Опасный дневник - Александр Западов

Когда коннетабль упал, Бианка наклонилась над ним, спеша оказать помощь. Умирающий нашел в себе силы поднять шпагу и вонзить ее в грудь жены. Перед королем очутились два трупа.

Шум в спальне дочери привлек Сиффреди. „Это дело ваших рук, — сказал ему Энрико. — Вы думали, что соблюдаете пользу государства, хлопочете о моих интересах, но погубили дочь и коннетабля, а меня содеяли навеки несчастным“.

Энрико отказался от брака с Констанцей, на ней женился его брат Пьетро, но управлять Сицилийским государством им не пришлось: Энрико поднял восстание и овладел престолом. Он помнил о Бианке всю жизнь и ни на ком не женился. А Сиффреди со своей второй дочерью переселился в Испанию.

— … Вот и вся история Бианки, — закончил рассказ Порошин. — Спите, ваше высочество. — Погоди минутку, Семен Андреевич, — сказал великий князь.

— Мне нужно что-то у тебя спросить. Как я вырасту, можно мне будет на моей любезной жениться?

— Вырастайте скорей, ваше высочество, — смеясь, ответил Порошин, — тогда и решим.

— Уж как бы рад я был, — мечтательно сказал Павел, — если б это сделаться могло…

Порошин понял, что шуткой не обойтись — мальчик говорил с волнением. У него не только детская влюбчивость. Не видевший материнской ласки, окруженный старухами из комнатной прислуги императрицы Елизаветы, он тянулся к молодым красивым девушкам, влюблялся во фрейлин Екатерины. Может быть, Павел вел себя не по возрасту, но ведь и детство его проходило как бы по-взрослому. И собственная мать, говоря с ним на французском языке, называла его „Моп seigneur le grand due“ — господин великий князь, — а по-русски обращалась к нему словом „батюшка“…

— До женитьбы вашей далеко еще, государь, — сказал Порошин. — Когда к тому время придет и вы меня изволите спросить, можно ли вам на Верушке жениться, то я, конечно, дам совет, не льстя вашим прихотям, а как честный человек и прямой ваш друг.

— Тогда-то я непременно с тобой посоветуюсь. Однако и теперь, голубчик, скажи мне: если бы в этой женитьбе могли случиться препятствия, то что бы это за такие препятствия были?

— На первый случай, — отвечал Порошин, — могло б такое возражение быть, что государю за себя надлежит брать особу царского или королевского рода и уж никак не меньше герцогского или княжеского. Вера же Николаевна, хотя через свою мать, Марию Симоновну, рожденную Гендрикову, приходилась племянницей императрице Елизавете Петровне, и это происхождение почетно, однако в рассуждении политическом государству Российскому женитьба ваша никакого преимущества не принесет. А, к примеру, союз с английской или австрийской принцессою большие для страны мог бы посулить выгоды.

— Понимаю, братец, — задумчиво сказал великий князь. — Где любовь, у царей и тут политика… Но если я захочу, не посмотрю и на политику. Знаешь, — прибавил он, — ведь я жену свою очень любить стану и ревнив буду. Рогов мне носить совсем не хочется.

— Зачем же о рогах поминать, ваше высочество? — сказал Порошин. — Супруга будет вас любить и почитать, станете с ней жить любовно и дружно.

— Любовно и дружно, — повторил Павел сонным голосом. — До завтра, братец, прощай…

3

На следующий день занятий не было. Великий князь играл в свою нескончаемую игру, воображая себя то офицером, то полководцем, штурмующим турецкие крепости, а затем уселся писать перечень полков, состоящих будто бы под командой Порошина. Полков было четырнадцать — десять пехотных и четыре кавалерийских. Высунув от усердия язык, он вписывал в свою таблицу имена и фамилии и хорошо справлялся с орфографией: „Степан Перфильев, Михайла Кречетников, Николай Чоглоков, Михайла Каменский, Александр Суворов…“ Среди них Павел Романов был записан полковником Первого кирасирского полка — должность, которую по сухопутной своей службе он занимал и на самом деле.

Доктор Крузе осматривал и выслушивал великого князя, потому что предполагалось позволить ему катанье на лодке.

За обедом, когда принесли блюдо вареной трески и Павел посмотрел на нее с крайним аппетитом, Порошин пошутил:

— Напрасно, ваше высочество, изволите радоваться своей любимой рыбе. Сегодня доктора Карла Федоровича пригласили, чтобы вам треску запретить, а взамен предложить чаю.

— Что пригласил Карл Федорович? — спросил Крузе и, не дожидаясь ответа, занялся треской.

Между тем слова Порошина обидели Павла — он часто вспыхивал по пустякам и тогда бывал резок и даже груб.

— Пусть рыбы не дадут, на позволь же и мне, Семен Андреевич, про тебя нечто сказать, — ответил великий князь и обратился к Панину: — Знаете ли, сударь Никита Иванович, что вы ему больше досады не сделаете, как ежели зачнете с ним говорить по-немецки: насмерть этого языка не любит!

— Не любить мне его не за что, — отозвался Порошин. — А редко на нем говорю потому, что мало к тому случаев имею.

— Для чего ему не любить немецкого языка, ваше высочество? — сказал Перфильев. — Он в нем очень силен и по-немецки говорить мастер.

— Спасибо на добром слове, Степан Васильевич, — сказал Порошин, — но бывают часы, когда и никаким языком говорить не хочется.

Панин поднял брови и взглянул на Порошина: неприкрытая горечь этого замечания его удивила. Но подумать о причинах мрачности своего помощника он не Успел: доктор Крузе теребил его за рукав, торопясь разъяснить свою идею.

— Вот помяните мое слово, — говорил он, — в Америке построят когда-нибудь железные заводы, и англичане, которым эта страна принадлежит, от нашего железа откажутся, к великому для нас убытку. А за ними и все остальные государства станут железо в Америке брать.

— Может, так и будет, Карл Федорович, — согласился Панин, — с тою, однако, поправкою, что когдаАмерика пустит свое производство железа, то американские селения за англичанами не останутся. Англии придется у них железо покупать, а оно будет дороже, на перевозку расходы возрастут, да и торговать, вероятно, американские жители сумеют лучше нашего. И выйдет, что Англии по-прежнему выгоднее будет железо от нас возить, нежели через океан.

После обеда была задумана водная прогулка — Панин собирался показать великому князю ловлю ряпушки в Неве, мелкой рыбки, имевшей широкую известность среди петербургского бедного люда. Павел знал о лодочной поездке и очень радовался.

Он с генералом Мельгуновым крутил волчок в биллиардной, когда Никита Иванович поманил Порошина в учительную комнату и там сказал ему:

— На Неве большой ветер, сильное волнение. Плыть, пожалуй, не стоит. И если мы поедем с великим князем на лодке, публика осудит нас — его жизни может грозить опасность.

— Вам угодно отложить прогулку? — спросил Порошин.

— Семен Андреевич! — сказал Панин. — Если я решу, что не поедем, будут слезы. Поговорите с его высочеством от себя, он всегда слушает вас, может быть, и сам поймет, что плыть по Неве сейчас неблагоразумно.

— Труденька такая комиссия, ваше превосходительство, но попробую, — ответил Порошин и возвратился в биллиардную.

Павел пускал по столу волчок, заставляя его сбивать маленькие кегли, поставленные шеренгой.

— Как-то нам плыть придется? — негромко сказал Порошин, обращаясь к Мельгунову. — Ветер по Неве сильный, и вода поднялась.

Мельгунов с недоумением посмотрел на него. Павел услышал и ответил за генерала:

— Однако ехать все-таки можно, я думаю.

— Нет, ваше высочество, — сказал Порошин, — вода так высока, что ни под какой мост не подъедешь. Да и ветер штормовой.

Павел, держа в руке волчок, задумался — ехать он страстно желал — и через минуту воскликнул:

— Ведь нам плыть вверх по Неве, к монастырю, там никакого моста нет! А погоды нечего бояться. Помнишь, как прошлого года из Кронштадта в Ораниенбаум на шлюпке мы шли, погода была в десять раз хуже, а я не струсил!

Павел запрыгал, довольный, что поборол препятствие к прогулке.

— Здешние волны еще покрупнее морских бывают, — возразил Порошин. — А ряпушка в бурю лежит на дне, рыбаки на лов не выходят. Нам же стыдно подвергать себя опасности из-за какой-то рыбки.

— Я вижу, тебе не захотелось ехать, — с огорчением сказал великий князь, — и ты все плохое придумываешь про погоду и рыбаков.

Все же надежды Павел не терял и попросил Порошина:

— Ты ничего о погоде Никите Ивановичу не говори. Пусть он сам увидит. А то наскажешь такого, что он и в ясный день запретит нам езду. Ой, уж, право, иногда способу нет с тобой ужиться! Вот и Тимофей Иванович говорил…

Что говорит о нем Остервальд, Порошин узнать не успел: пришел Никита Иванович в сопровождении Григория Орлова и объявил, что прогулка по Неве отменяется.

Великий князь сделал несчастное лицо и собрался было заплакать, но Григорий Григорьевич сказал — Не стоит огорчаться, ваше высочество, погода и в самом деле дурная. Лучше пойдемте в гости!