На грани развода. Вернуть любовь - Злата Романова

в своих попытках поговорить со мной, а я уже начинаю чувствовать вину за свой игнор, потому что мама – это мама. Будь на ее месте отец, я бы даже не засомневался. В конце концов, он человек, который всю жизнь прожил, плюя на чувства других и думая только о себе любимом. Ну, а мама…

Она далека от идеала. Не только из-за того, что скрывала от меня наличие болезни и делала вид, что моего умершего брата не существовало. Уже в сознательном возрасте я начал понимать, что она на самом деле не менее эгоистична, чем отец, но есть в ней что-то хрупкое, надломанное, что будит во мне желание защитить. Отец же всегда был жестким и довольно безэмоциональным. В подростковом возрасте, когда мы еще не начали снова общаться, я просто мечтал о том, чтобы и мама была хоть немного похожа на него в этом плане, потому что после их развода она просто душила меня вниманием, ведь больше ей не на кого было распыляться, а мужчин она словно возненавидела, не подпуская к себе никого.

Вспоминая, каким было мое детство, я все еще чувствую обиду на нее за то, что был лишь пешкой, благодаря которой она удерживала мужа, но стараюсь задавить эти чувства. Все то чувство вины, которое она заставляла меня испытывать, чтобы добиться желаемого, все упреки в том, что я похож на отца, ее равнодушие в те дни, когда она уходила в себя. Это никогда не пройдет, даже после ее смерти, но факт в том, что мать у меня только одна, и, как бы меня ни возмущало ее отношение к людям, ко мне в частности, я не могу просто выкинуть ее из жизни. Потому что родители – это родители. Какими бы они ни были. И я люблю их. Даже отца, хотя и куда меньше, чем мать, за что он может винить лишь себя.

– Да, мама, – беру трубку впервые за долгое время.

– Глеб, – плаксивым голосом говорит она. – Ну, наконец-то! Ты игнорируешь меня, Глебушка.

– Мне нужно было остыть, – устало вздыхаю я.

Недостаток сна и отдыха в целом сказывается на самочувствии. Голова трещит, в глаза словно насыпали песка, но я не могу заставить себя уехать, не увидев Ксюшу. Разговор с мамой – решение еще одной проблемы. Как только она поймет, что я на нее не злюсь, то тут же перестанет так реагировать и займется своей жизнью.

– Глеб, ты должен понимать, что я действовала так, как считала лучшим для тебя, – заводит свою шарманку мама. – Я ведь хотела оградить тебя от психологической травмы. Прости меня, сынок, если бы я знала, что ты захочешь детей, то призналась бы. Клянусь! Но ты ведь не хотел.

– Не хотел, – признаю очевидное.

Меня сегодня даже не возмущает ее речь в стиле «я старалась для твоего блага». Я уже очень давно смирился и даже не надеюсь, что в этой женщине вдруг проснется сознательность. Она живет в своем удобном мирке, в котором она всегда хорошая, а все остальные плохие.

– Я же не враг тебе, Глеб, – продолжает мама. – Ты мой самый важный человек на свете. Мой ребенок. Я люблю тебя больше, чем себя, и если допускаю иногда ошибки, принимаю неверные решения, то не специально. Ты же меня знаешь. После той психологической травмы, что нанес тебе твой отец, я всегда старалась оберегать тебя.

– Я знаю, мама, – соглашаюсь с ней.

Странным образом, ее голос действует на меня умиротворяюще, несмотря на ту ересь, что она несет. Я продолжаю смотреть в окна Ксюши, надеясь, что она мелькнет хоть разок, и сам не замечаю, как глаза начинают слипаться под треп мамы. В себя меня приводит только ее требовательный тон.

– Ты слышишь?

– Что? – спохватываюсь, отгоняя сон. – Повтори, я прослушал.

– Я говорю, что надо встретиться, – обиженно повторяет мама. – Поужинаем на следующей неделе в моем любимом ресторане. Я знаю, что ты занят, поэтому говорю заранее. Пусть Кристина освободит место в твоем расписании.

– Хорошо, – отвечаю ей, не ставя в известность об увольнении Кристины, что вызовет у нее кучу вопросов. – Мам, мне пора. Я тебе потом позвоню.

– Ладно, занятой мой. Но смотри, не игнорируй меня больше.

– Не буду. Пока.

Кладу трубку и потираю глаза, думая о том, что пора бы домой, когда тишину ночи разрезает громкий вой сирены скорой помощи. В груди все застывает, стоит ей остановиться у нашего дома. Я мигом выхожу из машины, боясь того, что могло случиться с Ксюшей, как прямо рядом со скорой останавливается автомобиль отца Ксюши, из которого они с Аллой выходят чуть ли не на ходу, и бегом устремляются к дому. Я бегу за ними, но стоит Алле меня заметить, как она грубо говорит что-то своему мужу, и тот выходит обратно, резко захлопывая за собой дверь и загораживая ее своим телом.

– Что случилось? Что с Ксюшей? – в панике спрашиваю у него, пытаясь отдышаться.

Сердце колотится от прилива адреналина и дикого страха, как бешеное.

– У нее угроза выкидыша, Глеб, – говорит мой тесть, прожигая меня яростным взглядом. – И последнее, что ей сейчас нужно – стресс, который вызовет твое присутствие. Пожалуйста, будь человеком и уйди. Ей нельзя сейчас переживать еще и из-за тебя. Ксюша не простит тебе, если потеряет этого малыша. Ее, скорее всего, увезут в больницу, и твое присутствие не только ничем не поможет, но еще и усугубит ее состояние. Уходи по-хорошему.

– Я не собираюсь волновать ее! Ксюша моя жена! – не могу сдержать эмоций. – Я нужен ей. Я хочу поддержать ее.

– Не в тех отношениях, в которых вы сейчас находитесь, – жестко отрезвляет меня ее папа. – После каждой встречи с тобой она сама не своя. Дай ей, наконец, хоть немного спокойствия! Ты уже сделал все, что мог.

Его слова тяжелой ношей ложатся на плечи, потому что я понимаю, что он прав. Ксюша так умоляла оставить