Заговор красного бонапарта - Борис Солоневич

Кабинет был слабо освещен затемненной на ночь лампочкой. Но и при этом скудном свете очнувшийся Тухачевский заметил, что новая приятельница, привезенная им из ночного кабаре, стоит над его небольшим письменным столом и роется в ящиках.

— Ты что это?

Вероятно, голос маршала был очень грозен, ибо из рук девушки беспомощно выпали какие-то бумаги, и она сама, побледнев, без сил опустилась на стул. Объяснять по существу было нечего. Остатки винных паров мигом выветрились из головы Тухачевского. Он сразу понял, что эта стройная девушка, с красивым польским именем Ванда, подсунутая ему в кабаре шпионка. Быстро спрыгнув с дивана, Тухачевский вытащил из кобуры свой любимый Сэведж и поднял его к глазам девушки.

— Если ты мне, Ванда, сейчас же не скажешь, кто поручил тебе за мной шпионить, — я убью тебя, как собаку.

Холодная жестокость Тухачевского имела печальную славу еще с времен гражданской войны. Очевидно, Ванда знала о ней. Да и суровое лицо стоявшего перед нею человека говорило само за себя. Пощады быть не могло.

— Ну?.. В последний раз спрашиваю — кто направил тебя сюда.

Красивые глаза наполнились слезами. Сексотка[35] не имела права назвать своего хозяина. За это грозил расстрел. Но здесь, перед глазами, смерть была еще ближе и еще бесспорнее. И пойманная на месте преступления, девушка тихо прошептала:

— Ежов…

* * *

Трудный вечер и ночь достались Ежову. Все оперативные силы НКВД были брошены на розыски участников покушения на Сталина. Серые и черные машины метались по городу, арестовывая всех, кто только мог иметь хоть какое-либо отношение к заговору молодежи на жизнь вождя. Разумеется, прежде всего были арестованы те, кто учился, дружил или жил вместе с двумя виновниками покушения. Что за этими двумя молодыми людьми скрывались многие другие, — Ежов был уверен.

В то время, как постепенно камеры особого назначения заполнялись арестованными, — в большинстве студенческой молодежью, — особо опытные следователи вели первые допросы двух террористов. Полевой-д'Артаньян угрюмо молчал. Несмотря на все подходы, запугивания и провокации, от него не могли добиться ни одного слова. Видимо, он был человек волевой и, зная прекрасно, что при всех результатах следствия ему грозит неминуемый расстрел, только улыбался презрительно и злобно в ответ на все ухищрения следователей. И молчал, решительно сжав зубы под тонкими, недавно пробившимися усиками.

Другой террорист, маленький белокурый студент, был взвинчен до степени истерики, но также не отвечал на коренные вопросы следствия: кто руководил заговором, где были приготовлены или украдены бомбы и, главное, кто влиял на молодежь, пошедшую на террористический акт. Каково бы ни было это влияние, — личное или идеологическое, — показания Полевого могли помочь Ежову и Сталину обвинить и отправить к праотцам еще кого-либо из «врагов народа, пойманных с поличным…»

Скоро стало очевидным, что белокурый студент — только второстепенный помощник, а главной пружиной, стержнем действия, является молчаливый художник. Поэтому-то, отчаявшись добиться добровольных признаний, следователь позвонил Ежову, прося инструкций. Нервно и зло Ежов приказал привести к нему обоих. Он был в ярости. Это покушение — первое, которое ему, как новому наркому НКВД, нужно было быстро и основательно распутать. Нужно было показать Сталину и многочисленным и неуловимым «врагам народа», что «карающий меч победоносного пролетариата» — НКВД, перейдя в другие руки, с еще большей быстротой и безжалостностью рубит головы осмелившимся восстать против советской власти и ее вождей.

— Молодой человек, — начал мягко Ежов, когда д'Артаньяна ввели к нему в кабинет. — Мне доложили, что вы не хотите отвечать на задаваемые вам вопросы. Именно поэтому я и решил с вами лично поговорить. Я — наркомвнудел Ежов. Садитесь, пожалуйста.

Он жестом показал студенту на стул. Тот молча и спокойно уселся, не отрывая напряженных глаз от красивого, чисто выбритого лица наркома.

— Из вашего молчания и упрямства я заключаю, что вы несколько неправильно представляете себе положение вещей. Вы еще очень молоды — лет двадцати с лишним. Поэтому я уверен, что вашей попыткой покушения на жизнь товарища Сталина руководили не столько взвешенные и проверенные политические причины, сколько чье-то разлагающее влияние. Поэтому я и склонен рассматривать ваш поступок только, как следствие тлетворного влияния на вас и ваших товарищей других, более взрослых преступников, оставшихся в тени и толкнувших вас на смерть. Покушение не удалось и теперь эти подлые трусы, конечно, стремятся уйти от ответственности и бежать от руки революционного правосудия. Так вот что, молодой человек. Я, нарком Ежов, гарантирую вам жизнь, а в недалеком будущем и свободу, если вы откроете нам этих закулисных преступников, которые стояли за вашей спиной. Я рассматриваю вас и вашего товарища, как простое орудие взрослых заговорщиков. Нам же важно уничтожить не вас, техническое орудие, а вырвать корни самого зла. Поэтому-то я и прошу вас еще раз взвесить мои слова и откровенно сообщить мне все, что вы знаете по данному делу. Как я вам уже говорил и как повторяю, — я даю слово, что вы останетесь живы и скоро будете свободны. Советская власть сурова, но не кровожадна. И молодые жизни, пошедшие несознательно на преступление, будут нами, конечно, пощажены… Вы поняли меня, товарищ Полевой?

Острые- рысьи глаза Ежова впились в черные, пылающие внутренним огнем, глаза молодого террориста. Тот молчал.

— Вы поняли меня? — повторил Ежов.

Полевой наклонил голову и по его губам скользнула презрительная усмешка. С минуту продолжалось напряженное молчание. В роскошно обставленном большом кабинете, кроме сидящих Ежова и Полевого, у стола стоял, напряженно вытянувшись, следователь, а у двери, неподвижной статуей с револьвером в руке, конвоир. Полевой продолжал молчать и опять усмехнулся. Эта усмешка взорвала нервного Ежова.

— Я не шуточки шутить пригласил вас сюда! Мне не ваши презрительные улыбочки нужны, а откровенные признания. И вы не думайте, что в противном случае, при игре в молчаночку, вам только расстрел грозит! Мы от вас так или иначе этих признаний добьемся. ТАК или ИНАЧЕ, — вы это понимаете?

Черты лица наркома исказились. Ему раньше казалось, что с таким щенком он легко справится — хитростью или угрозами, не прибегая к пыткам. А тут вдруг такое неожиданное и решительное упорство! Взбешенный, он вскочил из-за стола и подбежал к молчаливо и спокойно сидящему студенту.

— Я заставлю вас заговорить, чорт бы вас побрал! — вскрикнул он. — Всеми способами! Жилочки из вас по одной вытяну, но говорить вы будете. Все жилочки! Я перед вашими глазами сперва всех ваших друзей и знакомых запытаю и расстреляю, но… но вы у меня заговорите…

Студент медленно поднялся. Под упавшими на лоб черными спутанными волосами глаза загорелись непримиримой ненавистью. Глядя сверху на маленького бесновавшегося Ежова, он по-прежнему презрительно молчал. Тогда наркомвнудел выхватил из кармана небольшой пистолет.

— Видите?.. Видите? — захлебываясь, закричал он. — Говорите, пока не поздно, пока вы живы… А то иначе…

Он не договорил. Что-то угрожающее мелькнуло в черных глазах арестованного. И внезапно звук резкой пощечины хлестнул воздух. Ошеломленный чекист прервал свои вскрики, отступил назад и поднял пистолет.

— Сталинская блядь, — хрипло вырвалось из сжатого горла студента и лицо его перекосилось. Что-то глухо хрустнуло в его рту и он плюнул в лицо Ежову струей крови и откушенным концом языка. С залитыми кровью глазами, Ежов тряхнул пистолетом и выстрелил. Полевой стоял выпрямившись. Смертельная бледность стала покрывать его лицо и струя крови изо рта лилась все сильнее. Ежов в бешенстве нажимал гашетку карманного Маузера опять и опять, и колени молодого террориста подломились. Он тяжело упал на стул и медленно скатился на пол. А Ежов, в припадке сладострастного бешенства, все еще продолжал выпускать пулю за пулей, пока не щелкнул пустой затвор. Потом он, тяжело дыша, вытер кровь с лица и обернулся к неподвижно стоявшим следователю и конвоиру.

— Какая сволочь, — сквозь зубы прошипел он. — Убрать!..

Но когда конвоир невозмутимо наклонился к убитому, Ежов внезапно воскликнул:

— Нет, постой, постой!.. Веди сюда немедленно другого.

С бледным лицом и трясущейся челюстью вошел в кабинет другой студент. Он слыхал в коридоре выстрелы и уже догадался, что здесь произошло. При виде трупа своего друга, студент окаменел. Ежов, вытирая кровь с лица, подошел к нему.

— Вот посмотрите на своего товарища, — глухо и тихо сказал он. — И подумайте, не торопясь, над своей жизнью и своими показаниями… Подумайте…