Загадка угрюмой земли - Сергей Сальников

его руках автомата по светлому проему выхода. Но вот затвор щелкнул, последняя гильза со звоном запрыгала по гранитному полу, да в ушах звенело от невероятного грохота. А потом наступила абсолютная тишина. Все было кончено.

Шульга встал и пошел к выходу. Вирт лежал в луже крови. Лицо его выражало какое-то неземное удивление. Шульга даже поймал себя на мысли, что ему немного жаль этого немца, отчего-то потерявшего разум. А этим двоим досталось здорово! Промазать в такие «мишени», стоявшие в небольшом светлом проеме, можно было только сослепу. Один лежал, ввалившись в проход головой, а сапоги другого торчали у него за спиной.

Шульга снял с них поясные ремни с магазинными сумками, ощущая приятную тяжесть запасных автоматных рожков. Весь обнаруженный при них провиант переложил в один рыжий ранец из телячьей кожи и только после этого сел и вытянул уставшие ноги. Времени для отдыха у него не было, ведь оставшиеся немцы ушли. И с этим тоже нужно было что-то делать. Но вот куда они могли направиться? В сторону фронта? Вряд ли. Идти туда, в разворошенный ими же улей… Что же остается? Отсидеться или сделать крюк, чтобы выйти к фронту где-то в стороне. И почти наверняка они решат идти по руслу той реки, ведь речушка впадает в Ловозеро, и им вдоль берега идти куда вольготнее, чем по отрогам Луяврурта.

А вот далее куда? На юг или на север? На юг вряд ли, от этого места им предстоит пройти берегом вниз более двадцати километров. Да плюс еще и переправа через норовистую Цагу… Кроме того, они ведь должны понимать, что при погоне путь низом Ловозера будет перекрыт в первую очередь. Так что безопаснее путь по берегу озера, да на север… Только надо иметь в виду, что они будут двигаться севернее лишь в поисках переправы. Ведь переправившись на ту сторону Ловозера, они запросто затеряются в огромной лесотундре Кольского полуострова, ищи потом ветра!

Так, думай дальше… Переправа… Переправляться там удобнее всего с мыса Арнёрк или же с длинного мыса в направлении устья реки Афанасий. Тогда нет смысла таиться у них на запятках, а нужно спуститься к Сейдозеру – там частенько с Мотки объявляются рыбаки на лодках. Путь получится чуть более длинным, чем у немцев, зато сторожиться не надо, и все прямо! И там, за Моткой, их и перехватить можно. Вроде и все.

Шульга стал выбираться по ступеням наверх. Оказавшись неподалеку от снежника, он огляделся и уверенно направился к тропе, ведущей от плато до седловины. Там, среди россыпи щербатых плит пробилась на мшистой полянке елочка, не приметить которую издали было невозможно. Он сел под ней, вынул из кармана гимнастерки огрызок химического карандаша с недописанным домой письмом. Оторвав от него чистую полоску, послюнявил карандаш и написал записку. Затем выудил из кармана несколько оставшихся ленточек от нижнего белья, обвязал одной из них свернутую в трубочку записку и привязал к длинной колючей верхушке. Ленточки затрепетали на ветру, и тем удовлетворенный Шульга, поправив на себе трофейное снаряжение, двинулся в путь. Ему оставалось лишь следить, чтобы силуэт горы Энгпорр оставался ровно за спиной.

А спустя часа три спешного хода он уже вышел к озеру Терекявр. Отсюда до Ловозера было около двух километров, и весь берег удобно просматривался до самого озера. Вон оно – вся водная гладь как на ладони. И если только он не ошибся, к мысу Арнерк немцы выйдут аккурат перед озером Терекявр, но много позже. А он не ошибся. Нет у немцев другого пути, кроме этой поросшей разнолесьем низины.

Шульга устроил свой наблюдательный пост в зарослях, расположившись на плоском замшелом камне. Камень был основательно прогрет солнцем, натруженные ходьбой ноги сразу же отяжелели. Он снял сапоги, промыл распухшие ступни ледяной водой из озера и блаженно растянулся, пристроив поудобнее автомат. Теперь оставалось лишь спокойно дождаться подхода «фрицев», как их окрестили в окопах солдаты. И впрямь, что ни документы убитого фашиста – то Фриц! На худой конец Ганс. Чудно, а с другой стороны? В их деревне тоже почитай каждый третий Иван! Он начал вспоминать, как выглядели его погодки перед призывом в тридцать восьмом году, затем мысли плавно переключились на последнее письмо из дома, в котором мать писала, что из его призыва в живых остались лишь он да Колька Федоскин. Да… А ведь семнадцать человек его возраста насчитывалось в деревне. И он их всех помнит, как будто бы только вчера расстались…

Что-то хрустнуло с той стороны, откуда он сам пришел. Шульга замер и прильнул ухом к земле. Вначале он свыкался с гулким эхом заходившегося в волнении сердца, затем привычно успокоил дыхание и спустя еще несколько секунд уже не слышал ничего, кроме звуков внешнего мира. Кто-то группой дружно топал по тропе, оставленной им более двух часов назад. Вскоре он отчетливо различал едва уловимый перестук какой-то металлической детали солдатской амуниции. Шульга покачал головой и довольно усмехнулся – у него в подразделении с подобными растяпами воспитательная работа была поставлена куда лучше.

Подхватив автомат, он переместился чуть правее, держа во внимании ложбинку перед кустарником. Вот ветки слегка качнулись, потом еще… Шульга совместил прицельную планку с мушкой в круглом кольце и затаил дыхание. Нижние ветки куста качнулись, и из зелени листвы показалось чье-то лицо. С минуту он вглядывался в окрестности, затем солдат кошкой метнулся через ложбинку.

Шульга повел стволом и затем радостно улыбнулся. Ну не было в группе немцев никого похожего на этого шустренького белобрысого паренька в форме красноармейца, с лихо сдвинутой набекрень пилоткой! Улыбаясь, он проследил, как солдат одним броском преодолел ложбину и устроился в непосредственной близости от Шульги.

Но вот кусты