В середине дождя - Олжас Жанайдаров

Она действительно не умела кататься. Аня на льду крепко держалась за меня, боясь сделать даже один шаг. Я безуспешно пытался отцепиться от нее.

— Как же ты научишься кататься, держась за меня? — спросил я.

— Не знаю. Но тебя я не отпущу.

Так мы и катались. Я держал ее за руку, поддерживал за талию, и мы медленно преодолевали метр за метром. После получаса нашего катания Аня сказала, что устала. Она и впрямь выглядела уставшей. Щеки раскраснелись, шапка чуть съехала набок.

Я усадил ее на скамейку. Лед катка искрился разноцветными огнями — лучи прожекторов вырисовывали на нем круги и овалы.

— Я не даю тебе нормально кататься, — сказала мне Аня. — Иди, покатайся. Я пока тут посижу.

Дорожка льда шла по извилистой траектории. Я, разогнавшись, обогнал сначала одну, потом вторую группу катающихся, увернулся от встречного фигуриста, резко остановился, а затем свернул на параллельный машрут.

Сделав круг, я направился к Ане.

— Если хочешь, можем уйти, — сказал я. — Ты устала.

— Давай еще чуть-чуть покатаемся. Мне кажется, в следующий раз я покатаюсь еще очень нескоро.

Я взял ее за руку, она поднялась. Некоторое время мы стояли, прижавшись. Я смотрел в ее, уже такое родное лицо. Она сказала:

— Уйдем с катка, как только пойдет снег.

Снег пошел через двадцать минут. Он был крупным, обильным — казалось, в небе кто-то растряс множество подушек, набитых пухом.

На Большой Дмитровке располагалось много разных кафе. Выбрав подходящее заведение, мы зашли внутрь. Помещение было подвальным, без окон, стены стилизованы под кирпич. В некоторых местах из стен торчали вычурные фонари. Казалось, мы попали в староанглийскую таверну.

Мы заказали себе глинтвейн и вернули меню. Аня положила шапку рядом, на стол. Ее щеки были по-прежнему красными.

Я достал из кармана пару конфет-леденцов, протянул одну Ане. Она взяла и спросила:

— Что это?

— От простуды. Для профилактики.

Она развернула обертку и сунула леденец в рот. Долго смотрела на меня, потом сказала:

— Как же я отвыкла…

— От чего?

— От заботы. И привыкнуть до сих пор не могу.

Нам принесли глинтвейн. Он был горяч, от него шел запах корицы и мускатного ореха. Отпив немного, Аня сказала:

— Вкусно. Тепло и вкусно. Надо бы сделать самим.

— Не проблема. Купим все, что нужно, и сделаем.

Через пару дней мы действительно сделали себе глинтвейн. Получилась целая кастрюля — нам хватило на три дня. Перед сном мы выпивали по бокалу горячего напитка, и крепко потом спали.

* * *

По утрам всегда было солнечно. В зимнем воздухе с рассветом рассыпались мириады зеркальных песчинок — они, отражая свет солнца, переливались всеми оттенками белого. В комнате становилось светло, отдельные лучи подкрадывались к нашим лицам. Отвернувшись, все равно можно было почувствовать их коварное тепло.

Сверху каждое утро играла музыка — этажом выше жил фанат Роберта Майлза. Звуки майлзовской "Children" были нам вместо будильника, но, заслушавшись ими, можно было снова впасть в дрему.

Я поворачивался к Ане, которая спала всегда, засунув руку под подушку. Глядел в ее лицо, дожидаясь пока она проснется. Порой, не дождавшись, целовал в лоб.

— Obsession… — шептал я на ухо.

Это было волшебное слово. Вербальный поцелуй для Спящей красавицы. Аня приоткрывала глаза и улыбалась.

— Почему ты любишь это слово? — спросил я как-то ее.

Это было очередное солнечное утро. Мы, только проснувшись, лежали, глядя в потолок. Ее ладонь была в моей ладони.

— Когда только начала учить в школе английский язык, мне оно попалось в словаре, — сказала Аня. — И чем-то меня заворожило. Я стала употреблять его по любому поводу. А еще была песня с таким названием, мне она очень нравилась.

Она перевернулась на бок и начала гладить меня.

— Еще у всех любила спрашивать его значение. Странно, но очень многие не знали перевода. Даже мой бывший парень. А он английский в совершенстве знал.

Я посмотрел на часы. Как обычно — начало двенадцатого.

— Куда пойдем сегодня? — спросила Аня.

— Решим после завтрака. Мне с утра ничего в голову не приходит.

— Мне тоже.

Я тоже повернулся набок — мы оказались лицом друг к другу. Некоторое время лежали молча.

— Вставать лень, — сказал я.

— Ага.

Она поцеловала меня.

— "И если б знал ты, как сейчас мне любы Твои сухие, розовые губы!" — сказала Аня.

— Конечно, Ахматова.

— Конечно, да.

По ночам мы тоже разговаривали. Но это были совсем другие разговоры — темнота и тишина словно растворяла в себе все сиюминутное, делая нас мягче, серьезней, откровенней.

В одну из таких ночей я сказал Ане:

— Никогда не думал, что смогу впустить кого-то в свою постель на всю ночь.

— А как же раньше, с другими девушками? — спросила она.

— Они никогда не ночевали у меня. Так получалось.

Окно было зашторено, не было видно ничего.

— То есть ты никогда не просыпался дома с другой девушкой в одной постели?

— Никогда. Ты первая.

Мы молчали. Ночью даже молчание было каким-то серьезным.

— А мой бывший парень любил, чтоб мы засыпали вместе. Ему это казалось очень правильным, — сказала Аня. — Наутро он отвозил меня обратно на машине в общежитие.

Она помолчала, потом продолжила:

— Мне это не особо нравилось. Было неудобно. Но он настаивал на своем. Так надо и все. А еще, когда мы спали, любил крепко сжимать меня в объятиях. Очень крепко. Иногда мне казалось, что он может меня во сне задушить.

— Это тот, твой второй парень? — спросил я.

— Да.

Аня взяла меня за руку.

— Если честно, я его боялась, — сказала она.

— Почему ты была с ним, если боялась?

— Он очень любил меня. Просто любовь его была своеобразной. Он был ужасно ревнивым. Запрещал куда-либо ходить без него. Проверял, кому звонила, где была.

— Как же ты начала с ним встречаться?

— Я его тоже любила. Поначалу. На него нельзя было не обратить внимание. Сильный, решительный, смелый… И ухаживал красиво.

Аня сжала мне руку. Я ощутил в темноте, что она смотрит на меня. Словно спрашивала — "Ничего, что я рассказываю о нем?" Я сжал ей руку в ответ — "Все нормально".

— Когда решила с ним расстаться, он долго не оставлял меня в покое. Названивал, предлагал встретиться. Писал письма по электронной почте. Угрожал. А как-то, придя ко мне в общежитие… — Она замолчала. — Меня родители за всю жизнь пальцем не тронули. Никогда, даже в детстве, даже в наказанье.

Я все понял.

— Он тебя… бил?

Я приподнялся на локте и посмотрел Ане в лицо. Но я не видел ее глаз. Она никогда не рассказала бы такое днем.

— Как он посмел тебя ударить? — тихо спросил я.

Она молчала. Потом сказала:

— Ладно. Все что было, то прошло.

* * *

На четвертый день мы сходили в открытый бассейн. Аня ни разу не плавала в таком бассейне, я плавал в нем давным-давно, еще в детстве, к тому же, ранней осенью. Поэтому Аня поначалу беспокоилась, что мы можем простудиться.

Но, оказавшись в воде, она сразу забыла о своем беспокойстве. Ощущения были замечательными. Тело находилось в теплой воде, лицо холодил морозец. В небе сияло зимнее солнце, над водой стоял горячий пар. Из-за него мы иногда теряли друг друга из виду. Добираясь до края бассейна, мы останавливались и, собрав с бетонных тумб свежий снег, кидались друг в друга холодными белыми комьями. Мы громко смеялись, и пенсионерки, которых было много в бассейне, смотрели на нас с осуждением.

После купания я, одевшись, ждал Аню в холле, у небольшого кафе. Я смотрел в окно, где были видны плавательные дорожки, и слушал плеер.

Когда Аня пришла, я купил пару шоколадок и свежевыжатый сок. Мы сели, я дал Ане один наушник от плеера, послушать музыку.

— А ты хорошо плаваешь, — сказала она. — Я за тобой совсем не успевала.

За окном в тумане теплых испарений продолжали плавать люди.

— Когда-то я плавать совсем не умел, — сказал я. — Однажды даже чуть не утонул. Это было в детском лагере. Мы тогда купались с одной девочкой. Она же меня и спасла.

Я вспомнил про Таню. Как она сейчас? После того, как она уехала в Иваново, от нее не было никаких известий.

— А где эта девочка сейчас? — Аня будто прочитала мои мысли.

— В Иваново. Там она родилась, туда же недавно вернулась из Москвы. — Я помолчал. — Помнишь, я говорил тебе про свою подругу, которая работает проституткой?

— Да. Помню. Это она?

Я кивнул и сказал:

— Она поехала в Иваново для того, чтобы начать новую жизнь.

— Она — сильная девушка?

— Да, Анют, очень сильная.

Я сделал глоток сока и сказал: