Завещание Инки - Карл Май

Примерно в двадцати километрах от того места, на котором произошли последние описанные мною события, на противоположном берегу Рио-Саладо находится лагуна Тостадо. Горы своими отрогами, покрытыми непроходимыми лесами, словно гигантскими зелеными щупальцами, дотягивались до самого берега лагуны. Здесь отроги заканчивались, а леса тянулись дальше вдоль течения Рио-Саладо, словно обрамляя ее зеленой полосой, и прерывались только в местах, где в реку впадали притоки и стекали ручейки из родников, бивших в пампе. Эти места и были теми воротами, через которые индейцы Чако проникали на территорию страны, чтобы совершать свои разбойничьи набеги.

Вдоль границы этого прибрежного леса во второй половине того же дня, когда происходили все описанные выше события, ближе к вечеру, шли не спеша, внимательно поглядывая по сторонам, явно ища что-то взглядом, два человека. Один из них был очень стар. Его лицо было словно специально составлено из бессчетного количества складок и складочек. В остальном он состоял лишь из кожи и костей, другого материала Создатель, видимо, решил не тратить понапрасну на этого человека, которому судьбой предназначены были лишь странствия и приключения, но зато снабдил его недюжинным запасом энергии и силы: движения старика были порывисты и резки, как у юноши. Одет он был в штаны из мягкой, хорошо выделанной кожи и рубашку из того же материала. Рубашка была подпоясана на бедрах узким ремешком, к которому был прикреплен нож. На ногах у него была чрезвычайно оригинальная, напоминающая сандалии, обувь. Было очень похоже на то, что он изготовил ее собственноручно. Голову старика украшала замечательная в своем роде шевелюра. Это были густые, длинные волосы, достававшие ему до пояса и абсолютно белые — как снег на вершинах Чако. Бороды и даже малейшего намека на нее у него не было. За спиной у него болтался ягдташ, сшитый из шкуры пумы. Но, кроме этой охотничьей сумки, виднелись и еще несколько интересных предметов: рог для пороха, замшевый мешочек, наподобие кошелька для свинца, и круглый железный шар. В руках он держал отличное ружье дальнего боя. Судя по всему, старик редко расставался с ним.

Его юный спутник был одет точно так же, и ягдташ у него за спиной был также из шкуры пумы. Волосы его, опять же очень длинные, но черные, блестящие, стянутые на затылке узлом, по контрасту с роскошной сединой были воплощением молодости. Лет этому молодому человеку было никак не больше восемнадцати, он был невысок, но мускулатура его казалось хорошо развитой, опытному глазу жителя пампы его походка, любое самое незначительное из движений сказали бы, без сомнения, о его врожденной ловкости и гибкости.

И старика, и юношу можно было с первого взгляда смело отнести к индейцам по крови, хотя юноша имел в своем облике черты, не свойственные этому этническому типу. Его черные глаза были расставлены не слишком широко друг от друга, скулы не выступали на лице этакими подкожными камешками, губы казались бледными, а нос… таких носов у индейцев Южной Америки вообще не бывает — нос был маленьким и слегка вздернутым. Несмотря на то, что лицо парня покрывал густой бронзовый загар, оно все равно казалось гораздо более бледным, чем у других индейцев.

Итак, они ехали по узкой полоске свободной земли между водой лагуны и краем лесных зарослей и внимательно осматривались по сторонам… Вдруг юноша поднял руку (это означало «Внимание!»), потом вытянул ее перед собой и произнес на диалекте кальшаки языка кечуа:

— Смотри, Ансиано! Кажется, вон то дерево — омбу! [56]

Произношение юноши ясно указывало на то, что он нездешний, а его родина находится, пожалуй, очень далеко отсюда. Омбу (по-латыни phytolacca dioeca) — дерево с раскидистой кроной, напоминающее по форме своих листьев шелковицу. Но самое диковинное в этом дереве — его ствол, по обхвату равный стволу могучего столетнего дуба. У своего основания ствол омбу опирается на множество корней, извивающихся, как змеи, и настолько твердых, что они прокладывают каналы в почве, пока совсем не погружаются в нее. На сплетение корней омбу хорошо присесть в жаркий полдень: над головой перешептывается листва, в тени от широкой, густой кроны создается особый микроклимат, помогающий путнику восстанавливать свои силы. Несмотря на монолитный с виду ствол, это дерево имеет очень рыхлую древесину, загорающуюся мгновенно, — и вот уже все дерево вспыхивает, как одна гигантская серная спичка. Разумеется, о каком-либо полезном для человека использовании этой древесины не может быть и речи, его сажают только ради островков тени, как донора свежести и прохлады в безлесной пампе, ну, может быть, отчасти и ради красоты.

— Ты прав, мой господин! — ответил юноше старик. — Омбу, под которым мы передохнем, почти не изменился со времен появления испанцев на этом берегу.

Хочу обратить ваше внимание на то, что употребленное стариком слово «господин» в обращении в данном случае к юноше не услышишь в речи обычных южноамериканских индейцев. Для них не только само это слово, но и понятие, которое оно обозначает, просто-напросто не существует. Вождь — это вождь, тут все понятно, но кто такой «господин» и почему белые люди часто обращаются так друг к другу, им неведомо.

Итак, они подошли к омбу и сняли с плеч свои сумки и оружие. Старик стал очень внимательно осматривать землю вокруг дерева. Там, где трава была как будто несколько выше, он остановился и произнес:

— Повторяю: ты был прав в своих догадках, господин. Мы на том самом месте. Если поднять здесь слой дерна, будет видно, где траве недоставало питания. Там, значит, и находится тайник. Итак, я начинаю его искать. Надеюсь, никто до нас не успел этого сделать.

Он встал на колени, вытащил нож и начал разгребать землю. Юноша захотел присоединиться к нему, но старик остановил его:

— О господин, предоставь мне заниматься этим одному Тебе судьбой предназначено повелевать, а работать должны твои подданные.

— И все же я должен помочь тебе, дорогой Ансиано. Совесть не позволяет мне бездельничать, когда ты, старик, работаешь.

— Старик? — переспросил с искренним недоумением Ансиано. — Ну какой же я старик? Мне только совсем недавно стукнуло сто лет, а все мои предки жили намного дольше.

И, не переставая копать, продолжал рассуждать вслух.

— Да-да, мой отец умер в сто десять, дедушка в сто одиннадцать, а прадедушка в сто двадцать лет. (Здесь я должен заметить, что среди индейцев Кордильер тоже немало долгожителей. ) А его праотцы участвовали в спасении членов семьи Великого Инки Атауальпы, павшего от рук испанцев. Твоим именем, Аукаропора, звали и одного из твоих предков, младшего сыны Атауальпы, который родился на чужбине и поэтому был недосягаем для головорезов Писарро. Наше великое и могучее государство было разрушено огнем и мечом в результате хитрости, обмана и предательства испанцев Пусть эти негодяи думают, что все инки исчезли с лица земли. А ты есть, ты — наш свет и надежда, последний из Сыновей Солнца. И значит, наступит время, когда мы заставим испанцев за все заплатить нам, а после того, как отомстим, заново возродим наше государство.