Очерки Фонтанки. Из истории петербургской культуры - Владимир Борисович Айзенштадт

вариации для арфы и фортепиано на тему Моцарта (Es-dur). Потом собственного изобретения вальс».

Описание и анализ этой истории в жизни Глинки приведены в книге Т. Ливановой и Вл. Протопопова «Глинка. Творческий путь». Названные Глинкой «Вариации для арфы и фортепиано на тему Моцарта» – первое из дошедших до нас произведений композитора. Оно построено в основном на аккордах. А Глинка в то время еще не был знаком с практическим учением о гармонии, содержащим правила применения аккордов – «генерал-басом», о чем он сам говорит в «Записках». Однако его врожденная музыкальность дала ему многие из тех качеств, которые обычно приобретаются в итоге продолжительного обучения музыкальной теории. А некоторые особенности этого его сочинения, например пятая вариация, дают основание думать, что в развитии мелодии Глинка имел в виду даже подпевающее «серебряное сопрано». «От этого скромного, но отнюдь не дилетантского произведения и начинается первый период творческого развития Глинки», – заключают авторы свой обзор.

В наших очерках мы уже рассказывали о пребывании в Петербурге великой польской пианистки и композиторе Марии Шимановской. Она переехала сюда из Москвы 1 марта 1828 года и поселилась на Итальянской улице, в доме Пентешевой, выходящем на Михайловскую площадь (современный адрес: Итальянская ул., 15). Ее дом очень быстро стал одним из музыкальных центров столицы. Поэтому нет ничего удивительного, что в «Записках» Глинки есть и такие строки: «Тогда же (сколько помнится) познакомился я с известной фортепьянисткой Шимановскою; у нее были две дочери: Целина и Елена. Они изрядно пели. Я был maestro на музыкальных утрах Шимановской, – исполняли иногда и мою музыку. Там, если не ошибаюсь, встретился я с известным поэтом Мицкевичем, он тогда ухаживал за Целиной, на которой впоследствии женился» [с. 35].

Мария Шимановская

На стихи А. Мицкевича Глинка написал романсы «К ней» и «О, милая дева».

При зарождающемся интересе к особенностям национального колорита, который привлек его внимание в народных песнях и танцах, исполнявшихся оркестром его дяди, пребывание и собственная игра в доме, где звучала и польская, и русская, и, наверняка, итальянская или немецкая музыка, было чрезвычайно полезно.

У Шимановской звучали произведения как русских, так и польских музыкантов. Глинка знакомил польских друзей со своими сочинениями и с достижениями других русских авторов, а сам слушал музыку Шимановской и исполнявшиеся ею пьесы польских композиторов – прежде всего, как можно предположить, Огинского, с полонезами которого Глинка был знаком и раньше, так как они получили широкое распространение в русском музыкальном быту еще в начале XIX века…

В 1828 году вышли из печати три песни М. Шимановской на тексты, взятые из поэмы «Конрад Валленрод» Мицкевича. А в следующем году Глинка включил одну из этих песен – дуэт «Вилия» – в уже упоминавшийся нами «Лирический альбом», изданный им совместно с композитором-любителем Н. И. Павлищевым, мужем сестры Пушкина. Песня Шимановской «Вилия» на слова Мицкевича сразу завоевала огромную популярность. Наряду с произведениями, созданными Шимановской в России, московские и петербургские издательства выпускали также ее этюды, прелюдии и другие, ранее написанные сочинения…

Мария Шимановская обладала и прекрасным педагогическим даром – желающих брать у нее уроки было очень много, но достаточно сказать, что одной из ее учениц стала великая княжна Мария, дочь Николая I.

Знакомство Глинки с Шимановской положило начало длительным прочным связям Глинки с польскими музыкальными деятелями.

Вспоминая лето 1829 года, Глинка писал: «В конце лета я часто навещал Дельвигов [они на лето переезжали на дачу] и нередко слышал на Неве роговую музыку Нарышкина. В особенности производила волшебный эффект пьеса Шимановской „Вилия“, состоящая вся из арпеджий».

Д. Л. Нарышкин у себя на даче на Крестовском острове содержал роговой оркестр, подаренный ему Александром I. Так называемые Нарышкинские рога издавали только по одному звуку и потому требовали идеальной точности исполнения.

Вообще, Глинку многое связывает и с Лицеем, и с лицеистами первого выпуска. Мы уже говорили об А. П. Куницыне – лицейском профессоре права, преподававшем и в Благородном пансионе, и о В. К. Кюхельбекере, однокашнике и друге Пушкина – учителе латинского языка и русской словесности Пансиона и, одновременно, персональном гувернере (попросту воспитателе) Глинки.

Мы уже упоминали, что в «Воспоминаниях» А. П. Керн представляет Глинку, как одного из друзей Дельвига. Здесь же она рассказала о путешествии Глинки вместе с нею, супругами Дельвиг и Орестом Сомовым на водопад Иматру. Они «вышли из экипажа и направились пешком… чтоб при ясном дне взглянуть на это чудо природы – на великолепную Иматру…

По дороге обратно „на одной станции“, покуда перепрягали лошадей, мы заметили, что Михаил Иванович с карандашом в руке и листком бумаги, стоя… что-то пишет, а его возница перед ним поет какую-то заунывную песню… Из этого мурлыканья чухонца Глинка выработал тот самый мотив, который так ласково и грустно звучит в арии Финна, в опере „Руслан и Людмила“. Когда Глинка однажды спел арию Финна в присутствии Сергея Львовича Пушкина, то старик при стихе:

По бороде моей седой

Слеза тяжелая скатилась,

– расплакался и бросился обнимать Глинку, и у всех присутствующих навернулись слезы… Я не помню наслаждения выше того, какое испытала я в этот вечер!»[174].

А Глинка в своих «Записках» пишет: «Барон Дельвиг переделал для моей музыки песню „Ах ты, ночь ли, ноченька“, и тогда же я написал музыку на слова его же „Дедушка, – девицы раз мне говорили…“; эту песню весьма ловко певал М. Л. Яковлев».

Когда именно и как познакомился с Яковлевым Глинка нам неизвестно, но музыкальность и прекрасный его голос (баритон) не могли оставить Михаила Ивановича безразличным к новому знакомому.

В «Записках» Глинки читаем: «Летом 1828 года Михаил Лукьянович Яковлев – композитор известных русских романсов и хорошо певший баритоном – познакомил меня с бароном Дельвигом, известным нашим поэтом».

Однако вот что вызывает недоумение: в воспоминаниях о Глинке Н. А. Маркевича есть такое место: «Вечером я к нему [Кюхельбекеру] явился в бельведер. У него были А. Пушкин, Дельвиг, Баратынский и Пущин». Здесь не упоминается Глинка, который жил здесь же, рядом с Кюхельбекером, и, вроде бы, следовательно, должен быть знаком с Дельвигом еще со времени учебы в Благородном пансионе. О знакомстве с А. С. Пушкиным, посещавшим в пансионе и своего брата Льва, и Кюхельбекера, Глинка пишет, но ничего не говорит об этой встрече – ни о Дельвиге, ни о Пущине, ни о Баратынском, на стихи которого позднее написал один из