Свободная культура - Лоуренс Лессиг

12. записывающий исполнитель

13. розничное наименование альбома

14. звукозаписывающий лейбл

15. UPC-код проданного альбома

16. номер в каталоге

17. информация о правообладателе

18. музыкальный жанр канала или программы (формат станции)

19. название сервиса или программы

20. канал или программа

21. дата и время подключения слушателя (согласно его часовому поясу)

22. дата и время отключения слушателя (согласно его часовому поясу)

23. часовой пояс места приема сигнала (слушателем)

24. уникальный идентификатор слушателя

25. страна, в которой слушатель принимал трансляцию.

Глава Библиотеки Конгресса, в конце концов, приостановил введение такой обязательной отчетности до окончания рассмотрения вопроса. Он также изменил изначальные тарифы, установленные арбитражным бюро, ответственным за их разработку. Но главная разница между онлайновым радио и обычным осталась: интернет-вещатели должны платить такие отчисления за копирайт, которые для нормальных станций не предусмотрены. Почему? Чем объясняется разница? Разве проводилась какая-то оценка экономических последствий появления интернет-радио, которая оправдывает подобную дискриминацию? Разве в принятии решения руководствовались необходимостью защитить художников от пиратства? В редком порыве откровенности один эксперт из RIAA признал то, что всем уже казалось очевидным. Вот что сказал мне Алекс Олбен, вице-президент по вопросам общественной политики в компании Real Networks:

«RIAA, представлявшая интересы записывающих лейблов, высказала свои взгляды на то, какой должна быть оплата, которую благонамеренный потребитель охотно отдаст благонамеренному поставщику, и эта сумма оказалась намного больше. Она была вдесятеро больше тех отчислений, которые выплачивают радиостанции за трансляции тех же самых песен в течение аналогичного периода времени. И тогда адвокаты, отстаивавшие интересы сетевых вещателей, спросили у RIAA: «Откуда вы взяли такие огромные суммы? Почему они выше, чем для радио? У нас же есть сотни тысяч вещателей, готовых платить, и это установит нормальные рыночные цены, а если вы так взвинтите стоимость, мелкие вещатели просто будут вытеснены из отрасли…» А эксперты из RIAA ответили: «Ну, мы на самом деле моделировали все это не для такой индустрии, в которой тысячи вещателей. Мы рассчитываем на то, что это будет отрасль, знаете, с пятью-семью крупными игроками, которые способны платить по высоким ставкам, и такой рынок стабилен и предсказуем».

В переводе это означает: «Наша цель заключается в использовании закона для искоренения конкуренции, чтобы эта потенциально сверхконкурентная платформа, из-за которой разнообразие и масштабы доступного контента переживут взрывной рост, не причинила вреда динозаврам древности». Ни один человек, будь он левым или правым, не станет приветствовать такое применение закона. И тем не менее, практически никто – ни справа, ни слева – не предпринимает сколько-нибудь эффективных усилий для предотвращения подобных злоупотреблений.

Развращение граждан

Сверхрегулирование душит творчество. Оно притесняет инновации и предоставляет динозаврам право вершить будущее. Оно расточает необычайные возможности для демократичного творческого процесса, порожденные цифровой технологией.

В дополнение к этим смертным грехам есть и еще один, немало значивший для наших предков, но кажущийся теперь забытым. Сверхрегулирование развращает граждан и подрывает господство закона. Война, которая сегодня ведется, – это война запретов. Как и всякая война запретов, она направлена против поведения огромного числа людей. Согласно «Нью-Йорк Таймс», 43 миллиона американцев загружали музыку из Сети в мае 2002 года[207]. По мнению RIAA, поведение этих 43 миллионов американцев преступно. Таким образом, мы установили правила, по которым 20% населения США оказываются преступниками. Так как RIAA подает в суд не только на всякие Napster и Kazaa по всему миру, но и на студентов, программирующих поисковые машины, и все чаще на обычных пользователей, загружающих контент из Сети, технологии пиринга будут совершенствоваться с целью обеспечить защиту и скрытность нелегального файлообмена. Это гонка вооружений или гражданская война, в которой на зверства одной стороны противник отвечает еще более крайними мерами. Тактика контент-индустрии эксплуатирует изъяны американской правовой системы. Когда RIAA предъявила иск Джесси Джордану, я понял, что в его лице нашли не ответчика, а козла отпущения. Его грозили принудить к выплате либо баснословной суммы в качестве компенсации (15 миллионов долларов), либо почти баснословной суммы для защиты от необходимости выплачивать баснословную сумму (250 тысяч долларов на судебные издержки). Джордану пришлось расстаться со всеми имевшимися у него средствами (12000 долларов), чтобы иск отозвали. Той же стратегии RIAA следует в своих претензиях к остальным пользователям. В сентябре 2003 года RIAA предъявила иски 261 человеку, в числе которых двенадцатилетняя девочка, живущая в коммуналке, и семидесятилетний старик, не имеющий никакого представления о файлообмене[208]. Как обнаружили все эти козлы отпущения, защита в суде от обвинения всегда обойдется дороже, чем простое мировое соглашение. (Двенадцатилетняя девочка, например, как и Джесси Джордан, отдала все свои сбережения – 2000 долларов, чтобы дело замяли). Наш закон являет собой жуткую систему для защиты прав. Это недоразумение в нашей традиции. И следствием нашей правовой системы – в том виде, какова она есть – является тот факт, что облеченные властью могут использовать закон, чтобы сокрушить любые противостоящие им права. Войны запретов не новы для Америки. Просто эта война представляет собой нечто более радикальное, чем все доселе виданное. Мы экспериментировали с «сухим законом», когда потребление алкоголя на душу населения достигало полутора галлонов в год. Война с пьянством поначалу сократила потребление до тридцати процентов от уровня, зарегистрированного до принятия «сухого закона», но к моменту его отмены потребление алкоголя опять выросло до 70% от того же уровня. Американцы продолжали пить почти столько же, только теперь широкие слои населения сделались преступниками[209]. Мы развязали войну против наркотиков, направленную на сокращение потребления контролируемых наркотических средств, которыми ныне не брезгует 7% (16 миллионов) американцев[210]. Эта цифра намного ниже уровня 1979 года, когда наркотиками злоупотребляло 14% граждан. Мы зарегулировали автотранспорт до такой степени, что подавляющее большинство американцев нарушают закон ежедневно. Мы организовали настолько сложную налоговую систему, что большинство мелких предприятий регулярно мошенничает[211]. Мы гордимся своим «свободным обществом», но бесконечный ряд обычных поступков в нашем обществе регулируется. И, в результате, уйма американцев постоянно нарушает хоть какой-нибудь закон. Такое положение дел не обходится без последствий. Данный аспект особенно бросается в глаза подобным мне преподавателям, чья работа заключается в прививании студентам-юристам уважения к «этике». Как говорил своему классу в Стэнфорде мой коллега Чарли Нессон, ежегодно на факультеты права поступают тысячи студентов, незаконно скачивавших музыку, незаконно употреблявших спиртное и иногда наркотики, незаконно работавших без уплаты налогов, незаконно водивших автомобили. Для этих детей противозаконное поведение все больше входит в обыкновение. А потом мы, профессора права, должны приучать их к этичному поведению – как отказываться от взяток, не влезать в карман к клиенту или чтить необходимость обнародовать документ, ставящий крест на всем деле. Целые поколения американцев – в некоторых районах США в большей степени, чем в других, – не могут жить и нормально, и по закону, так как «нормальность» подразумевает определенную долю противозаконности. Ответом на такую всеобщую нелегальность может быть либо ужесточение закона, либо его изменение. Мы, как общество, должны научиться рациональнее делать выбор. Разумность закона зависит – по крайней мере, отчасти – от того, не перевешивают ли выгоды от его принятия издержки как явные, так и побочные. Если издержки все вместе преобладают над пользой, тогда закон следует менять. И если издержки существующей правовой системы гораздо больше издержек альтернативного пути, тогда есть смысл подумать об альтернативе. Я здесь не проповедую глупости: дескать, надо отменить закон, если люди его нарушают. Разумеется, количество убийств чрезвычайно снизится, если легализовать убийства по средам и пятницам. Но смысла в этом не будет никакого, потому что убийство есть злодеяние в любой день недели. Общество поступает верно, запрещая убийства всегда и везде. Я имею в виду то, что демократические общества исповедовали поколениями, а мы не так давно стали забывать. Власть закона опирается на людей, его соблюдающих. Чем чаще мы, как граждане, набираемся опыта нарушений закона, тем меньше мы закон уважаем. Однако очевидно, что в большинстве случаев суть в самом законе, а не в уважении к нему. Мне наплевать, испытывает ли насильник уважение к закону, я хочу поймать его и посадить за решетку. Но меня волнует, уважают ли закон мои студенты. И я обеспокоен, если правовые нормы сеют растущее неуважение к закону из-за его крайностей. Двадцать миллионов американцев уже достигли совершеннолетия, с тех пор как интернет ввел в жизнь новое понятие «обмена». Надо уметь относиться к этим двадцати миллионам как к гражданам, а не как к преступникам. Когда, по меньшей мере, сорок три миллиона граждан качают контент из интернета и пользуются инструментами для комбинирования этого контента способами, неразрешенными правообладателями, первый вопрос, которым следует задаваться, – не о том, как лучше подключить к делу ФБР. Первым на повестке должно значиться другое: необходим ли, на самом деле, данный запрет для того, чтобы уладить проблемы с авторскими правами? Есть ли другой способ обеспечить выплаты артистам, не предусматривающий превращения сорока трех миллионов американцев в преступников? Куда подевался здравый смысл, если такие способы есть, а Америку, тем не менее, превратили в криминальную нацию? Эту абстрактную идею можно уяснить на отдельном примере. У нас у всех имеются компакт-диски. Многие из нас по-прежнему хранят грампластинки. Эти куски пластмассы заключают в себе музыку, которую, в определенном смысле, мы покупали. Закон охраняет наше право приобретать и продавать эту пластмассу. Не будет никакого нарушения копирайта, если я продам все свои пластинки с классической музыкой в комиссионный магазин, а вместо них накуплю джазовых. Такое использование записей не возбраняется.