Одиночество зверя - Пётр Самотарж

— Я не подам в отставку, зачем людей смешить, — Дмитриев переплёл побелевшие пальцы, несколько секунд изучал собственные холёные ногти, затем вернул взгляд президенту. — Я готов исполнять свои должностные обязанности в самых сложных обстоятельствах, нелепо спасаться бегством от профессиональных трудностей.

— Замечательно. В таком случае, предлагаю сейчас всем вместе обрисовать общий план… мероприятия.

«Сейчас предложу проложить маршрут по проспекту Мира, — подумал Саранцев. — И буду смотреть прямо в глаза Дмитриеву». Мысль посетила Игоря Петровича без предупреждения и, по прежнему опыту, могла бы послужить причиной реального телодвижения, но не случилось. Президент выдержал паузу. Очень короткую, её никто не заметил. То есть, никто не счёл её нарочитой и грубо сработанной, а только нечаянной заминкой.

Игорь Петрович ничего не предложил, просто выслушал доклад Кореанно с редкими комментариями Дмитриева и Муравьёва, но при полном безмолвии Антонова. Картинка сложилась немудрёная. Выезд — в интервале от половины третьего до трёх (Дмитриев требовал назначить точное время, но Саранцев пообещал расширить своё распоряжение пунктом о расплывчатом графике движения). По утверждению Муравьёва, местное полицейское руководство по сию минуту не осведомлено о поездке, но Игорь Петрович ему не поверил. Саранцев теперь вовсе никому не верил, в любом пустяке. Ему следовало продемонстрировать свою самоуверенность обладателям ненужной информации, но на деле он выказал обратное. В политике нельзя постоянно следовать однажды избранной линии поведения, ибо меняются обстоятельства, прежние оценки угроз и преимуществ. Но нельзя и метаться из стороны в сторону, запутывать сторонников своей непоследовательностью и веселить противников нерешительностью. Нужно выбирать золотую середину, но лишь до критической минуты, когда середина тоже окажется ошибкой, возможно — смертельной. Азартная игра без правил и законов, царство интуиции и скрытого знания. Эти двое знают, всё знают, и уже делают свои ходы, а он сидит перед ними, слушает дискуссии по никчёмным поводам и пытается изображать из себя всемогущего патриарха. Зачем? Блефует он сейчас или открывает сильные карты? Трудно говорить о сильных картах в его положении. В последние годы Саранцев временами начинал ненавидеть свои занятия и принимался мечтать о строительном прошлом. Проходили дни, недели, и бесполезные мечты рассеивались без следа после какого-нибудь удачного манёвра на опостылевшем политиканском поприще. Теперь, казалось, приблизилась катастрофа и нависла над ним чёрной непроницаемой стеной, угрожает задавить при малейшем к ней неуважении.

Если надолго задуматься — странная компания собралась в президентском кабинете. Трудно вообразить людей, более далёких друг от друга. Почему Юля Кореанно оказалась за одним столом с Муравьёвым и Дмитриевым? Если бы они угощали её вином, мизансцена выглядела бы естественной, но они решают с ней вопросы пустяшной поездки президента и делают это с таким рвением, будто решаются судьбы мира. Конфигурация в действительности более запутанна: Юля ведь одна из всех присутствующих ничего не знает о ночном несчастье на проспекте Мира, и единственная думает исключительно об общественных связях. Все мужчины находятся в курсе основного вопроса дня и только делают вид, будто обсуждают чепуху. Все они думают о своём, бросают на собеседников быстрые оценивающие взгляды, прикидываются несведущими, и делают вид, будто верят в неосведомлённость партнёра. Смеху подобно! Зачем ломать здесь комедию? Не проще ли встать и объявить: кто не со мной, тот против меня? Или наоборот, назначить дату своей отставки и отправиться из Кремля домой, собирать вещи.

Делать выбор между дочерью и страной — мучительно. Но страной ли? Выбирать между дочерью и карьерой — намного проще, но «карьера» звучит пошло и бессмысленно. Если так — выбор в пользу дочки очевиден. Если. Стоит на кону страна или карьера? Положа руку на сердце, Саранцев хотел войти в историю, но стеснялся бессовестного желания. Он не мечтал о своём величии, просто рассчитывал хотя бы на пару упоминаний в будущем учебнике истории. Пусть даже в учебнике для исторических факультетов, а не для школы. Конечно, в учебник можно угодить по разным поводам, в том числе неприятным — такого Саранцев себе тоже не желал. Надежда его не отличалась излишней затейливостью: пусть будет хотя бы одно достижение, связанное именно с ним. Чтобы говорили «при Саранцеве» и завершали фразу чем-нибудь существенным. Готовить какое-либо решение из расчёта попасть в учебник — смешно. Кратчайший путь на свалку истории. Подгадывать наиболее популярное решение — недостойно. Можно заслужить аплодисменты, но позднее спровоцировать катастрофу и всё равно остаться во всём виноватым. Положиться на экспертов и провести в жизнь решение поперёк опросов общественного мнения — территория неизвестности. Не всякое непопулярное решение правильно, не всякое популярное — ошибочное. Снова и снова упираешься в одну и ту же стену — нужно кому-нибудь не поверить. Никто не может стать экспертом во всех областях общественного сознания, нужно уметь правильно подобрать ответственных людей. Какой именно выбор правилен, не знает никто, пока не настанут последствия. Первые последствия могут оказаться нежелательными, зато отдалённые — великолепными. Вот только спустя годы после принятого решения далеко не все согласятся связать его с инициатором. У победы ведь много отцов, обыкновенный человек получит из разных источников противоречивые сведения и выберет из них одно. Основанием для его выбора послужат политические симпатии или антипатии, полученное воспитание и образование, личный жизненный опыт и привычка никому не верить. В конечном итоге твоим правильным решением воспользуются многие, отвечать же за ошибочное придётся тебе одному. Возможно, спустя десятилетия, кто-то оденет на нос очки-велосипед и вытащит из пыльной кладовки твоё имя, но ты ведь можешь и не дожить до светлого мига! Выходит, думать о славе нельзя, только о пользе. Как ты её понял из умозаключений некоторых специалистов, хотя другие специалисты, столь же авторитетные, с ними не соглашаются. Остаётся только ткнуть пальцем наугад — и будь, что будет!

Зачем он ввязался в ненужную возню? Хотел быстро получить работу после увольнения из строительной компании по милости того же Покровского? Мог бы устроиться в другую контору, пусть с понижением. Не хотел понижения? А тогдашняя его новая работа стала понижением или нет? Сравнить нельзя — категории разного порядка. Вроде детского вопроса «что лучше — грузовик или автобус»? Он кардинально изменил жизнь, предал по непонятным причинам прежнюю и теперь стоит перед тягостным выбором.

— А что с ресторанным меню? — спросил Саранцев Юлю. — Я никому не говорил о своих пожеланиях, хорошо помню.

— Не говорили, — согласилась Кореанно. — Поэтому заказ сделан на основе ваших наиболее частых предпочтений. ФСО проведёт свою проверку, пока вы будете в школе и в дороге.

— А кто знает о наиболее частых предпочтениях Елены Николаевны? — не выходил Игорь Петрович из роли добровольного шута. — Неловко получится, если мы накормим её ненавистным блюдом.

— Кораблёва. Они регулярно общаются, она вообще организацию ресторанной части программы взяла на себя.

— А какова программа после ресторана? — не унимался Саранцев.

— Все разъезжаются своим ходом, вы подвозите Елену Николаевну домой.

— Бросаю её возле подъезда?

— Думаю, лучше проводить её до дверей квартиры, но внутрь не заходить, конечно. На её месте я бы и сама не стала вас приглашать — она ведь не ждала гостей, тем более высокопоставленных. Поблагодарите, попрощаетесь.

— Возле её подъезда могут собраться журналисты и зеваки, — высказался Дмитриев. — Предлагаете нам и здесь самоустраниться? Кстати, ресторана вопрос тоже касается. Мы можем заблокировать мобильную связь и взять под контроль стационарные телефоны. В противном случае, не сомневаюсь, владелец ресторана поспешит устроить себе неслыханную рекламу. И как насчёт телекамер в отдельном кабинете?

— В кабинете — никаких телекамер. Они смажут весь эффект. И устанавливать блокаду ресторана, по-моему, тоже не стоит.

— Послушайте, Юлия Николаевна, — начал Дмитриев туго натянутым голосом, — давайте выясним сразу: вы не считаете нужным охранять президента Российской Федерации?

— Она считает видимость важнее сути, — вставил неразговорчивый Антонов.

— Нет, я просто не считаю нужным ограждать президента от людей с улицы в бытовой обстановке! — возмущенно взвилась Юля. Тонкие её ноздри лихорадочно раздувались, глаза упрямо смотрели между собеседниками, в стену.

— Бытовая обстановка или рабочая, угрозы принципиально не различаются. Есть сумасшедшие, есть фанатики, а также сумасшедшие фанатики и экстремисты. Вы ведь не станете оспаривать мои слова, Юлия Николаевна?