Дети ночи - Дэн Симмонс

– Джули! – завопила Кейт. – Падай!

Небольшая тень откатилась в сторону. Белое пятно лица мужчины повернулось к Кейт. Она выстрелила три раза, чувствуя, как с каждым выстрелом пистолет в руке задирается все выше. Джошуа пронзительно завизжал у нее под ухом. Она прижала его покрепче и окликнула:

– Джули?

Позади снова прогремел выстрел. Кейт бросилась к двери и на фоне огня из кухни увидела, что трое мужчин в черном пытаются справиться с Томом. Ружья у него в руках не было. Не успела она и рта раскрыть, чтобы заговорить, завопить или зарыдать, как он крикнул: «Беги, Кэт», а потом клубок борющихся тел рухнул на пол.

Что-то зашевелилось в гараже, но Кейт не могла определить, была ли это Джули. Один из мужчин в черном потянулся к ее пистолету.

Кейт выстрелила три раза, темный силуэт пропал, а на его месте появился другой. Она прицелилась прямо в белое лицо, убедилась, что это не Том, и выстрелила еще два раза. Лицо дернулось и исчезло, будто его смахнула невидимая рука.

Еще двое поднялись с пола. Тома среди них не было. Из гаража показалась мужская рука. Кейт подняла пистолет и нажала на курок. Раздался лишь щелчок бойка. Тяжелая рука вцепилась ей в лодыжку.

– Том! – всхлипнула она, затем обхватила Джошуа обеими руками и бросилась в разбитое окно.

Кейт тяжело упала на клумбу, чувствуя, что у нее перехватило дыхание. Ребенку не хватало духу даже на крик. Она быстро поднялась и помчалась через двор за гараж, чтобы добраться до осин возле подъездной дорожки.

Двое в черном загородили ей дорогу. Кейт резко затормозила, развернулась и побежала к балкону и дверям на нижний этаж.

У дома стояли еще три черных фигуры. Пламя окрашивало окна бывшей детской в оранжевый цвет. Ни Тома, ни Джули видно не было.

– Боже милостивый, – прошептала Кейт, пятясь к краю утеса. Джошуа негромко плакал. Она поддерживала ему затылок свободной рукой.

Пять фигур приближались к ней, пока не обступили ее полукругом, вынуждая отходить назад. Во внезапно наступившей тишине Кейт слышала потрескивание огня и тихое журчание воды в шестидесяти футах внизу.

– Том! – закричала она. Но ответа не было.

Один из мужчин шагнул вперед, и Кейт узнала бледное, жестокое лицо ночного визитера. Он почти печально покачал головой и потянулся за Джошуа.

Кейт резко развернулась и приготовилась прыгать, думая лишь о том, как смягчить падение и защитить своим телом Джошуа, и надеясь упасть в кусты. Она сделала шаг в пустоту…

Ее оттащила назад вцепившаяся в волосы рука в перчатке. Кейт кричала и пыталась царапаться свободной рукой. Кто-то вырвал у нее ребенка. Она издала звук, больше похожий на стон, чем на крик, повернулась лицом к нападавшему и попыталась укусить его.

Человек в черном подержал ее какое-то мгновение на вытянутой руке. Лицо его оставалось бесстрастным. Потом он отвесил ей тяжелую затрещину, ухватил покрепче за волосы, раскрутил ее, поднял и швырнул далеко через край утеса.

Кейт ощутила какое-то совершенно дикое возбуждение. «Я могу схватиться за ветку!» – думала она, пролетая над верхушками освещенных пламенем деревьев. Но падение было слишком стремительным, и паника охватила ее, когда она летела вниз головой сквозь заросли ветвей, которые рвали одежду, раздирали кожу на плечах.

Потом она ударилась обо что-то более твердое, чем ветка, и руку пронзила адская боль.

А потом она уже ничего не чувствовала.

Сны крови и железа

Враги всегда недооценивали меня. И им всегда приходилось жестоко расплачиваться за это.

Осенний свет проникает сквозь небольшие окна моей спальни, перемещается по шероховатой белой стене, по широким половицам, по смятому покрывалу на моей кровати… По моей тюрьме.

Я умираю здесь уже много лет, целую вечность. Они перешептываются между собой, думая, что я не слышу тревоги в их голосах. Я знаю о существовании некоторых трудностей с церемонией передачи Власти – Церемонией Посвящения. Они боятся сказать мне об этих трудностях; боятся расстроить меня и ускорить уход в небытие. Они боятся, что я умру до Церемонии.

Не думаю. Привычка жить, какую бы боль это ни причиняло, не так легко исчезает после стольких веков. Я не могу больше ходить, едва шевелю рукой, но мое проклятое тело продолжает попытки самовосстановления, хоть я и не участвовал в Причастии после возвращения домой более полутора лет тому назад.

Наверное, я скоро спрошу, о чем эти разговоры шепотом, что за тревожная суета вокруг. Наверное, это мои враги снова поднимают голову. А враги всегда недооценивали меня.

Мое правление началось в августе 1456 года, и церемония коронации проходила в соборе Тырговиште, в том городе, где правил мой отец. Я сам придумал себе титул: Князь Влад, Сын Влада Великого, Суверен и Властитель Угро-Валахии и Герцогств Амлас и Фэгэраш. После моего побега от султана и в знак признания моего союза с боярами Трансильвании Янош Хуньяди решил, что будет мудро с его стороны организовать возвращение Дра-кулы на трон.

Поначалу мой голос звучал мягко, умиротворяюще. В письме, адресованном мэру и членам городского совета Брашова через месяц после моего восхождения на престол, я воспользовался изысканнейшей латынью, обращаясь к ним как к «honesti viri, fratres, amici et visini nostri sinceri», то есть как к «честным мужам, братьям, друзьям и добрым соседям». Через два года большинство жирных бюргеров будут извиваться на кольях, куда я их посажу.

Мне приятно, что даже бездна минувших лет не стерла из моей памяти то пасхальное воскресенье года 1457-го. Я пригласил бояр с женами – тех, что считали, будто я правлю по их милости, – на великий праздник в Тырговиште. После пасхальной службы мои гости проследовали в зал, где для них и их жен были накрыты столы с изысканнейшими яствами. Я позволил им закончить пир. Потом появился сам, верхом, сопровождаемый сотней преданнейших воинов. Это был чудесный весенний день, гораздо теплее обычного. Небо было синим, ужасно синим. Я помню, как бояре приветствовали меня, как их жены махали кружевными платочками, а дети забирались на плечи, чтобы получше разглядеть своего благодетеля. В ответ на их приветствия я снял шапку с перьями. Этого сигнала ждали воины.

Самых старых бояр с женами я приказал посадить на колья, установленные за городской стеной, в то время как ничего не подозревавшие глупцы находились на службе. Этот вид казни не являлся моим изобретением – иногда к нему прибегал мой отец, – но после того дня я стал известен под именем Влад Цепеш – Влад Про-калыватель. Не могу сказать, чтобы мне не нравился этот титул.

В то время как пожилые бояре и их жены еще извивались на кольях, я погнал толпу бояр покрепче к своему замку на реке Арджеш, милях в пятидесяти от города. Слабые не выдержали трехдневного перехода без пищи, но в них я и не нуждался. Оставшихся в живых – самых сильных – я заставил отстраивать Замок Дракулы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});