В середине дождя - Олжас Жанайдаров

Аня посмотрела себе в пустую чашку. Продолжила:

— Приехала в общагу, думаю, что же делать. И решила позвонить себе на сотовый — так, без особой надежды. Набрала с городского — а там отвечают. Какой-то парень. Он сказал, хорошо, что я позвонила, собирался уже кому-то из базы звонить. Сказал, чтобы я не волновалась, что можно встретиться где-нибудь, и он вернет телефон. И мы вскоре пересеклись. Пришел, представился Сережей, такой в пальто, улыбчивый. Протянул телефон, и говорит, что сам терял телефон не раз, но никто не возвратил, говорит, что знает, каково это. Сказал, что ничего в телефоне не смотрел и "эсэмэсок" не читал. Я ему говорю, Сережа, как тебя отблагодарить, может, денег дать? А он говорит — да ладно, что ты. Погладил по плечу и ушел. Вот и все.

Аня поправила свое кольцо "Спаси и сохрани".

— Хороший парень, — сказал я.

— Ага. Мы так отвыкли от доброты, что такие ситуации воспринимаешь как чудо.

Она улыбнулась. Я взял ее за руку, она села мне на колени. Мы поцеловались. Верхний свет сквозь старую люстру ниспадал тусклым потоком. Дождь за окном стих.

В дверь постучались. Аня вышла в прихожую. Через некоторое время вернулась.

— Долг вернули. Очень вовремя.

Она сложила грязные чашки, ложки. Я убрал обратно в холодильник продукты. Аня ушла мыть грязную посуду в ванную, и я слышал журчанье воды и тихий звон чашек. Придя обратно, она протерла тряпочкой кухонный стол. Все это время я сидел и смотрел на нее. И еще в окно. Дождя уже не было.

Я прошел к креслу и сел в него, сдвинув игрушки. Вставать с него не хотелось. Аня включила бра рядом с креслом и выключила верхний свет. Свет бра был мягче и рассеянней. Стало еще уютней.

Затем Аня подошла к компьютеру, тронула "мышку". Вскоре заиграла знакомая песня. Это были Dire Straits — "Brothers in Arms".

Она подошла ко мне, я взял ее за руку.

— Мне надо к однокурснице спуститься, — сказала она. — Ты посиди, я скоро приду. Полчасика, не больше. Хорошо?

Я кивнул. Аня отпустила мою руку, взяла пару книжек и тетрадку со стола и ушла.

В комнате было немного душновато. Я подошел к окну и, дотянувшись до форточки, приоткрыл ее — в комнату сразу же ворвался свежий озонированный воздух. Я поглядел в окно. Внизу горели фонари, свет которых отражали лужи, в темноте угадывались очертания гаражей, мелькали люди-тени. В воздухе испарялась влага, все было продрогшее, застывшее, питерское.

Я подошел к книжной полке. Раскрыл одну из книг и сразу ощутил знакомый аромат со страниц. Это были духи, которыми Аня пользовалась в нашу первую встречу. Я запомнил этот запах.

Из колонок все еще тихо звучала "Brothers in Arms". Она почему-то не кончалась. Я понял, что Аня включила в плеере опцию "повтор одной песни".

Я отложил книгу и сел на Анину кровать, на мягкое зеленое покрывало. Затем, как был, в водолазке и джинсах, прилег. Здесь тоже ощущался запах — только уже запах ее волос. Вытащив из-под покрывала подушку, я положил ее под голову. Я лежал и неотрывно смотрел на плюшевого рыжего кота, сидевшего на кресле прямо напротив меня.

Когда Аня пришла обратно, я уже спал. Я заснул сразу же, как только закрыл глаза. Стоило мне закрыть глаза, и я заснул.

* * *

Проснулся я от шума электрочайника. Когда сквозь дрему открывал глаза, он как раз вскипал. Некоторое время я вспоминал, где нахожусь. Я лежал так же, как лег вчера, в джинсах и водолазке, только теперь укрытый клетчатым пледом. Было утро, от окна шел серый туманистый свет, слышался далекий металлический перестук.

Потом я увидел Аню. Она стояла ко мне спиной у кухонного стола — что-то готовила на электроплитке. Повернулась ко мне:

— Вставай, соня. Уже десять часов.

Я откинул плед и сел.

— Представляешь, прихожу вчера, а ты спишь. Даже не разделся.

Она стояла и помешивала ложкой содержимое небольшой кастрюли. Я встал и пошел умываться. Когда пришел обратно, на столе стояли две тарелки с манной кашей. От них шел белый дымок.

Мы с Аней сели, она взяла сухой хлебец и начала его грызть.

— А ты крепко спишь. Пробовала поначалу разбудить, но потом стало совестно.

— В последнее время мне почему-то очень хочется спать. Даже на парах засыпаю.

— Я, наоборот, все чаще не могу уснуть.

Аня посмотрела в окно, я тоже. Там была застывшая гипнотизирующая серость, сплошное свинцовое небо.

— Сегодня будет дождь, — сказала она.

— На небе ни тучки.

— Сегодня будет дождь, — повторила Аня.

Позавтракав, мы вышли из общежития и добрались до города. Аня оказалась права — на улице стал накрапывать мелкий дождь. Небо было темно-серым, насупленным, сосредоточенным, словно решало какую-то математическую задачу.

Я раскрыл зонт, Аня шла рядом. Мы дошли до Гороховой улицы и, перейдя на другую сторону Садовой улицы, вскоре зашли в Мучной переулок. Сразу стало тише — и даже дождь капал здесь медленней.

— А я сегодня тоже хорошо спала. И видела красивые сны. Там было много незнакомых людей, незнакомых лиц. У тебя не бывает такого — снятся люди, которых ты никогда не видел? При этом точно знаешь, что они существуют.

— Я давно не видел снов.

Аня взяла меня за руку.

— Бывает, — сказала она. — А вот мне забавно. Может, и я кому-нибудь так снюсь. Какому-нибудь папуасу на далеком острове. Очень странно сниться тому, кого не знаешь.

Я чихнул. Аня засмеялась:

— Вот. Правду говорю.

Мы вышли к каналу Грибоедова — мимо нас прошла семейная пара с ребенком лет пяти. Ребенок держал в руках леденец. На нас с Аней он посмотрел внимательно и серьезно.

Пройдя немного, оказались у Банковского моста. По краям мост сторожили четыре серых грифона с позолоченными крыльями.

— Помнишь, в Москве пророчила тебе, что ты разбогатеешь? — сказала Аня. — Если потрешь крыло грифона, пророчество сбудется обязательно.

Я притронулся к крылу. Оно было мокрым и холодным. Провел по гладкой поверхности, на ладони осталась влага.

Вдалеке виднелась церковь Спаса на Крови. Ее купола темнели в сером тумане дождя. Люди шли вдоль канала, с зонтами и без зонтов. В такой дождь сложно было определиться с тем, брать зонт или не брать, — это был и не дождь даже, а какая-то капельная пыль, тонкая водяная вуаль.

Я гулко кашлянул. Аня повернулась, посмотрела в глаза, провела ладонью по моей щеке.

— Смотри, не заболей, — сказала она.

* * *

Но я явственно ощущал, что заболеваю. Горло начало першить, я сглатывал слюнные комки; в плечах, бедрах, кончиках пальцев растекалось жидкое вяжущее тепло; в ногах чувствовалась ватность, а голова чуть гудела, как включенный на самый нижний регистр мощности камин. Даже дождь вокруг нас, который не переставал идти все это время, был каким-то тихим и болезным. Я ощущал его теплый натужный дух, прерывистое сопение, мягкий, словно боящийся боли, ритм. Он был простуженным так же, как и я. Он обволакивал, как влажный компресс.

Все то, что мы с Аней на прогулке видели, я воспринимал как в кинотеатре. Картинка жила отдельно от меня. От Банковского моста мы прошли по каналу к Невскому проспекту, оттуда последовали на Дворцовую площадь. От площади мы прошли через мост на Васильевский остров, к Ростральным колоннам. Затем оказались на Заячьем острове, в Петропавловской крепости. Выйдя из крепости, очутились на Троицкой площади, откуда по Троицкому мосту перешли на противоположную набережную. А потом прогулялись по Летнему саду.

Мы гуляли по центру Питера почти до трех часов дня. Встретили на Невском проспекте внезапное шествие кришнаитов в желтых одеяниях, с музыкой, хоровым пением. На Дворцовой площади увидели одинокого саксофониста в длинном черном плаще, а на стрелке Васильевского острова покормили голубей. В Петропавловской крепости мы побыли в Ботном домике и Петропавловском соборе, постояли у шемякинского Петра, прогулялись по крыше Невской куртины, попили медовухи. Я был словно во сне, и, чувствуя рядом Аню, слушая ее, держа за руку, я на самом деле находился в другой реальности — где царят терпкие запахи, сухой кашель, осторожные движения, дремота и пот.

После того, как мы вышли из Летнего сада, Аня предложила отобедать. Я согласился и сказал ей, что после обеда хочется поехать обратно, в общагу.

— Все в порядке? — спросила Аня.

— Все нормально, Анют. Немного отдохну. У нас завтра еще целый день.

Дождь что-то шептал. Таким шепотом врачи разговаривают с больными.

Мы зашли в кафе на Невском проспекте. Здесь было два зала — синий, для курящих, и зеленый, для некурящих. Заняв столик у окна, я спросил у Ани, что она будет есть, и ушел к стойке. Придя с едой на подносе, я увидел, как Аня ищет что-то в своей сумочке.

— Я надеялась, что взяла с собой аспирин, — перерыв всю сумку, вздохнула она.