Ромейская история - Олег Игоревич Яковлев

помощь мне.

Обнажи меч, и прегради путь преследующим меня; скажи душе моей: „Я спасение твоё!“

Да постыдятся и посрамятся ищущие души моей: да обратятся назад и покроются бесчестием умышляющие мне зло.

Да будут они, как прах пред лицем ветра, и ангел Господень да прогоняет их.

Да будет путь их тёмен и скользок, и ангел Господень да преследует их».

После вспомнились Мономаху рассказы старинных хронографий. Император Лев Мудрый был побеждён здесь, под стенами Константинополя, полчищами архонта Олега. Тогда империя вынуждена была выплатить варварам контрибуцию. Этого своего архонта Олега русы называли Вещим. Говорят, он умер от укуса змеи, которая выползла из конского черепа. Не случайно языческий волхв предрёк архонту смерть от собственного коня.

Но вот преемник Олега, князь Игорь, спустя тридцать лет был разбит ромеями, его флот уничтожили огнём Каллиника. Роман Лакапин был неглупым императором, хоть и происходил из семьи армянских крестьян. Он дослужился до должности друнгария флота и, наверное, лучше разбирался в искусстве вождения кораблей, чем этот бритоголовый истукан Феодоркан.

…В сумерках, когда на востоке слегка зазеленело мрачное тёмное небо, ромейские суда уже вошли в гавань. На противоположном берегу виднелись огоньки костров – там находился русский лагерь. Император снова вызвал Феодоркана и велел построить корабли в боевой порядок.

41

Солнце над синей гладью Пропонтиды палило нещадно. Ночной ветер к утру утих, ни дуновения свежего ветерка не чувствовалось в раскалённом жарком воздухе. Марево обволакивало просторные гавани, ослепительные лучи били в глаза, вышибая слезу и мешая видеть свои и вражеские корабли.

Утром оба флота приняли боевое положение. Четыреста ладей русов длинной цепью загородили пролив, перехватив его от одной пристани до другой. Ромейские дромоны и памфилы неподвижно застыли в отдалении от них, в любой миг готовые отразить нападение или напасть сами. Тревожно тянулись напряжённые часы ожидания.

…Базилевс Константин Мономах из беседки наверху дромона наблюдал за стремительными перестроениями русских моноксилов.

На мгновение мелькнуло в голове: а если снова послать архонту гонца с мирными предложениями? Но Мономах отверг эту последнюю спасительную для жизни многих воинов, и своих, и чужих, мысль. Бесполезное занятие! Настал час проучить русов, в гордыне своей возомнивших себя непобедимыми.

Он из-под ладони взглянул на солнце: уже миновал полдень! Сейчас или никогда! Надо набраться решимости. И помнить, что ромеи не терпят побеждённых и трусливых императоров.

О, Господи! Помоги рабу своему!

Базилевс круто повернулся и решительно приказал Феодоркану:

– Повелеваю дромонам «Святой Евстафий» и «Архангел Гавриил» идти на русов! Приготовить камнемёты, копья, огонь Каллиника! Подать сигнал к бою!

Величественно и стройно, вспенивая воду, вынеслись из лагеря ромеев два больших дромона. На солнце сверкали грозные медные трубы, поднялся боевой крик, к небесам взмыли хоругви.

Гребцы дружно, в такт работали вёслами. Чуть покачиваясь на воде, дромоны плыли вперёд, рябь бежала клиньями по бирюзовой глади, огненные солнечные искорки метались по волнам, ударяя в глаза яркими вспышками.

В строю русских ладей стало заметно движение. Вот часть моноксилов отделилась от общего ряда и поплыла навстречу дромонам. Лёгкие подвижные суда русов, как птицы в небесной выси, стремительно полетели по воде, разделились надвое и в мгновение ока взяли оба дромона в плотное кольцо.

Базилевс до боли в пальцах вцепился в поручни. Сейчас он был уже не в силах ничего изменить, всё зависело от умения начальников кораблей. До слуха его доносились скрежет, грохот, крики. В проливе закипал яростный смертный бой.

…Воевода Иванко Творимирич выступал на совете против морского сражения. В конце концов, большинство русских ратников были простыми поселянами, призванными в ополчение и оторванными от пашни. Они и море-то увидели впервые, когда вышли на ладьях из устья Днепра. Дивились, как дети, морским раковинам, медузам и диковинным рыбам, каких никогда не водилось в родных северных реках. С таким войском один путь – высадиться на берег и принять бой на суше, под стенами города.

Иванко напоминал князю о погибшем сто лет назад под Константинополем флоте Игоря, о страшном греческом огне, об умении и опыте ромейских флотоводцев – всё было тщетно.

Владимир лишь презрительно усмехался и в ответ на слова воеводы говорил, что верит в свою счастливую звезду. Дескать, ещё в Новгороде прорицатели-волхвы предрекли ему славную победу. Не смутило молодого гордеца даже то, что сторону Иванки принял Вышата. Никого не захотел слушать князь, наутро он велел ладьям выплыть из гавани и по одной в ряд выстроиться в проливе. Так и стояли, изнывая под палящим солнцем, пока не двинулись уже после полудня встречь им вражеские дромоны.

Любара с отрядом в сто воинов Иванко отослал к Вышате – тот просил вспоможения, сетуя, что под рукой было мало опытных ратников.

Почему-то Иванко беспокоился за молодца, о себе же не думал совсем, был уверен, чувствовал каким-то внутренним чутьём – ничего с ним не содеется, останется цел и невредим.

Он видел, как ладьи окружили дромоны, как русские воины – вчерашние крестьяне и ремественники – копьями, камнями, пόроками[136] бесстрашно принялись дырявить высокие борта греческих кораблей, как падали они тотчас, сражённые стрелами и сулицами, как полетели из катапульт на дромонах горшки с горючей смесью, взрываясь и извергая неугасимый огонь Каллиника, как с яростным завыванием загрохотали медные огненосные трубы. Само море вокруг ладей пылало, ярилось, обволакивая их всепожирающей стеной огня. Раздавались дикие душераздирающие крики – русы прыгали за борт, но огонь и тут змеёй полз за ними, преследовал, не отступал. Обожжённые, воины гибли десятками, сотнями, бросали оружие и пороки, гигантские столбы пожара поднимались к небесам и кровавили пенящуюся воду.

Иванко понимал, знал: им не выстоять тут, не выдержать этого боя. Что может сделать копьё или меч против греческого огня?! Недобро подумалось о князе: почто сгубил здесь столько народу? Когда же сквозь дым и копоть увидел воевода, что и другие греческие корабли с медными трубами на борту двинулись из гавани, толчком ударило ему в голову: «Уходить! Немедля!»

Прямо на них шли огромные дромоны, легко скользили возле них памфилы и хеландии – весь свой флот вывел Константин Мономах против русов.

В бою погиб глава нурманской дружины Ингвар. Поражённый греческим огнём, он запылал как факел и бросился в волны пролива, обретя там свой последний покой. Вместе с ним пали многие нурманы, начало же над оставшимися в живых принял старый вояка Гарда-Кеттиль, тотчас велевший своим бежать от страшных ромейских дромонов.

Иванко, супясь, велел дать сигнал к отступлению.

– Надоть спасать ладьи, спасать людей! – крикнул