Новый Мир ( № 2 2008) - Новый Мир Новый Мир

А далее следует лирический монолог, в котором раскрывается, так сказать, стратегия страсти. При всей эмоциональности это довольно четкая и логичная схема. Само слово “страсть” несколько раз меняет значения: любовное томление, взаимное телесное упоение, ощущение свободы, ощущение тоски и, наконец, особое творческое видение жизни. Ступени духовной лестницы.

Как редко дается большая страсть. Но когда приходит она — ничего после нее не остается, кроме всеобщей песни. Ноги, руки и все члены ноют и поют хвалебную песню. (Речь о гедонистическом упоении, доступном всякому. “Хвалебная песня” здесь — это еще не искусство, не поэзия, а чисто психологическая реакция. Восхождение описано далее. — В. Н. )

Когда страсти долго нет (месяцами), ее место заступает поганая похоть, тяжелая мысль; потом “тоска на всю ночь” знаменует приближение. И совершенно неожиданно приходит ветер страсти. “Буря”. Не остается ничего — весь страсть, и “она” — вся страсть. Еще реже — страсть освободительная, ликование тела. Есть страсть — тоже буря, но в каком-то кольце тоски. Но есть страсть — освободительная буря, когда видишь весь мир с высокой горы. И мир тогда — мой. Радостно быть собственником в страсти — и невинно.

Таков один из парадоксов творческой натуры — возможность духовного прыжка от страсти самой низкой к самой высокой, сугубо эстетической и в этом смысле “невинной”.

Знакомство с Мартой, по-видимому, не ограничилось “тремя часами”. Почти четыре года спустя, 15 декабря 1912 года, в дневнике появляется запись:

Кое-что пьеса, вдохновение “вообще”. Цирк (звери Дурова). <…> У мамы. Вечером… Марта.

Что сейчас милая?3

И здесь — шокирующее сближение “Марты” и “милой”. И даже без той самозащитной аргументации, которая присутствует у Бодлера: “Проснулся, и к твоей печальной красоте / От этой — купленной — желанья полетели”.

Как же нам оправдать автора? Это, пожалуй, еще труднее, чем выпросить Блоку прощение за воспевание революции и отвести суровые обвинения в сотрудничестве с большевизмом. Да и не удастся оправдать. Читающее большинство никогда не признает за поэтом безусловного права на романтизацию разврата. Разве что в порядке особого исключения. При условии, что созданная им романтическая модель расширяет и углубляет наше представление о человеческой природе.

“Мужчина и блудница…” Воспользуемся для обозначения этой ситуации формулой самого Блока из стихотворения “Последний день”. Анонимный мужчина встречается с анонимной, лично ему не предназначенной женственностью. Всякая встреча — последняя, поскольку в этой ситуации избегают стойкой привязанности, не возникает ни обязательств, ни ответственности. Вырванный на миг из системы привычных связей и контактов, человек с особенной остротой ощущает, насколько одинок он в этом мире. И для художника такая житейская ситуация может стать трагико-романтической гиперболой одиночества.

Как в стихотворении “Унижение”, написанном в конце 1911 года. Кстати, одном из любимых произведений автора: в последний год жизни он неизменно читал его на публичных выступлениях. Стихотворение известное, его часто трактуют как “обличение” продажной любви, цитируя строки:

Разве дом этот — дом в самом деле?

Разве так суждено меж людьми?

Да, социальная нота здесь есть, вполне искренняя. Но мысль в стихотворении развивается не прямолинейно, а музыкально, и следующий вопрос уже не так риторичен:

Только губы с запекшейся кровью

На иконе твоей золотой

(Разве это мы звали любовью?)

Преломились безумной чертой…

Порок здесь образует сплав с мукой, со страданием. И в какой-то степени возможен ответ: да, и “это” тоже.

Завершается стихотворение отнюдь не моралистически:

Ты смела! так еще будь бесстрашней!

Я — не муж, не жених твой, не друг!

Так вонзай же, мой ангел вчерашний,

В сердце — острый французский каблук!

Боль, стыд, окрыляющее упоение — все это вместе, нераздельно.

Название “Унижение” внутренне полемично. Любовь проходит испытание унижением и остается любовью. Таков один из парадоксов человеческой природы.

Написанию этого стихотворения в дневнике Блока предшествуют два сюжета. Один — о встрече с “акробаткой из Варьетэ”: “Я рву ее кружева и батист, в этих грубых руках и острых каблуках — какая-то сила и тайна. Часы с нею — мучительно, бесплодно. Я отвожу ее назад. Что-то священное, точно дочь, ребенок”. Далее следует лирический монолог, своего рода стихотворение в прозе, завершающийся словами: “Жить на свете страшно и прекрасно”.

И в эти же дни Блок в сходной стилистике беседует с юной двадцатилетней поклонницей Натальей Николаевной Скворцовой — москвичкой, приезжавшей в Петербург, чтобы встретиться с любимым поэтом, и вызвавшей его интерес. Некоторые письма так и остались в дневнике. 16 ноября Блок записывает: “Унижения не может быть. Влюбленность не унижает, но может уничтожить. Любовь не унижает, а освобождает…”

В сознании поэта сливаются воедино “акробатка из Варьетэ” и девушка из приличной семьи, возмечтавшая потом выйти за него замуж (она почему-то сомневалась в том, что Блок женат). Лирическое “ты” в “Унижении” — это не проститутка, это женщина как таковая. И в общей образно-поэтической системе Блока релятивизована граница между любовью чистой и порочной. Как устранена и граница между “жизнью” и “творчеством”. Уже и Муза, к которой он обращается в программном стихотворении 1912 года, вбирает в себя “ангела вчерашнего”:

И любови цыганской короче

Были страшные ласки твои…

То, что в первой жизни поэта было “темной” страницей, в новой жизни преображается и осветляется.

 

8. ОПЫТ ЛЮБВИ

Вернемся, однако, в 1897 год, когда врачи рекомендуют Александре Андреевне лечение ваннами на немецком курорте Бад-Наугейм (в современной транскрипции Бад-Наухайм). Это маленький город в Гессене, к северу от Франкфурта и к югу от Марбурга. Александра Андреевна отправилась на курорт вместе с сестрой Марией Андреевной и сыном.

Туда же приехала Ксения Михайловна Садовская, женщина тридцати семи лет, жена солидного чиновника, мать двух дочерей и сына. Подлечиться после третьих родов. Дама привлекательной наружности, в молодости окончила Петербургскую консерваторию по классу вокала.

Что же произошло? На этот счет мы располагаем свидетельствами трех лиц: Александры Андреевны, Марии Андреевны и самого Александра Блока.

Показания матери — эпистолярные: “Сашура у нас тут ухаживал с великим успехом, пленил барыню, мать трех детей и действительную статскую советницу… Смешно смотреть на Сашуру в этой роли… Не знаю, будет ли толк из этого ухаживания для Сашуры в смысле его взрослости и станет ли он после этого больше похож на молодого человека. Едва ли”.

Показания тетки — дневниковые: “Потом началось дело с Сашурой. Сначала он просто скучал, ныл и капризничал и мучил свою маму и меня. Но потом мы познакомились с Садовской, и началась новая игра и новые муки. Он ухаживал впервые, пропадал, бросал нас, был неумолим и эгоистичен, она помыкала им, кокетничала, вела себя дрянно, бездушно и недостойно. Мы боялись за его здоровье и за его сердечко… Кончилось все, однако, тем, что Аля все узнала от скрывавшего Сашуры, и оказалось, что любви у него никакой нет и она-то завлекала его, на все сама была готова; только его чистота и неопытность спасли его от связи с замужней, плохой, да еще и несвежей женщиной. Теперь Аля с ним проводит весь день; он, как дитя, требует развлечений и забав; Аля и забавляет его; дни идут. Та злится, не уезжает, но, Бог даст, все скоро кончится ничем, и мы останемся одни. Худшее, что будет, — это ссора с ней. Но не все ли равно? Главное же, чтобы он остался цел и не был против матери. Отношения его с Алей были одно время ужасны, пока та все у него выпытывала, закабаляла его и брала с него слово, что он будет молчать. Он наконец не выдержал этого, сказал, что попал в скверное положение, что сам готов бы отвязаться. Тут-то все и пошло в другую сторону. Но вот начало Сашуриного юношества. Первая победа, первые волненья. Тут была и доля поэзии. Она хороша. Он дарил ей цветы. Она ему пела” (26 июня 1897 года).

В книге 1922 года Мария Андреевна рассказывает о тех же событиях в несколько ином тоне:

“Она первая заговорила со скромным мальчиком, который не смел поднять на нее глаз, но сразу был охвачен любовью”. И далее: “Красавица всячески старалась завлечь неопытного мальчика, но он любил ее восторженной, идеальной любовью, испытывая все волнения первой страсти. Они виделись ежедневно. Встав рано, Блок бежал покупать ей розы, брать для нее билет на ванну. Они гуляли, катались на лодке. Все это длилось не более месяца. Она уехала в Петербург, где они встретились после большого перерыва. Первая любовь оставила неизгладимый след в душе поэта. Об этом свидетельствуют стихи, написанные в зрелую пору его жизни…”