбивы, и назло сделать способны, но уж больно поводы для крика странны, чтобы не сказать — страшны…

Моя соседка, живущая этажом ниже, которую я в раннем детстве запомнила тихой скромной девушкой с длинной пышной косой, а потом она вернулась из пионерского лагеря в последнем классе беременная, и весь наш двор был свидетелем скандалов, что устраивала ее мать, проклиная “падшую”, выгоняя ее из дому, а та только повторяла тихо: мама, пожалуйста, мама, не надо, когда материнская рука рвала ее за пышную косу, а потом коса была срезана, девушка начала пить, рождение дочери ее не остановило, и вот много лет спустя (мать умерла, дочь выросла и живет отдельно) — эта моя соседка все время приходила ко мне занимать деньги по мелочи, под разными предлогами, на выпивку, конечно. Иногда она даже их отдавала. Приходила она страшная, грязная, с синяками на лице — синими и желтыми, старыми, а мне все виделась девушка с пышной косой, и отказать ей в просимой мелочи я была не в состоянии. И вот мой сосед решил как-то меня защитить от грязной и вечно пьяной побирушки — он был моложе, в квартиру рядом с моей въехал лет десять назад, никакой косы не помнил… Он вышел из квартиры ровно в тот момент, когда она пыталась объяснить заплетающимся языком, чтбо ей нужно на этот раз. Вышел и, не говоря ни слова, ударил ее в бок. Она сразу подобралась, упала, но как кошка, на все конечности, — и быстро ринулась к лифту. “И чтобы я тебя здесь больше не видел!” — крикнул вслед сосед и бросил мне покровительственно: “Больше она вас донимать не будет!” А мне хотелось умереть…

Интересно, что чувствует Бог, когда мы гоняем неуклюжих верующих от Его святынек? А ведь это не одна мать Н.

Помню, как мы с сестрой ночью пришли в храм Христа Спасителя, когда туда привезли Тихвинскую икону Божией Матери, метро давно не работало, народу было не так уж много — по сравнению с многочасовыми очередями днем, конечно. Но возле иконы стояли какие-то люди, я их и не заметила сначала, потому что смотрела на Матушку, но как только я приложилась, меня сильной рукой повлекли в сторону… Потом я видела, как людей проталкивают и проталкивают, замешкавшихся хоть немного, — очень грубо… Мой молодой друг рассказывал, как встречали мощи св. Александра Невского в Новгороде. Ему после этого долго не хотелось идти в церковь…