Опасный дневник - Александр Западов

Случилось так, что Энрико и Бианка полюбили друг Друга, как только им стало доступно это чувство. Виделись они редко, но все же встречались, и Энрико упросил Бианку разрешить ему проделать ход из его покоя в ее спальню. Когда однажды Сиффреди уехал по делам, искусный архитектор пробил в стене отверстие и прикрыл его с двух сторон деревянными дверцами, подогнав по рисунку и цвету к панелям комнат так, что тайный ход нельзя было заметить. И о том, что он сделал, никогда никому не проговорился.

Энрико стал посещать по ночам спальню Бианки и беседовать с нею. Как-то нашел он ее в тревоге. Она узнала, что король Рожер опасно заболел, что Энрико предназначен заменить его на троне, и боялась, что любви их наступит конец. Принц утирал ее слезы и говорил, что чувства его не изменятся, что она всегда будет его отрадою. «Пусть так, — сказала умная Бианка, — я вам верю. Но вдруг ваши подданные потребуют, чтобы вы взяли в жены себе какую-нибудь королеву и ее владения присоединили к своим?» — «Вы все видите в черном свете, — возразил Энрико. — Если я буду государем Сицилии, я клянусь обручиться с вами в присутствии всех вельмож».

Он утешал Бианку, как мог, но ее испытания только еще начинались.

В замок Бельмонте к министру приехал коннетабль, восхитился красотой Бианки и попросил у Сиффреди ее руки. Тот согласился, но свадьбу отложил из-за болезни короля и ничего не сказал дочери о предложении коннетабля.

Через несколько дней Сиффреди в сопровождении дочери пришел к принцу, объявил, что король Рожер скончался, надо ехать в Палермо, и поздравил Энрико со вступлением на престол. Тот ответил, что считает Сиффреди своим вторым отцом, просит не оставлять советами, а затем подписал свое имя внизу чистого листа бумаги, дал его Бианке и сказал: «Примите этот залог моей верности и вашей власти над моей волей». Сиффреди тут понял, что принц любит его дочь, обещал, что не злоупотребит его доверием, и они поехали в Палермо.

Народ встретил Энрико радостно, приближенные собрались во дворце, и министр Сиффреди вскрыл и просчитал вслух завещание короля. Своим наследником король называл принца Энрико, но с тем условием, чтобы он женился на принцессе Констанце. Если Энрико откажется от этого брака, то корона должна перейти к его брату Пьетро с таким же условием.

Услышав о Констанце, Энрико растерялся, хотел что- то сказать, но Сиффреди не дал ему говорить и провозгласил, что принц согласился взять в жены Констанцу — хотя тот не думал этого делать — и удостоверил свое намерение подписью, в чем каждый может убедиться. И он показал бумагу, которую принц отдал Бианке. Подпись была подлинной, а согласие от его имени выразил Сиффреди, отобрав бумагу от дочери…

Все обрадовались решению принца, так как опасались, что отказ его может вызвать смуту в Сицилии, Констанца изъявляла свою благодарность, а принц стоял, не зная, что делать: ведь он любил Бианку и надеялся царствовать с ней вместе! Потом он подумал, что можно для вида притвориться, будто он рад исполнить волю покойного короля, и сразу начать хлопоты у римского папы, чтобы его освободили от брака, а тем временем укрепить в стране свою власть и усмирить недовольных, если такие найдутся.

Подумав так, он ответил Констанце, что согласен стать ее мужем. А когда он это говорил, в залу совета вошла Бианка, чтобы представиться принцессе, и она слышала слова Энрико.

Бианка была в отчаянии. Энрико понимал ее чувства, но не мог ей ничего объяснить. Сиффреди же, предвидя, какие бедствия их страсть могла принести государству, поторопился увести Бианку из залы и отправился с нею в Бельмонте. Там он сказал дочери, что она будет женой коннетабля. Она упала в обморок, а когда очнулась, Сиффреди обратился к рассудку дочери и убеждал, что интересы государства требуют ее отказа от короля Энрико и для нее будет лучше всего идти замуж за коннетабля, которому он уже дал слово.

Обманутая, как она понимала, королем, Бианка должна была признать справедливость отцовских доводов. Христианская религия запрещает ей лишить себя жизни, думала она, но пусть брак Энрико принесет ему такое же несчастье, какое причиняет ей требование отца. Потом она решила, что, соединившись с коннетаблем, больнее всего отомстит неверному Энрико, если он сколько- нибудь еще любит ее, и согласилась подчиниться отцу. Сиффреди послал за коннетаблем и тотчас обвенчал тайно с ним дочь в часовне замка…

Порошин закрыл книгу.

— Отдохнули, ваше высочество? — спросил он. — Теперь извольте вставать.

2

Вечером, собираясь на бал, великий князь приказал подать расшитый золотом кафтан, а парикмахеру велел завить ему семь буклей, — раньше довольствовался одной. Чулки показались ему плохо натянутыми, и он заставил камердинера перевязать их так, чтобы нигде не морщило.

Эти новые заботы, которых нельзя было скрыть от окружающих, смущали и самого Павла.

— Мне кажется, ты мною недоволен, что я так наряжаюсь и модничаю? — сказал он Порошину.

— Помилуйте, ваше высочество, — ответил Порошин, — чем же мне быть недовольным? Я нарядов никак не отвергаю. Молодой человек должен быть опрятным и одеваться чисто. Но к одним только нарядам свое внимание устремлять не годится, особливо тому, кто хочет в жизни что-либо важное совершить. По верхам скакать, в зеркала смотреться и повторять говоренное другими — жалкая участь, не правда ли, ваше высочество?

— Я не смотрюсь, у нас и зеркал-то нет, — смущенно сказал мальчик.

— Время нам идти, — сказал Порошин, довольный этим смущением.

Государыня еще была в своей опочивальне. Павел прошел к ней, вскоре вернулся в залу и открыл бал в паре с Анной Карловной Воронцовой. Когда вышла государыня, он танцевал польский с фрейлиной Верой Чоглоковой.

Павел ступал в такт музыки очень старательно и успевал оживленно разговаривать со своей дамой. И если бы Порошин сумел вслушаться в их беседу, он подивился бы пылкости чувств своего воспитанника.

— Вы червонная десятка, у вас десять сердец, и все их вы раздаете кавалерам, — с упреком говорил Павел.

— Нет, ваше высочество, — оправдывалась Вера, — у меня только одно сердце, и дать его не могу более чем одному человеку.

— А отдано это сердце кому или нет? — быстро спросил мальчик.

— Отдано.

— Далеко ли отдано? Где оно теперь?

— Недалеко, ваше высочество.

— Если б я вас кругом обошел, встретил бы я его?

— Мое сердце так близко к вам, что и обойти его нельзя.

— Это вы только из любезности говорите, а сами ко мне холодны.

— Нет, государь, вы неверно обо мне понимаете.

— Зачем же вы так ласково с камер-пажом графом Девьером давеча разговаривали? Это мне обида.

— Помилуйте, государь, моей вины тут не бывало. Граф меня спросил, я ответила. Нельзя ж было промолчать, это ведь и невежливо.

Мальчик наклонил голову.

— Пусть будет так. Если б это было пристойно, я бы поцеловал вашу руку.

Вера потупила глаза.

— Это уж слишком, ваше высочество. На нас и без того смотрят. Бомонша-то как пристально вглядывается!

Павел оглянулся на французскую актрису Бомон, по-русски Бомоншу. Она, и верно, пялила свои огромные черные глаза на него и на Веру.

— Пускай смотрит. А я на вас гляжу, — сказал великий князь, сжимая руку своей дамы, и этот жест был замечен Порошиным. Он улыбнулся, продолжая наблюдать за мальчиком: Павел вовсю махал, то есть ухаживал, за Верой Чоглоковой, и за его маханьем следило множество любопытных глаз.

— Великий князь растет не по часам, как говорит пословица, — услышал Порошин голос императрицы. Она проходила по галерее и остановилась рядом с Порошиным.

Воспитатель поклонился Екатерине и сказал:

— Его высочество имеет нежное сердце и добрый нрав.

— Я спрашивала великого князя, — продолжала императрица, — которая из моих фрейлин ему лучше нравится, он ответил, что все они ему равны. А теперь я вижу, что он меня обманул!

— Обман этот не ставьте в вину, ваше величество, — заступился за мальчика Порошин. — Великий князь любовник еще не опытный и сердечных тайн хранить не умеет.

— Доказательство тому сегодня мы получили, — сказала императрица. — Но его высочеству разумнее было бы упражнять свой ум и язык в науках, чем в болтовне с фрейлинами.

— Его высочество в занятиях очень усерден и отлично хорошо постигает науки, — заверил Порошин.

— Знаю, что вы составляете историю его высочества и для того заносите в свои записки все, что с ним случилось, — сказала императрица. — Конечно, и этот день у вас- в календаре будет замечен, как и тот, в который мы последний раз были у Сиверса?

Порошин вспомнил, что несколько дней назад Екатерина и Павел, сопровождаемые свитой, ездили к обер- гофмаршалу графу Сиверсу. Было весело — бегали взапуски, играли в кошки-мышки, и почтенные вельможи танцевали с юными фрейлинами. Государыня играла в карты, наблюдая за общим весельем.