Джун и Мервин. Поэма о детях Южных морей - Олесь Бенюх

Откуда Джун могла знать, что Шарлотта в это время находилась не в Париже, а в Марселе, занятая получением небольшого наследства от дяди по материнской линии, а Дэнис со своим отпрыском откликнулись на призыв Международного Красного Креста и отправились волонтерами в Чили — на помощь пострадавшим от разрушительного землетрясения? Знала она одно: Дэнис и Шарлотта, самые близкие после нее отцу люди, не пришли к его гробу, не простились с ним. И к горечи утраты примешивалось тяжелое чувство обиды.

— Джун, — позвал ее кто-то.

Она оглянулась. Вилли протягивал ей бумажный стакан с кофе.

— Выпей, сразу согреешься!

Джун отпила несколько глотков.

— Живо помню, — щуря в улыбке глаза, сказал Вилли, — как твой отец впервые привез тебя в школу.

— Как ты можешь это помнить? Я же училась в школе для девочек.

— В тот день мою двоюродную сестру отвезли в ту же школу. Я плакал, просился, хотелось посмотреть, что такое школа. Тетка взяла и меня.

— И что же интересного там было?

— Со спортивной площадки прибежали две девочки, все в слезах. Говорят: «Новенькая дерется! Мы ей мячик не дали, а она нам в волосы вцепилась». Ну я и увидел эту новенькую…

На мгновение тень улыбки появилась на лице Джун.

— Неужели? Ты так хорошо это запомнил? Я и то забыла…

— Помню… И это и многое другое, — негромко сказал Вилли. Он долго молчал, а когда заговорил, Джун невольно повернулась в его сторону — так изменился его голос, стал высоким, звенящим: — Я хотел… Мне очень… Ты сразу не отвечай, подумай… Я прошу тебя стать моей женой!

Джун взяла Вилли за локоть, легонько сдавила его. Так она стояла молча минуты две-три. Когда заговорила, Вилли вздрогнул, перевел дыхание, облизал пересохшие губы.

— Ты славный, Вилли, спасибо тебе! — сказала Джун. — Именно поэтому и еще потому, что не в моем характере хитрить, я отвечу тебе сейчас. Я не люблю тебя, Вилли. Все остальное не имеет значения.

— Да нет, отчего же, я подожду, — тем же неестественным, звонким голосом возразил Вилли. — Я буду ждать, Джун. Может, ты все-таки передумаешь…

— Я хотела бы теперь побыть одна. Ты извини…

— Да-да, Джун, конечно… Мы с мамой подождем тебя в машине и подвезем до дома. Тебе же ведь не на чем доехать и…

— Не надо меня ждать! До дома я доберусь сама…

Джун проводила взглядом автомобиль Соммервилей. Не на чем доехать!..

Да, чтобы оплатить расходы на похороны, ей пришлось продать свой любимый «судзуки». Вырученных за него денег не хватило. И Джун пришлось расстаться с единственной драгоценностью, принадлежавшей ей лично, — жемчужным ожерельем, подарком Шарлотты. Ей было до слез жаль терять эти вещи, но другого выхода не было. А раз так, то эмоции следовало спрятать в самый дальний уголок сердца.

Она пошла домой пешком: уже пятый раз в этом месяце бастовали водители автобусов. Шла часа полтора и, когда уже была у самых ворот, почувствовала вдруг неодолимую усталость. Тут ее встретили Гюйс и Ширин. Они не прыгали, как обычно, выражая радость, а робко жались к ее ногам.

Вся прислуга получила расчет. В доме было холодно, пусто. Все вещи, сами стены в нем казались Джун чуждыми, враждебными — даже в ее комнате, еще недавно такой уютной, такой волшебно-счастливой обители. Она не включила свет, не разделась. Завернувшись с головой в шотландский плед, упала на постель в надежде, что мгновенно утонет в желанном сне. Но она не могла уснуть почти всю ночь. Собаки не отважились забраться к ней в постель — устроились, прижавшись друг к другу на полу. Всю ночь в люстре под потолком позвякивали хрусталики — это ветер бродил по дому, стучал не затворенной форточкой в гостиной, шуршал бумагами на письменном столе…

В те несколько раз, когда Седрик брал с собою дочь в деловые поездки по стране, они останавливались в гостиницах и мотелях. И Джун неизменно испытывала одно и то же чувство: в первые часы все ей представлялось на новом месте интересным, значительным. Но проходил день, и пребывание в чужом, наемном доме начинало невыносимо тяготить ее. В эту ночь Джун пережила нечто подобное: ее дом, дом ее отца, стал чужим. Он перестал быть родным гнездом. Он умер.

Утром Джун прошла в последний раз по всем комнатам, отобрала кое-какие бумаги, письма, безделушки. Уложив все это вместе со своими туфлями, платьями, бельем и свитерами в чемодан, выпила стакан молока, покормила Ширин и Гюйса. Потом, взяв собак на поводок, вышла в сад. Быстро, почти бегом пересекла его. Чемодан был легкий — не тянул руку. Она остановилась было на секунду в воротах, но, так и не бросив прощального взгляда на дом, вышла на дорогу.

В то же утро девушку с небольшим чемоданом из крокодиловой кожи и двумя собаками видели во дворе многоквартирного дома пожарников в Нортлэнде. Женщины, находившиеся в то время во дворе, узнали бостон-терьера. «Смотри-ка, пес-то нашего Мервина!» — закричала одна. «А и вправду он!» — всплеснула руками другая. «Простите, — обратилась к ним девушка, — не присылал ли Мервин сюда писем?» — «Милая, кому же ему сюда писать? — спросила одна из женщин. — Отец-то на пожаре сгорел, а больше у него никого и не было». — «Я знаю, знаю», — сказала девушка и, простившись с женщинами, ушла.

Видели ее и в здешнем почтовом отделении. Она долго разговаривала с начальником наедине. Говорили они вполголоса, но любопытная приемщица заказной корреспонденции все же сумела кое-что услышать. Оказывается, жених девушки не так давно жил в доме напротив. Теперь он воюет во Вьетнаме, и она уже третий месяц не получает от него писем. Начальник посоветовал ей обратиться в министерство обороны с просьбой объявить розыск. Ищи, ищи, красавица, пропавшего жениха! Ищи ветра в поле… Дурнушка приемщица хорошо знала Мервина, слышала сплетни о его романе с наследницей Томпсона и теперь внутренне торжествовала. Ей-богу, в тысячу раз спокойнее никого не любить, никого не терять!

Последним, кто видел в Веллингтоне в тот день девушку с чемоданом и двумя собаками, был кассир междугородной автобусной компании «Ньюмен». Он продал девушке билет до Окланда, помог посадить собак в специальный просторный ящик, расположенный в крайнем багажном отсеке. Когда все пассажиры заняли места и шофер включил мотор, бостонтерьер сначала залаял, а потом завыл — протяжно, жалобно. Кассир провожал этот автобус, как, впрочем, и все другие. И еще долго после того, как автобус скрылся за поворотом улицы, у привыкшего к самым разным встречам и расставаниям кассира стоял в ушах жалобный вой.

7

Город был охвачен паникой. Еще за час до того, как на его площадях и улицах приземлились вертолеты с отрядом командос, все здесь было относительно спокойно. И командос, внезапно переброшенные сюда за триста миль от своей основной базы, поначалу решили, что в этом полусонном городке, центре района, можно будет неплохо отдохнуть, а если повезет, то и слегка развлечься.