Впервые в Библии - Меир Шалев

Как мы помним, Елисей время от времени гостевал в доме у одной «богатой женщины» в Сунаме (Сонаме), что в Изреельской долине. Эта женщина предоставила ему небольшую комнату для отдыха. Елисей спросил ее: «Что мне сделать тебе?» То есть чем я могу тебе отплатить? Как мне отблагодарить тебя за твою доброту? И к большому нашему удивлению и даже смущению конкретизировал: «Не нужно ли поговорить о тебе с царем или военачальником?»

Илия никогда не мог бы произнести этих слов, он даже помыслить о чем-нибудь таком, пожалуй, не мог бы. Эти слова свидетельствуют о том, что отношения Елисея с властями были совершенно иными, чем у его предшественника. Выясняется, что он, в отличие от Илии, установил для себя связи в правильных местах. Что у него были друзья в правительстве и ходы в армии, что он может составить протекцию, поговорить с кем нужно.

Но вернемся назад, к тем дням, когда Илия был еще жив, а Елисей был его слугой и учеником. Библия не описывает в деталях отношения между ними, но во 2–й главе 4–й книги Царств, в рассказе о том, как Илия вознесся в вихре на небеса, читатель видит несколько многозначительных деталей. Они шли тогда вдвоем к Иордану, и Илия вновь и вновь пытался оставить Елисея позади, чтобы тот не присутствовал при его вознесении на небо. Но Елисей заупрямился. «Жив Господь и жива душа твоя! не оставлю тебя», — сказал он. Он знал, что Илия будет забран у него в тот день и, похоже, что это знали все. Ученики пророков, которых они встретили по дороге, тоже говорили об этом. Полсотни из них даже пошли за ними и остановились поодаль в надежде увидеть предстоящее чудо, и меня забавляет мысль: может быть, один из этих учеников, некий Иона сын Амафиин, тоже был среди них?

Когда Илия и Елисей достигли Иордана, Илия свернул свой плащ и ударил им по воде. Река расступилась, и они перешли по суше. Илия сказал Елисею: «Проси, что сделать тебе, прежде нежели я буду взят от тебя». И Елисей высказал любопытное желание: «Дух, который в тебе, пусть будет на мне вдвойне». На первый взгляд Елисей просил, чтобы его пророческий дух стал вдвое больше духа Илии. Но в других, более снисходительных к нему комментариях говорится, что, мол, на самом деле он просил две трети от духа Илии или же вдвое больше того, что получили все прочие ученики.

«Трудного ты просишь, — ответил Илия. — Если увидишь, как я буду взят от тебя, то будет тебе так; а если не увидишь, не будет». Иными словами, он сам не знал, достоин ли Елисей наследовать ему. Но желание Елисея все же исполнилось, потому что ему дано было увидеть, как Илия уносится в небо на огненной колеснице, запряженной огненными конями.

Елисей воскликнул: «Отец мой, отец мой, колесница Израиля и конница его!» — и разодрал свои одежды надвое. На мой взгляд, это не было обычным разрыванием одежды в знак траура — ведь Илия не умер. В этом жесте мне видится нечто иное. Я думаю, что Елисей порвал свои одежды, чтобы сменить их на одежды Илии, на тот плащ из верблюжьих волос, который упал с плеч унесенного в небо пророка и остался на земле. Этим переодеванием Елисей как бы завершил метаморфозу, начавшуюся в их первую встречу, в тот день, когда Илия сбросил к его ногам этот плащ. Тогда в знак новой жизни он заколол пару волов и сжег рабочие орудия, а теперь разорвал свою прежнюю одежду и поднял с земли новую.

Интересно припомнить, какими были первые дела преемника, когда он остался один. Поскольку перед нами человек Божий, его дела, понятно, представляли собой чудеса, в данном случае — даже целых три чуда. Первым из них было еще одно рассечение Иордана. Елисей поднял плащ Илии, ударил им по реке, и вода снова разделилась надвое. Он пересек русло по суше и пошел в Иерихон. Здесь он совершил второе чудо: очистил ядовитую воду в местном источнике, который и доныне называется его именем.

Оттуда Елисей поднялся в город Вефиль (Бейт-Эль). По дороге он встретил группу «малых детей» — городских ребятишек, которые побежали за ним, насмехаясь: «Иди, плешивый! иди, плешивый!» И тогда Елисей обиделся и совершил свое третье чудо. Он проклял детишек именем Господним, а когда пророк проклинает именем Господним, результат наступает незамедлительно: «И вышли две медведицы из леса и растерзали из них сорок два ребенка» (4 Цар. 2, 24).

Все мы знаем, что есть обидчивые люди, для которых их лысина — чувствительная тема. Но настолько?! В третьем чуде Елисея сошлись воедино обостренное самолюбие, все еще не удовлетворенное тщеславие и возможность воздать обидчикам такую месть, о которой обыкновенные люди могут только мечтать.

«Ни медведей, ни леса»

Порядок и характер трех первых чудес Елисея имеют очевидный смысл. Вначале он проверил, перешли ли к нему дух и силы Илии, как он просил. Рассечение Иордана с помощью плаща Илии засвидетельствовало, что действительно перешли и отныне стали его силами. Потом он применил свои новые силы для положительного поступка: очистил иерихонский источник и даровал местным жителям надежду и жизнь. И тогда он использовал эти силы для чудовищного дела и убил детей за ерундовую насмешку над его лысиной.

Библия безоговорочно осуждает этот последний поступок Елисея. Она подчеркивает, что убитые им дети были «малыми», а потом даже употребляет слово «ребенок». Но наши толкователи, как обычно, поспешили обелить пророка. Библейские комментаторы и проповедники обвинили во всем произошедшем как раз этих несчастных детей. Строем выступив на защиту обиженного пророка, они принялись всеми возможными способами очернять погибших. Они утверждали, что, мол, в этих детях не было «ни капли добродетели», что их матери якобы совершили страшный грех, зачав их в Судный день, и вообще у всех сорока двух были «чубы иноверцев». А прилагательное «малые», которым Библия описывает возраст беспомощных жертв, эти комментаторы перетолковали как «мало-верующие».

Короче говоря, защитники Елисея всячески пытались убедить нас, что его жертвы — это безбожники из безбожников, которые выглядели и вели себя, как дикие люди, и, следовательно, вполне заслужили свою горькую судьбу. А посему Елисея надлежит понять, простить, оправдать и, кто знает, может быть, даже похвалить. Об этом методе — обелять преступника посредством очернения его жертв — я уже говорил, когда рассказывал о Давиде и его поведении в истории Урии и Вирсавии. Книга Царств представляет нам царя Давида без всяких прикрас, как распутника и убийцу, который был наказан за свои грехи, но всевозможные комментаторы, оклеветав Вирсавию и ее мужа, приписали эти грехи как раз им самим. Все это очень напоминает современных адвокатов, которые пытаются защитить насильников путем дискредитации и очернения пострадавших женщин.

Интересно, что из того же страшного рассказа о Елисее пришла в иврит поныне сохранившаяся в нем поговорка: «Ни медведей, ни леса». Библейские мудрецы хотели подчеркнуть этим выражением способность пророка совершать чудеса: дескать, одним своим словом он сумел создать — для убийства детей — и лес, и медведицу, хотя до этого ни медведей, ни леса там не было и в помине. Современный иврит придал этому выражению другой смысл. Сегодня «Ни медведей, ни леса» говорят, когда хотят отрицать что-то неблаговидное, когда хотят сказать «Ни сном ни духом», «Да никогда в жизни ничего такого не было», — как будто призывают поговорку на помощь к усилиям обелить, а то и вообще отрицать отвратительный поступок. Но что поделаешь: и лес был, и медведица была, и никакие оговоры и клевета, переписывание и отбеливание не изменят ужасный характер мести Елисея детям, которые оскорбили его высокочтимую лысину.

И это значит, что ошиблись те, кто думал, будто у Илии появился достойный преемник. Перед нами пророк, не имевший ни смелой гражданской позиции, ни моральной высоты своего предшественника. Он не крикнет царю: «Убил и еще наследуешь?!», и он не будет говорить со своим Богом на горе Хорев. Единственное, в чем Елисей превзойдет Илию, — это в примитивных предсказаниях, знамениях и чудесах. Некоторые из них просто воспроизводят чудеса его учителя (например, рассечение Иордана), но он совершил намного больше чудес, чем тот, и, возможно, именно в этом плане нужно понимать удовлетворение его просьбы к Илие перед вознесением того на небеса: «Дух, который в тебе, пусть будет на мне вдвойне».

Однако кроме этого приумножения чудес Елисей ничем больше не отличился. Он не был образцом какой-либо особой духовности или морали и, как я уже отметил, был, по всей видимости, приближен к верхам и связан с тогдашним политическим руководством, от которого Илия демонстративно держался в стороне. И наличие у него такого безнравственного, вороватого ученика, как Гиезий, тоже свидетельствует о явном умалении пророческого уровня. Верно, Елисей наказал его, но факт, что он не назначил себе другого преемника вместо того же Гиезия — разве что правы наши мудрецы, и тот из учеников, которого он послал помазать Ииуя, был наш Иона сын Амафним. Но ведь и Иона не так уж отличился своими делами впоследствии.