Осень Атлантиды - Маргарита Разенкова

— А если я спрошу недолжное? Ведь преждевременное знание может обернуться во зло.

— Может! Чаще всего так и бывает. Но с дельфинами ты в безопасности. Потому что, — он со значением поднял палец, — они прекрасно знают, что кому когда передать! Это ясно или нет?

— Ясно.

— А уж такие вещи, как «Иные существа» и «Ушедший мир», кому же, как не дельфинам, знать лучше всех? Они древнее нас, людей, и помнят все это! Просто спрашивай — они помнят! Это понятно или нет?!

— Климий, — она обернулась к ведущему, — я остаюсь! Я знаю, как учат дельфины: это будет здорово — намного быстрее, чем у людей, а понимать и запоминать легче. Они передают сразу блоками образов! Это так здорово!

И Климий улетел один. Видно, ему пришлось неприятно объясняться перед наставниками из Университета, потому что, когда он второй раз вернулся за ведомой в «Акватис», вид у него был более чем решительный. Господин Куэн-Ворк посмотрел на него издали и, радушно помахав рукой, быстро удалился.

— Лим, я понимаю твою досаду — послушание, дисциплина и все такое, — заметила Таллури, когда ведущий никак не отреагировал на ее бурные восторги по поводу такого длинного (уже осень наступила) курса в «Акватисе», — но я же прошла все, что намечалось. Разве нет? Разве результат не важен?

Климий вздохнул и промолчал. И она замолчала и, отвернувшись, стала смотреть в окно.

Через некоторое время Климий наконец разлепил губы:

— Мне не хватало тебя.

Таллури удивленно уставилась на ведущего, и тот спешно добавил:

— Там, на раскопках, тебя не хватало. Ты могла бы нам здорово помочь! Мы провозились чуть ли не на месяц дольше. Хорошо еще, что Рамичи с Нэфетисом работали в паре. У них многое получается лучше, когда они в паре работают, — и он вздохнул еще раз. — Ну расскажи, чем ты занималась?

— А тебе интересно? — с напускным подозрением спросила Таллури и выждала, пока он не начал упрашивать.

Она, разумеется, не стала рассказывать ведущему о том необычном внимании, что уделял ей господин Куэн-Ворк поначалу (хвала Единому, он оказался совершенно не обидчив и не мстителен, столкнувшись с ее решительным отказом, и обучение продолжал, будто ничего не случилось). Не рассказала и о том, как заревновали было ее к наставнику Куэн-Ворку две девушки-ученицы, те самые, которых Таллури увидела в «Акватисе» первыми. И опять же, все решилось благополучно, и они даже подружились.

И уж, конечно, не стала рассказывать, что малыш Паккучи, один из множества тут и там мелькавших в «Акватисе» и плескавшихся с утра до ночи в его бесчисленных бассейнах и водоемах, оказался внебрачным ребенком господина Куэн-Ворка и одной из его учениц. Зачем рассказывать об этом? Для Климия этот факт — нарушение всех и всяческих норм и законов, для жителей «Акватиса» — воплощенная радость бытия. Таллури же предпочла остаться отстраненной: не иметь никакого, ни внутреннего, ни внешнего, отношения к таким (всё же смущающим ее) фактам.

Зато с восторгом поведала Климию, как она общалась с Океаном и его жителями, как господин Куэн-Ворк в какой-то момент перестал успевать записывать то, что она «передавала» ему из «океанических запасов», и велел Мирхе помогать. И Мирха, блестя глазами и хохоча от счастья, по целым дням не выпускала из рук пера, писала и зарисовывала все, что «транслировали» через Таллури дельфины. Еще рассказала о том, как хорошо теперь плавает и может задерживать дыхание не меньше чем на четверть часа благодаря особым медитациям и дыхательным упражнениям, придуманным господином Куэн-Ворком, а пуще того — благодаря покровительственному присутствию дельфинов, в биополе которых любой мог стать водным существом.

И о том, как однажды в ночь полнолуния ее позвали на великий праздник — рождение в мир человека. Ее пригласили Лерлея с супругом, и Таллури сочла за честь участвовать. Между прочим, Таллури узнала в Лерлее ту девушку-птицу, что некогда нарисовала Эннея, когда они с Рамичи гостили у нее в поместье.

«Какая интересная и, кажется, счастливая у нее судьба, — подумала Таллури, — Университет, успешная учеба. Ведь Лерлея дошла, похоже, до четвертой ступени вместе с Эннеей. Эннея теперь все время в храме, мы почти совсем не встречаемся, не за горами ее посвящение в жрицы, а Лерлея предпочла супружество и материнство. С какой любовью они с супругом смотрят друг на друга!»

Горели свечи, и берег был весь усыпан цветами, девушки играли на флейтах и пели, и Лерлея подпевала им тихо. Дельфины не оставляли будущую мать в воде ни на секунду. Малышка Лерлеи появилась на свет, когда солнечные лучи разлили по небосводу первые молочно-розовые краски, проснулись чайки, и ожил весь мир, будто тоже только что родился. И кажется, ничего красивее и значительнее Таллури в своей жизни не видела. Потом все ушли с берега, а новорожденная с родителями еще долго жили на берегу, и им помогал весь «Акватис».

Таллури рассказала бы еще о чем-нибудь (об Океане, дельфинах, звездах), но уже завиднелись на горизонте белоснежные башни, купола и стены Города. Климий стал готовиться к посадке.

* * *

Таллури еще долго вспоминала, как жаль было покидать морскую резиденцию, а особенно — друзей-дельфинов. Она долго прощалась с ними перед отъездом.

«Она грустит!»

«Очень-очень. Человеку грустно!»

«И нам. И нам. И нам».

«Коснись меня!»

«И меня! И меня! Ей грустно!»

«Ррасказал — проводить. Ррасказал — утешить!»

«Рра знает: мы сами хотим — утешить, дать силы, радовать!»

«Радовать! Радовать!»

Затрещали разом:

«Покатаем! Держись!» — толкали носами, поворачивались боком, наперебой подставляли верхние плавники. Обещали напоследок: «В медитации — вместе!», «Не грусти — придем! Придем!»

…А в Университете ждали Рамичи и Нэфетис, Тэрч и Эннея. И даже Климий, сбросив наконец маску строгого воспитателя, смотрел на Таллури сердечно. И было здорово вернуться к ним.

А еще — к прогулкам в лесу, к песням у озера и играм в гимнасии, к вечерам в тихой библиотеке. И самое прекрасное — к беседам, когда общались взахлеб и не могли наобщаться, засиживались за полночь, не хотели и не могли разойтись, и даже когда давно клонило в сон, беседа все текла живым неиссякаемым ручьем.

Чаще всего собирались впятером — Рамичи и Нэфетис, Тэрчтитлон, Климий и Таллури — на внешней галерее у девушек. Первым, зевая и виновато улыбаясь, уходил Тэрч. За ним, с сожалением выпустив ладонь Рамичи из своей руки, медленно удалялся Нэфетис, и Рамичи шла его провожать («Немного, буквально до ближайших деревьев», — ритуально соглашался Нэф, светясь счастьем). Затем он приводил ее (тоже провожая) обратно. Потом Рамичи опять шла с ним… («Немного, до ближайших деревьев…»).