В лучах мерцающей луны - Эдит Уортон

Она подперла рукой разламывающуюся голову и задумалась. Что угодно? Но что она могла сделать? Ничего такого, что причинило бы ему боль, послужило препятствием его свободе, нарушило дух их договора: в этом она была тверда больше, чем когда-либо. Она совершила сделку и была намерена придерживаться договоренности не по каким-то абстрактным мотивам, но просто потому, что ей случилось полюбить его благодаря этой сделке. Да… но увидеть бы его, хотя бы раз!

Неожиданно она вспомнила, что Стреффорд сказал о Нельсоне Вандерлине и его жене. «Почему два человека, которые оказали друг другу наилучшую услугу, какую могли, тем, что вовремя друг друга избавили от себя, должны после этого становиться заклятыми врагами?» Если, предоставляя Нику свободу, она действительно оказывала ему подобную услугу, то, возможно, он больше не ненавидит ее и не будет против того, чтобы увидеться с ней… Во всяком случае, почему бы, исходя из этого, не написать ему — написать простое дружеское письмо, предложив встретиться и «урегулировать все вопросы»? Деловое «урегулировать» (что за отвратительное слово!) докажет ему, что у нее нет тайного умысла покуситься на его свободу, а кроме того, он человек слишком непредубежденный, слишком современный, слишком презирающий то, что Стреффорд назвал притворством, чтобы не понять и не принять подобное предложение. В конце концов, Стреффорд, возможно, был прав; следует избавить человеческие отношения от лицемерия, даже если вместе с ним придется так или иначе расстаться со многими представлениями об изысканности…

Она бросилась к себе в комнату, быстро набросала записку в несколько строк и побежала в темноте под дождем к почтовому ящику на углу. Когда она возвращалась пустынной улицей, у нее возникло странное ощущение, будто улица не так пуста, как кажется, — будто, может, Ник уже здесь, где-то близко в ночи, хочет проследовать за ней до двери, войти в дом, подняться, как прежде, с ней в спальню. Невероятно, насколько ближе он стал, стоило лишь сделать простую вещь — написать ему коротенькую записку!

В спальне разрумянившийся Джорди спал в своей кроватке; она задула свечу и тихо, боясь разбудить его, разделась.

На другой день Ник Лэнсинг получил письмо Сюзи, пересланное ему из офиса адвоката.

Он внимательно перечитал его два или три раза, взвешивая и обдумывая осторожные слова. Она предлагала встретиться и «все урегулировать». Что «все»? И зачем ему принимать подобное предложение? Какая тайная цель движет ею? Ужасно, что теперь, думая о Сюзи, приходится постоянно подозревать какие-то скрытые мотивы ее поступков, остерегаться каких-то подспудных хитростей. Что, черт возьми, она пытается сейчас «урегулировать»?

Несколько часов назад при виде ее вся его суровость растаяла и он обвинял себя в жестокости, в несправедливости, во всех грехах гордыни перед собой и перед ней; но с появлением Стреффорда, приехавшего в столь поздний час и так явно ожидаемого и радушно встреченного, затопившая его волна нежности схлынула.

Но в конце концов, чему тут удивляться? Ничего не изменилось в их ситуации ни для него, ни для нее. Он оставил свою жену обдуманно, и причины были таковы, что никакие последующие впечатления не заставили его передумать. Она, это очевидно, молча согласилась с его решением и воспользовалась им, дабы обеспечить свое будущее, — это вытекало из ее действий.

Так чтó им было причитать и бить себя в грудь, им, которые гордились тем, что смотрели фактам в лицо и держались изо всех сил, не стеная понапрасну? Он был прав, считая их брак безумством. Ее чары взяли верх над его здравым смыслом, и у них был год… этот сумасшедший год… по крайней мере за исключением двух или трех месяцев. Но первоначальная интуиция его не подвела; и теперь они оба должны расплачиваться за свое сумасшествие. Парки редко забывают о заключенных с ними сделках или востребовать проценты с них. Так почему бы теперь, когда пришло их время, не расплатиться благородно и не запомнить из этого эпизода в их жизни только то, что сделало его в высшей степени стоящим уплаченной цены?

Он отправил пневматической почтой телеграмму миссис Николас Лэнсинг с извещением, что зайдет к ней сегодня днем, в четыре часа. «Так нам должно хватить времени, — холодно подумал он, — чтобы, как она выражается, „все урегулировать“ и не помешать вечернему визиту Стреффорда».

XXVIII

Телеграмма от мужа гласила:

«Сегодня в четыре часа. Н. Л.»

Весь день она в состоянии мучительного нетерпения вдумывалась в эти слова, пытаясь вычитать в них сожаление, переживание, воспоминания, какое-то эхо собственного душевного волнения. Но она подписала свое письмо «Сюзи», а он «Н. Л.». Это определяло пропасть между ними. В конце концов, она была свободна, а он нет. Возможно, учитывая его положение, она только увеличила дистанцию между ними своей необычной просьбой о встрече.

Она сидела в крохотной гостиной, и бронзовые часы отсчитывали минуты. Она не выглядывала в окно: будешь караулить его, удача вполне может изменить. Казалось, тысячи незримых духов, тайных демонов добра и зла, сгрудились вокруг нее, подслушивая ее мысли, подсчитывая удары сердца, готовые воспользоваться малейшим признаком уверенности в себе и мгновенно выставить ее на посмешище. О, сюда бы алтарь для ее искупительной жертвы! И что может быть слаще ее перебоев сердца, слез, душащих ее?

Зазвенел дверной колокольчик, она вскочила словно подброшенная пружиной. В зеркале между двумя букетами сухой травы ее лицо выглядело бледным и безжизненным. Ах, если она покажется ему чересчур изменившейся!.. Если б только было время броситься наверх и тронуть губы помадой…

Дверь отворилась; потом затворилась за ним; он пришел.

— Ты хотела видеть меня?

— Да, — ответила она, и ее сердце, казалось, прекратило биться.

Сначала она не могла понять, что за таинственная перемена произошла с ним и почему, глядя на него, ей кажется, что перед ней незнакомый человек; потом она поняла, что его голос звучит так, как обычно звучал, когда он говорил с посторонними людьми; и она сказала себе с болезненной дрожью понимания, что стала для него «посторонней».

Последовало гробовое молчание; потом она пробормотала, сама не зная, что говорит:

— Ник… не присядешь?

— Спасибо, — ответил он, но как будто не слыша ее, потому что продолжал неподвижно стоять; полкомнаты разделяло их.

И постепенно ее охватило ощущение, что в его присутствии нет ни смысла, ни надежды. Между ними словно встала гранитная стена. Казалось, эта стена скрыла ее от него, будто своим отрешенным взглядом он смотрит на стену, а не на нее. Внезапно она сказала себе: «Он страдает больше, чем я, потому что жалеет меня и боится сказать, что собирается жениться».

Эта мысль уязвила ее гордость, и она, вскинув голову, с улыбкой встретила его взгляд.

— Ты не думаешь, — сказала она, — что будет разумней… учитывая столь большие изменения в твоей и моей жизни… встречаться, в смысле, как друзья? Я хотела сказать тебе, что ты не должен чувствовать… чувствовать жалость ко мне.

Он густо покраснел.

— О, я знаю… знаю, что… — поспешно проговорил он и добавил с наигранной живостью: — Но спасибо, что сказала.

— Нет ничего, — продолжала она, — что при таких встречах могло бы в малейшей степени смущать или мучить нас, когда мы оба узнали… — Она протянула ему руку. — Я слышала о тебе и Корал, — договорила она.

Он взял ее руку ледяными пальцами и тут же отпустил.

— Спасибо, — сказал он в третий раз.

— Не присядешь?

Он сел.

— Ты не думаешь, — продолжала она, — что новый способ… встречаться как друзья… и без враждебности обсуждать какие-то вещи… в конце концов, намного приятней и разумней?

Он улыбнулся:

— Безмерно мило с твоей стороны, что ты так чувствуешь.

— О да, я так чувствую!

Она замолчала и спросила себя, что хотела сказать дальше и почему вдруг потеряла нить рассуждения. Размышляя, она услышала, как он тихо откашлялся.

— Тогда позволь сказать, — начал он, — я очень рад… безмерно рад, что твое собственное будущее так прекрасно устроилось.

Она вновь подняла глаза на его каменное лицо, на котором не дрогнул ни единый мускул.

— Да, это… это ведь все тебе облегчает, правда?

— И тебе, надеюсь. — Он помолчал, затем продолжил: — А еще хочу сказать, что прекрасно понимаю…

— Ох, — перебила она, — и я тоже; я имею в виду, твою точку зрения.

Они опять замолчали.

— Ник, почему мы не можем быть друзьями, настоящими друзьями? Разве так не легче? — произнесла она; губы у нее подергивались.

— Легче?..

— Я имею в виду, обговаривать какие-то вещи… соглашение. Нам же, наверное, придется заключать какое-то соглашение?