Последнее искушение Христа - Никос Казандзакис

– Жаль, что мы не знаем имени старухи, чтобы помянуть его перед Богом, – сказал Петр.

Иисус засмеялся:

– Не печалься, Петр, – Богу оно известно. Иисус взял хлеб, благословил его, поблагодарил Бога, пославшего старуху, которая дала им хлеб, а затем разделил его на шесть больших кусков но числу товарищей. Но Иуда отодвинул посохом свою долю и отвернулся.

– Я не ем самаритянского хлеба и свинины, – сказал он. Иисус не стал возражать. Он знал, что эта душа сурова и нужно время, чтобы она смягчилась. Время, умение и много любви.

– А мы поедим, – обратился он к остальным. – Самаритянский хлеб становится галилейским, если его едят галилеяне, а свинина становится человеческой плотью, если ее едят люди. Итак, во имя Бога!

Четыре товарища засмеялись и с удовольствием принялись за еду. Самаритянский хлеб оказался вкусен, как и всякий хлеб, и они поели всласть, а затем устало скрестили руки на груди и уснули. Только Иуда бодрствовал, ударяя палицей о землю, словно подвергая ее наказанию.

«Лучше голод, чем бесчестье», – думал он, утешая самого себя.

На тростник упали первые капли дождя. Спящие проснулись и поднялись.

– Вот и первые дожди пришли, – сказал Иаков. – Теперь земля напьется вдоволь.

Но пока они думали, где бы найти пещеру, чтобы укрыться от непогоды, поднялся ветер, его несущиеся с севера порывы разогнали тучи, небо прояснилось, и они снова пустились в путь…

На смоковницах сквозь влажный воздух поблескивали смоквы, гранатовые деревья гнулись под тяжестью плодов, товарищи срывали их и утоляли жажду. Земледельцы, подняв головы от земли, с удивлением глядели на них. Чего это галилеяне бродят по их земле, путаясь среди самаритян, едят их хлеб и срывают плоды с их деревьев? Пусть вытряхиваются отсюда, убираются прочь! Какой-то старик не сдержался, вышел из сада и крикнул:

– Эй, галилеяне! Ваш преступный Закон предал проклятию благословенный край, по которому вы ступаете. Так что же вы бродите по нашей земле?! Катитесь отсюда!

– Мы идем молиться в святой Иерусалим, – ответил Петр и остановился, выпячивая грудь перед стариком.

– Здесь молитесь, отступники, на возлюбленной Богом горе Гаризин! – рявкнул старик. – Вы читали Писания? Здесь, у подножия Гаризина, под дубами, Бог явился Аврааму и молвил, указуя на простиравшиеся покуда хватает глаз горы и поля, от горы Хеврон до Идумеи и Земли Мадиам. «Вот Земля Обетованная, где текут мед и молоко, – сказал Он ему. – Я дал тебе слово отдать тебе ее и отдам». Они подали друг другу руки и заключили завет. Слышите, галилеяне? Так гласят Писания. И кто желает молиться, пусть молится здесь, в этих святых местах, а не в Иерусалиме, который умерщвляет пророков!

– Всякое место свято, – спокойно сказал Иисус. – И Бог пребывает всюду, старче, а все мы – братья.

Изумленный старик повернулся к нему.

– И самаритяне с галилеянами?

– И самаритяне с галилеянами, старче. И все иудеи. Все. Старик собрал бороду в кулак, задумался, а затем смерил Иисуса взглядом с головы до пят.

– И Бог с Дьяволом? – спросил он наконец, но тихо, чтобы не услышали незримые силы.

Иисус вздрогнул. Он никогда не задавался вопросом о том, настолько ли велика милость Божья, чтобы в один прекрасный день простить Люцифера и принять его в Царство Небесное.

– Не знаю, старче, – ответил он. – Не знаю. Я человек и пекусь о людях. Прочее же – дело Бога. Старик молчал. Он все так же в глубоком раздумье сжимал бороду и смотрел, как странные путники все удалялись от него, идя по двое, пока не пропали из виду под сенью деревьев.

Наступил вечер. Поднялся холодный ветер, путники нашли пещеру и укрылись в ней. Чтобы согреться, они сгрудились в одну кучу. У каждого оставалось еще по куску хлеба, и они принялись за еду. Рыжебородый вышел наружу, набрал дров, развел огонь, товарищи оживились, уселись вокруг костра и молча смотрели на языки пламени. Было слышно, как дует ветер, воют шакалы, а вдали грохочут глухие раскаты грома, катящиеся с горы Гаризин. У входа в пещеру их взорам явилась большая звезда, взошедшая на небо утешением для них, но вскоре собрались тучи и скрыли ее. Тогда они закрыли глаза, опустили головы на плечи один другому – Иоанн тайком набросил свою накидку из грубой шерсти на плечи Иисусу – и все вместе, сбившись гурьбой, словно летучие мыши, уснули.

На другой день они прибыли в Иудею. Постепенно растительность менялась у них на глазах. Пожелтевшие тополя, усеянные плодами рожковые деревья и многолетние кедры встречались все реже. Местность стала каменистой, безводной, суровой. И крестьяне, появлявшиеся из-за низких, потемневших дверей, казались высеченными из кремня. Лишь изредка среди камней пробивался смиренный и изящный дикий цветок. Иногда из глубокого оврага посреди глухой пустыни долетал крик куропатки. «Должно быть, отыскала лужицу и пьет воду…» – думал Иисус, радостно ощущая в ладони ее теплое брюшко.

По мере приближения к Иерусалиму местность становилась все более суровой. Бог менялся. Земля больше не смеялась здесь, как в Галилее, и Бог тоже был из кремня, как села и люди. А небо, которое в Самарии разразилось на минуту дождем, чтобы освежить землю, было здесь словно раскаленное железо. Они шли в тяжком зное. Среди скал чернело множество высеченных там могил, внутри которых истлели тысячи предков, снова превратившись в камни.

Опять наступила ночь. Они укрылись в пустых могилах и уснули пораньше, чтобы набраться сил и завтра вступить в святой город.

Только Иисус не мог уснуть. Он бродил среди могил, слушая ночь, и на сердце у него было тревожно. В душе его раздавались мрачные голоса, стоял громкий плач, словно тысячи людей мучились и рыдали внутри него…

Около полуночи ветер улегся, воцарилось ночное спокойствие. И тогда среди тишины воздух вдруг разорвал душераздирающий вопль. Вначале Иисус подумал, что это воет голодный шакал, но затем с ужасом понял, что вопияло сердце его.

– Боже! – прошептал Иисус. – Кто стенает во мне? Чье это рыдание?

Он устал, забрался, как и другие, в могилу, скрестил руки на груди и отдался на милость Божью. А на рассвете приснился ему сон. Будто был он с Марией Магдалиной, и оба они пролетали в бесшумном спокойствии над большим городом. Летели они низко, едва не касаясь крыш. Затем, уже на самом краю города, дверь последнего дома отворилась, и оттуда выше исполинского роста старец с длинной-предлинной бородой и сияющими голубыми глазами. Рукава у него были засучены, а сами руки густо испачканы глиной. Старец поднял голову и увидел, как они летят в вышине.

– Стойте! – крикнул он. – Мне нужно поговорить с вами!

Они остановились.

– Что ты хочешь сказать нам, старче? Говори, мы слушаем.

– Мессия – тот, кто любит всех людей, Мессия – тот, кто умирает, потому что любит всех людей, – сказал старец.

«И это все?» – спросила Магдалина. «А разве этого мало?» – гневно воскликнул старик. «Можно войти в твою мастерскую?» – снова спросила Магдалина. «Нет. Разве ты не видишь: мои руки все в глине. Там я тружусь над Мессией».

Иисус вскочил со сна, и тело его было легким, будто он и вправду летал. Светало. Товарищи уже проснулись, и взгляды их устремлялись от скалы к скале, от холма к холму – туда, вдаль, к Иерусалиму.

Они поспешно тронулись в путь. Путники все шли и шли, но им постоянно казалось, что и горы перед ними движутся, уходят вдаль, а дорога становится все длиннее.

– Думаю братья, никогда не добраться нам до Иерусалима. Разве не видите, что творится? Он все удаляется от нас! – в отчаянии воскликнул Петр.

– Он все приближается к нам, – возразил Иисус. – Мужайся, Петр. Мы делаем шаг к нему, и он делает шаг нам навстречу. Как Мессия.

– Мессия? – резко обернувшись, спросил Иуда.

– Мессия идет, – проникновенно сказал Иисус. – Мессия идет, и ты про то прекрасно знаешь, брат Иуда, если мы идем на поиски его. Если мы будем совершать добрые и благородные поступки, если мы будем говорить добрые слова, Мессия ускорит шаг и поспешит нам навстречу. Если же мы будем бесчестными, злыми, трусливыми, Мессия повернется и удалится от нас. Движущийся Иерусалим – вот что есть Мессия, братья. Он спешит, поспешим же и мы. Идемте же скорее, чтобы обрести его! Верьте в Бога и в бессмертную душу человеческую!

Они приободрились и ускорили шаг. Иуда снова шел впереди, и на лице его теперь была только радость. «Хорошо сказал, – думал он. – Хорошо сказал. Он прав, Сын Марии. К тому же призывал и почтенный раввин: от нас самих зависит избавление. Если мы будем сидеть сложа руки, земле Израиля никогда не обрести избавления. Если же мы все вместе возьмемся за оружие, то добьемся свободы».

Так рассуждал сам с собой на ходу Иуда.

Вдруг он взволнованно остановился. «Но кто же есть Мессия? – пробормотал он. – Кто? Неужели весь народ?»

По разгоряченному лбу Иуды струйками побежал пот. «Неужели весь народ?» Эта мысль возникла у него впервые и привела его в замешательство. «Неужели Мессия и есть весь народ?» – снова и снова мысленно повторял он. «Но тогда к чему все эти пророки и лжепророки, к которым мы мучительно присматриваемся, чтобы узнать, он или не он – Мессия? Эх ты! Да ведь Мессия – это же народ: и ты сам, и все мы! Нужно только взяться за оружие!»