Русский романс - Полонский Е. П.

216. Тростник[226]

Сидел рыбак веселый На берегу реки; И перед ним по ветру Качались тростники. Сухой тростник он срезал И скважины проткнул; Один конец зажал он, В другой конец подул, И будто оживленный, Тростник заговорил; То голос человека И голос ветра был. И пел тростник печально: «Оставь, оставь меня; Рыбак, рыбак прекрасный, Терзаешь ты меня! И я была девицей, Красавица была, У мачехи в темнице Я некогда цвела, И много слез горючих Невинно я лила, И раннюю могилу Безбожно я звала. И был сынок любимец У мачехи моей; Обманывал красавиц, Пугал честных людей. И раз пошли под вечер Мы на́ берег крутой, Смотреть на сини волны, На запад золотой. Моей любви просил он… Любить я не могла, И деньги мне дарил он — Я денег не брала; Несчастную сгубил он, Ударив в грудь ножом; И здесь мой труп зарыл он На берегу крутом; И над моей могилой Взошел тростник большой, И в нем живут печали Души моей младой. Рыбак, рыбак прекрасный, Оставь же свой тростник; Ты мне помочь не в силах, А плакать не привык». 1832

217. Русалка[227]

1 Русалка плыла по реке голубой,         Озаряема полной луной; И старалась она доплеснуть до луны         Серебристую пену волны. 2 И шумя и крутясь, колебала река         Отраженные в ней облака; И пела русалка — и звук ее слов         Долетал до крутых берегов. 3 И пела русалка: «На дне у меня         Играет мерцание дня; Там рыбок златые гуляют стада,         Там хрустальные есть города; 4 И там на подушке из ярких песков,         Под тенью густых тростников, Спит витязь, добыча ревнивой волны,         Спит витязь чужой стороны… 5 Расчесывать кольца шелковых кудрей         Мы любим во мраке ночей, И в чело и в уста мы в полуденный час         Целовали красавца не раз. 6 Но к страстным лобзаньям, не знаю зачем,         Остается он хладен и нем, Он спит, — и, склонившись на перси ко мне,         Он не дышит, не шепчет во сне!» 7 Так пела русалка над синей рекой,         Полна непонятной тоской; И шумно катясь, колебала река         Отраженные в ней облака. 1832

218. Еврейская мелодия («Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей…»)[228]

(Из Байрона)

Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей!         Вот арфа золотая: Пускай персты твои, промчавшися по ней,         Пробудят в струнах звуки рая. И если не на век надежды рок унес,         Они в груди моей проснутся, И если есть в очах застывших капля слез —         Они растают и прольются. Пусть будет песнь твоя дика. Как мой венец,         Мне тягостны веселья звуки! Я говорю тебе: я слез хочу, певец,         Иль разорвется грудь от муки. Страданьями была упитана она,         Томилась долго и безмолвно; И грозный час настал — теперь она полна,         Как кубок смерти, яда полный. 1836

219. Ветка Палестины[229]

Скажи мне, ветка Палестины: Где ты росла, где ты цвела? Каких холмов, какой долины Ты украшением была? У вод ли чистых Иордана Востока луч тебя ласкал, Ночной ли ветр в горах Ливана Тебя сердито колыхал? Молитву ль тихую читали Иль пели песни старины, Когда листы твои сплетали Солима бедные сыны? И пальма та жива ль поныне? Все так же ль манит в летний зной Она прохожего в пустыне Широколиственной главой? Или в разлуке безотрадной Она увяла, как и ты, И дольний прах ложится жадно На пожелтевшие листы?.. Поведай: набожной рукою Кто в этот край тебя занес? Грустил он часто над тобою? Хранишь ты след горючих слез? Иль, божьей рати лучший воин, Он был, с безоблачным челом, Как ты, всегда небес достоин Перед людьми и божеством?.. Заботой тайною хранима Перед иконой золотой Стоишь ты, ветвь Ерусалима. Святыни верный часовой! Прозрачный сумрак, луч лампады, Кивот и крест, символ святой… Всё полно мира и отрады Вокруг тебя и над тобой. 1837