Планета райского блаженства (сборник) - Гарри Гаррисон

– Не знаю… Мне никто не говорил.

– Эге, ты у нас не только недомерок, но и недоумок. А мне… тридцать пять. Это десять, десять, десять и пять.

– Десять – это сколько? – живо заинтересовался Пятнышко; мигом забылись печали и высохли слезы.

– Две руки, вот, гляди. А одна рука – это будет пять. Неужели не знал?

– Нет… но теперь знаю, и это здорово. Еще я знаю один и два.

– Да, брат, многому же тебе предстоит научиться. Есть хочешь?

– Да…

– Тогда пошли. Это мой дом, я могу брать еду, когда захочу.

Пятнышко успел сильно проголодаться, он ел жадно, но одной рукой, потому что в другой по-прежнему держал куклу, ни на секунду не расставался с ней. Задумчиво посмотрев на игрушку, Бродяга сказал:

– У меня тоже есть кукла. Где-то валяется…

– Это моя! – вскинулся Пятнышко, боязливо прижимая имущество к груди.

– Да не нужна мне эта рухлядь, успокойся. Где твой Хозяин?

Малыш плаксиво оттопырил нижнюю губу, затравленно огляделся и сообщил:

– Нету…

Вот тогда-то и возникло у Бродяги предчувствие беды – в первый раз тревога легонько кольнула сердце.

– Ладно, ты того, не задерживайся у нас. Здесь я – мальчик.

– А мне тут и не нравится, – шмыгнул носом собеседник.

– Вот и хорошо.

Бродяга дал ему кулаком по уху, чтобы получше дошло. Пятнышко, как будто только того и ждал, зашелся ревом.

– Ссступай к госссподину! – проковылял в комнату взволнованный слуга. – Хозззяин зззовет, сссрочно!

Сссердится!

Обрадованный мальчик помчался во всю прыть, плюхнулся на ковер возле Хозяина, который жадно поглощал сырой мясной фарш из большой миски.

– А где второй? – спросил пес.

– На кухне, ест и хнычет. Такой плакса! Зачем ты его привез?

– Вопросы задает Хозяин, а не мальчик, – прорычал пес, изображая гнев.

Мальчик сразу разгадал притворство, но от этого тревога только переросла в страх. Пес заглянул ему в лицо и тотчас же повернулся к серебряной миске, круговым движением языка слизнул мясные крошки.

– Ты когда-нибудь думал о собаках, о мальчиках, о завроидах? – спросил он.

– Может, и думал, не помню.

– Позволь-ка я тебе расскажу о нас, а ты посидишь и послушаешь, как никогда до сих пор не слушал. Этот мир – твой…

– Знаю, знаю! Он и твой, и…

– Цыц! Слушай и мотай на ус, а говорить будешь, когда я разрешу. Так вот, этот мир – твой. Я про Землю, про всю планету. Мой народ прилетел сюда издалека, из межзвездного пространства, – так гласят хроники. И случилось это – опять же, если верить хроникам, – очень и очень давно. Мы звались небесными гончими…

– Красиво.

– Что тут красивого-то? Слушай и не перебивай. Своей родиной мы правили сначала как звери, потом – как разумные звери. Сперва полагались на силу челюстей, а потом на силу мозгов. Мы ведь очень умные, куда умнее этих зеленых неповоротливых завроидов. Но без них обойтись было никак нельзя. Без их рук. Лапа хороша в некоторых делах, но с рукой она нипочем не сравнится. Рука может абсолютно все. И нам удалось вывести разумную породу ящеров, из них получились превосходные слуги. Только тогда мы стали настоящими небесными гончими и подчинили родной мир, а потом и другие миры, своей воле. Править нам нравилось, а еще мы любили сражаться, и ваша планета дала нам вдосталь того и другого. Вот теперь можешь задавать вопросы.

Мальчик уселся на ковре, его глаза возбужденно блестели.

– Вопросы? Нет у меня вопросов. Еще что-нибудь расскажи, пожалуйста!

– Разве ты не возненавидел меня? Ведь я сейчас признался, что мы отняли у тебя мир!

Мальчик рассмеялся – как будто прозвенел серебряный колокольчик.

– Да ты шутишь! Никуда мой мир не делся, вот он, кругом.

– Но раньше он принадлежал тебе, твоему народу. Вы сражались за свою родину и погибали, а теперь она целиком наша.

– Но ведь хуже она не стала? Значит, все в порядке.

– Похоже, ты и в самом деле не понимаешь. – Глаза пса были полны сочувствия и нежности, а еще великой печали. – Но когда-нибудь непременно поймешь. Мы не желали такого итога – хроники гласят, что многие из нас предлагали прекратить смертоубийства и возвратиться домой. Но остановиться было уже невозможно. Ибо мы понимали: рано или поздно вы полетите следом за нами, чтобы отомстить, и тогда уже сила будет на вашей стороне. Обуреваемые скорбью, мы довели войну до победного конца и сделали этот мир таким, каким ты его видишь.

– Вы убивали мальчиков? – Только теперь Бродяга начал кое-что понимать.

– И мальчиков, и других. Мы… убивали всех. – Пес говорил, будто оправдываясь, и даже не замечал, что на загривке вздыбилась шерсть. – Поверь, не только жестокость двигала нами, но еще и чувство справедливости. У нас было право так поступать! Ведь вы, люди, собственноручно губили свою планету. Душили ее, разрушали, отравляли, насиловали. Я не поверил нашим хроникам – но я просмотрел ваши фильмы. Не погибни твой народ в сражениях с нами, он бы неизбежно уничтожил себя сам. Зато те, кому посчастливилось уцелеть, теперь наслаждаются жизнью.

– Вы истребили мой народ… – пришло вдруг к мальчику, опоздав на много лет, роковое знание.

– Да, что было, то было. И ты, как и остальные, будешь нас ненавидеть за это. Они тебе все расскажут, и…

– Что еще за остальные? – Мальчик похолодел с головы до ног.

Пес отвернулся, чтобы не смотреть ему в глаза, но затем решительно повернулся обратно, горделиво выпрямил спину и поднял голову.

– Твои соплеменники. Мы расстаемся, ты покидаешь мой дом…

– Нет!

– Да. Это дело решенное, я не в силах ничего изменить. Конечно, мне не хочется, чтобы ты уезжал…

– Тогда я останусь?

– Нет. Ты уедешь, решение принято. О нем узнал Хозяин Куэрнаваки, мой старый друг, и пригласил меня для серьезного разговора. Ведь ему хорошо ведомо, как крепко могут сдружиться пес и его мальчик. Я привез замену тебе…

– Того нытика, что на кухне? Да я его прикончу сейчас же! Пинками выгоню!

– Пожалуйста, прекрати. Сядь на место, а я объясню, почему ты должен уйти, а он должен остаться. Помяни мое слово: тебя ждет много нового и интересного, и вскоре ты забудешь своего пса. Даже порадуешься тому, что расстался с ним. Подивишься, как это тебе удалось вытерпеть столько лет в его доме…

– Никогда!

Пес тяжело вздохнул.

– К сожалению, так и будет, уж поверь. Тебе в конце концов позволяется вырасти и познать то, о чем ты до сих пор даже не подозревал.

– Что значит вырасти?

– Скоро сам поймешь и это, и многое другое, а сейчас объяснять бесполезно. Говорят, ты из хорошей породы, у тебя здоровые гены. Говорят, старые самцы перемерли, нужно завозить новых. Когда-нибудь, надеюсь, ты сочтешь это большой честью. Тебе предстоит обладать женщинами, и производить на свет потомство, и вместе с другими самцами замышлять бегство с острова, отвоевание родного мира и истребление всех собак…

– Вот ты говоришь, а я не понимаю ничего, и мне страшно!

– Хороший мальчик, очень хороший мальчик. – Пес неловко погладил его по голове. – Лучший из всех, кого я знаю. Но ты вырастешь и откроешь для себя истину: как ни велика бывает любовь между псом и его мальчиком, есть на свете нечто еще более великое. А теперь, пока еще светло, пойдем погуляем, ты будешь палку бросать, а я за ней бегать. В самый последний раз…

День ВМФ

Перевод Татьяны Максимовой

Генерал Уингроув смотрел на ряды сидящих, но не видел лиц. Его взгляд был устремлен за пределы здания конгресса Соединенных Штатов; не задерживаясь в благоухающем июньском дне, он проницал другой день, еще не наступивший. День, когда армия займет предначертанное ей место, обретя власть и почет.

Уингроув набрал полные легкие воздуха и произнес речь, короче которой, возможно, еще не звучало в этих священных стенах:

– Генеральный штаб обращается к конгрессу с просьбой упразднить устаревшее подразделение Вооруженных сил США, известное как Военно-морской флот.

Престарелый сенатор от штата Джорджия проверил свой слуховой аппарат, а кресла журналистов в один миг опустели – только слышался дробный топот, затихающий в направлении переговорной. По громадному залу пробежал взволнованный шепот. Одна за другой головы поворачивались к сектору представителей флота, где шеренги одетых в голубое возбужденно шевелились и гудели, словно потревоженные в улье пчелы. Группка мужчин, окружавших дородного человека в мундире, обильно расшитом золотым позументом, расступилась, и адмирал Фицджеймс медленно поднялся на ноги.

Его пронизывающий взгляд запросто повергал в трепет всякую мелкую сошку, но генерал Уингроув был этому военачальнику не по зубам. Адмирал с отвращением мотнул головой, всем своим видом выражая оскорбленное достоинство. Он повернулся к аудитории; на лбу пульсировала жилка.

– Позиция генерала для меня непостижима, равно как и причины такого безосновательного выпада в сторону ВМФ. Наш флот всегда служил и будет служить самым первым рубежом обороны Америки. Я прошу вас, джентльмены, оставить без внимания прозвучавшую сейчас просьбу, так же как вы пренебрегли бы высказываниями любого человека, который… э-э-э… слегка помутился рассудком. Я настоятельно рекомендую отправить генерала на обследование в соответствующую клинику, а также проверить психическое здоровье всех лиц, причастных к его нелепому демаршу!