Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе - Роберт Рождественский

«Ожидаю ночи, как расстрела…»

Ожидаю ночи,                    как расстрела.Я приговорен.Глаза       пусты.Надеваю            тихо и смиреннодушную повязку темноты.И еще не верю в эти строки.И уже других не признаю.Я на полпути,на полдорогек сонному              тому                    небытию.

Близится,             подходит,                          наступает,стрелкою секундною звеня.Включена моя вторая память.Вот он я.И вроде           нет меня.А вокруг —молчание немое,смесь       из воскресений и суббот.И плывут             по медленному морюжалкие соломинки забот.Я за них хватаюсь обалдело.Я тону в горячечном бреду…

Ожидаю ночи,                    как расстрела.Утра,как помилованья,жду.

«Я богат…»

Савве Бродскому

Я богат.Повезло мне и родом                            и племенем.У меня естьАрбат.И немножко свободного времени…Яподамсяот бумажных                 запутанных вороховв государствопереулков,             проспектов                            и двориков.Все, что я растерял,отыщу в мельтешении радужном.Где витой канделябри бетонные глыбины —рядышком.Где гитары              щекочут невест,где тепло от варений малиновых.Где колясок               на каждый подъезддесять —детскихи две —инвалидных.Там, где будничнытополя         перед спящими школами.Там, где булькают,как вскипевшие чайники,                                  голуби.Выхожу не хвалить,не командовать                    уличной вьюгою.Просто такулыбаться             и плытьпо Арбатуседеющим юнгою.

Первые

Аппараты             летательные.Исходы          летальные…

Что звалось                «само-летом»,не летало само.Было странным,                     далеким,как чужое письмо…Были       воздухоплаватели, —шик и почет, —как шкатулки из платины —наперечет.Гордецы,            командорызастольных шумих.

Суеверны, как вдовы.Красивы, как миф.Острословы.Гусары.Знатоки мишуры.Непременно                 усаты.Абсолютно               храбры.Кожей курток похрустывая,шли навстречу громам.Будто в ложе прокрустово,влезали          в «Фарман».И взлетали, касатики!И кричали паря!Быливыше Исаакия.Выше царя!..

Уговоров не слушались.И, познав круговерть,обрывалисьи рушилисьна российскую твердь!Уходили до срока —без войны,без чумы —в землю           чаще намного,чемв большие чины.

«Есть царственность спесивая…»

Есть царственность спесиваяв березовых поленьях.И все тропинки зимние —лишь повтореньелетних.Средь леса оглушенного«ау!»стихает грустно.Зима —           она для шепота.Для шороха.

Для хруста.Она лежит размашисто.Сугробы —как коленки…Еще до марта                  маятьсялыжне-узкоколейке.И пахнет пнями ветхими.И полеслито с небом.И снег         подчеркнут ветками.Сушняк          зачеркнут снегом.

Музыка

Загремели свадьбы,                          застонали проводы.Перепутались и праздники и плачи…Строки нотные стоят                            колючей проволокой.Я бы музыку записывалиначе.Я бы музыку писал,                          на клевер падая.Мне бы нравиласьпоющая работа.Я бы музыку писал                         на строчках пахоты.На ладошкегодовалого ребенка.Засыпал и просыпался.                              Ел не досыта.Растворился бв неожиданных мотивах.Я бы музыку писал                         на струйках дождика.Или лучше —                   на летящих паутинках.Я бы музыку ловил                          в озерах ласковых.Я бы пил ее,                 как пьют хмельное зелье.

Я бы музыку писал                         на крыльях ласточек.Я бы музыку писал                         на шкуре зебры.Я бы музыку творил,кричал и мучился!Я б искал ее                возвышенно и жадно…

Но уже сочинена                       такая музыка.Если ты ее не слышишь —очень жалко.

Осенью

Ю. Томину

Ленинградская погода.Дождит.Город        тучами накрыт с головой.Мне советовали:«Солнца дождись…»Не дождался.И прощаюсь                 с Невой.А реке не до того.А рекамонотонна,               необъятна,                             густа.И почтительныее берега.Оглушительнаее простота.Дождь летит по непонятной кривой.У Невыи для дождейесть ответ.И становятся дождинки                                Невой,смысл ее приобретаяи цвет.Неподвижная вода разлеглась.Мокрый ветер обжигающе скуп…

Возле самых ног Нева.Возле глаз.Возле сердца.Возле сомкнутых губ.

Барабан

Серебристый,                  как полынь,дирижер в костюме праздномдирижировал,как плылчерез яму             нервным брассом.Он рукою загребал.Музыканты багровели…Барабанщик в барабанколотил,как пьяный               в двери!Он старался,он потел,грохал,шевеля губами.Будто разбудить хотелтех,что жили в барабане.Бухал —           черт его дери! —будто по железной крыше…Но, наверное,внутриспали,ничего не слыша…Барабанщик был без чувств.Он раскланялся,шатаясь…

Я в тебястучусь,стучусь.Разбудить тебяпытаюсь.

Пегас

Заполнены дворы собачьим лаем.На лестнице гудит нетрезвый бас…В век синхрофазотронов                                 мы седлаемлошадкупод названиемПегас.

Вокруг нее —                  цветочки и зловонье.И дождь идет,как будто напоказ…Мотает непокрытой головоюлошадкапод названиемПегас.

Она бежит,               она слюну роняет.И все-таки —уже в который раз —тихонечко              ракеты                       обгоняетлошадкапод названиемПегас…

Пустынный пляж                        тепла у солнца просит.Закатный лучик вздрогнул и погас…А мы себе живем.А нас вывозитлошадкапод названиемПегас.

«Написал: «Живу себе…»

Написал:«Живу себе…»

Как это:          живу                себе?!

В суете,в делах,в гульбе.Затерявшийся в толпе.Жду себе.Себе острю.Одному себе                 ворчу.То не вовремя                   молчу.То не к месту                  говорю…

Ну, а если наяву,разобраться по судьбе,я сперва           тебе живу.Вам живу.Потом —себе.

Минута молчанья

М. Пархомову

Замрите,           докладчики,слово мочаля!Минута молчанья.Минута          молчанья…

Не смейте греметь,                         орудийные глотки!Молчите,            станкии квартирные склоки.Ревущий в покорную трубку начальник,молчи!Потому что —                   минута молчанья.Забудьте о целях своих,мегатонны.Не смейся,              паяц!

Замолчите,              моторы!Усните,          гудкии эстрадные ритмы.Ребенки в родильных домах,                                      не орите.Застыньте,над скифом взметенные весла…

Эй, люди!Подумаем очень серьезно,какжитьна земле!

«Не убий!..»

Не убий! —в полумраке грошовые свечи горят…Из глубинвозникают слова                      и становятся в ряд.Если больи набухли кровавые кисти                                   рябин,если бой, —кто услышит твое:                        «Не убий…»?

Мы слышнытолько самым ближайшим                                   друзьям и врагам.Мы смешны,если вечность                  пытаемся бросить к ногам.Есть пределу цветка,           у зари                   и у сердца в груди.Мирлюдей.И над каждым библейское:                                    «Не укради!..»Мир дрожит,будто он искупался                          в январской воде…

Надожить!У последней черты.                          На последней черте.Думать всласть.Колесить, как товарный вагон.И не красть.

Разве что —                 у богов.Огонь.

Колыбельная