Очерки Фонтанки. Из истории петербургской культуры - Владимир Борисович Айзенштадт

первых своих романсов. Скорее всего, Глинки в этот момент или просто не было в пансионе, либо, в отличие от Маркевича, уже тогда увлекавшегося литературой, Кюхельбекер не позвал Глинку к себе.

Отношения с Кюхельбекером прервались после декабря 1825 года.

Дельвиг скончался в Петербурге 14 января 1831 года. Хамское поведение Бенкендорфа, вызвавшего его на допрос по доносу Булгарина, спровоцировало у поэта приступ острой душевной депрессии. Даже извинения, принесенные ему шефом жандармов, не смогли повлиять на его состояние. 11 января он почувствовал себя особенно плохо, хотя еще утром «пел с аккомпанементом на фортепьяно и последняя пропетая им песня была: „Дедушка, – девицы раз мне говорили…“, на музыку М. И. Глинки – словно последнее „прости“».

Близкие же отношения Глинки с Яковлевым продолжались много лет. Из комментариев к его «Запискам» известно, что М. Л. Яковлев, наряду с ним, Алябьевым, Верстовским, Даргомыжским и др., был в числе авторов составленного Глинкой в 1838 году «Собрания музыкальных пьес». Бывал Яковлев и участником музыкальных раутов, проходивших по четвергам в доме уже женатого Глинки. На одном из них Яковлев в первый раз исполнил сочиненный на слова Антона Дельвига романс «Когда, душа, просилась ты». К этому его романсу Глинка подобрал второй голос.

25 апреля 1830 года Глинка уехал в Италию. До этой поездки мы видим Михаила Ивановича Глинку талантливым любителем музыки в окружении таких же, как он, дилетантов. И действительно, к этому времени в России, кроме, пожалуй, Бортнянского, не было музыкантов, имевших профессиональное музыкальное образование. Да не было еще и школ, способных дать необходимые знания и навыки, а Глинка чувствовал для себя потребность в этом.

К 1830 году эта потребность оформилась у него в желание выехать за границу. Продиктовано оно было двумя причинами: во-первых, плохим самочувствием, и, во-вторых, как он сам пишет в своих «Записках», стремлением «усовершенствоваться в музыке».

Спутником Михаилу Ивановичу в его поездке был выбран Николай Кузьмич Иванов – оперный певец, тенор, некогда взятый малолетним певчим в Придворную певческую капеллу.

Их знакомство с М. И. Глинкой состоялось еще летом 1828 года. «Мне нетрудно было подметить его нежный и звонкий голос, – пишет Глинка. – Сначала он был так робок, что пел только до верхних fa и sol; я уговорил его навестить меня и в короткое время, заставляя петь пьесы постепенно выше и выше, нечувствительно довел его до верхних la и si-bemoll; впоследствии он участвовал часто в наших домашних музыкальных вечерах» [с. 35].

Так как сам Михаил Иванович не смог из-за плохого самочувствия поехать из Новоспасского в Петербург, туда поехал его отец и уговорил директора Певческой капеллы, Федора Петровича Львова, дать Иванову двухлетний отпуск и пособие. Кроме того, Иван Николаевич Глинка дал подписку, что тот не будет нуждаться в средствах. «Таким образом, – пишет Михаил Иванович, – Иванов в судьбе своей обязан отцу моему более, чем мне» [с. 38]. В 1830 году он выехал вместе с Глинкой в Италию и с 1839 года выступал в театрах Италии, Парижа, Лондона, пользовался большой известностью. Кстати, в Россию Иванов так и не вернулся. В журнале «Русская старина» за 1870 год сказано: «Поступок Иванова навлек в свое время много неприятностей М. И. Глинке, о чем по обычному своему добродушию автор „Жизни за царя“ предпочел в своих записках умолчать» [с. 162].

Итак, в пятницу 25 апреля 1830 года, М. И. Глинка и Н. К. Иванов выехали из села Новоспасское. Было холодно, шел снег. Ехали долго. Михаил Иванович чувствовал себя плохо, но постепенно оживал. Из Лейпцига до Франкфурта-на-Майне ехал с ними студент, певший басом. «Всякий раз, – пишет Глинка, – когда мы останавливались для обеда или ночлега, если встречали фортепиан, пробовали петь вместе: Иванов 1-го, я 2-го тенора, студент пел басовую партию известных отрывков из опер… и немцы в маленьких городках сходились слушать нас» [с. 39].

Николай Кузьмич Иванов

Так они доехали до города Аахен. Естественно, что наших спутников привлек здесь театр. «В Ахенском театре, – пишет Глинка, – была в то время проездом из Парижа труппа хороших немецких певцов… „Фиделио“ в первый раз мы с Ивановым не поняли, второе же представление довело нас до слез. Из других опер помню, что слышал „Фауста“ Шпора» [с. 39].

Из Аахена, через Эмс, где Глинка встретился со Штеричем, путешественники снова отправились во Франкфурт-на-Майне, «где осмотрели знаменитую скульптуру „Ариадна на пантере“ немецкого скульптора фон Даннекера». Но Глинка упоминает об этом лишь вскользь, зато о театре пишет подробнее: «Слышали в театре оперу „Медея“ Керубини. Признаюсь, что я понял только увертюру, которая была превосходно исполнена; остального решительно не уразумел и вовсе не помню».

Наконец они добрались до Милана. Вид великолепного Миланского собора из белого мрамора, красота самого города, прозрачность неба и черноокие миланки в своих мантильях приводили Глинку в «неописанный восторг».

Поскольку Штерич был причислен к нашему посольству при Сардинском дворе, то местом его проживания был Турин, куда он и отправился. Глинка же с Ивановым довольно часто его навещали. Здесь они опять были в театре и слушали «прекрасно исполненную», по словам Глинки, комическую оперу Фьераванти «Деревенские певицы».

По возвращении в Милан Иванов стал заниматься с учителем пения, а Глинке рекомендовали учителем композиции директора Миланской консерватории Базили, но, как он выразился сам, «моя пылкая фантазия не могла подчинить себя таким сухим и непоэтическим трудам».

В конце декабря миланские жители и Глинка с Ивановым с нетерпением ждали открытия сезона в театрах. Импресарио театра Ла Скала, надеясь на привычку миланской публики посещать этот театр, приобрел только одну хорошую (по словам Глинки) певицу. «В маленьком же театре Каркано пели: Паста, Рубини, Галли и другие, а как маэстро участвовали Беллини и Доницетти».

Иванову нанято было кресло в одном из первых рядов, а Глинка в этом же театре пользовался ложей русского посланника при Сардинском дворе графа Воронцова-Дашкова, который со Штеричем приехал в Милан, со слов Глинки, «для развлечения».

На открытие театра дали оперу Доницетти «Анна Болена». «Исполнение, – пишет Глинка, – мне показалось чем-то волшебным; участвовали Рубини, Паста… Я утопал в восторге…»

В конце карнавала дали, наконец, всеми ожидаемую «Сомнамбулу» Беллини. Вот как рассказывает о ее исполнении сам Глинка: «Несмотря на то что она явилась поздно, невзирая на завистников и недоброжелателей, эта опера произвела огромный эффект. В немногие данные до закрытия театров представления Паста и Рубини, чтобы поддержать своего любимого маэстро, пели с живейшим восторгом; во 2-м акте сами плакали и заставляли